Иван Божерянов - Легенды старого Петербурга (сборник)
Работа у Леблона закипела: он составил проект разбивки Летнего сада, открыл литейные, слесарные и резные мастерские, строил дворец в Петергофе, поднял затонувший военный корабль, открыл первую в России архитектурную школу…
Но главною работой Леблона было составление проекта Петербурга по идее самого Петра.
«Леблонов Петербург» был проектирован с замечательною для начала XVIII века обдуманностью и красотой.
По проекту Леблона, подробно описанному в «Журнале Путей Сообщения» 1869 г., город, прорезанный сетью каналов и защищенный тройным кольцом укреплений, был расположен на Васильевском острове (от Биржи до Смоленского поля), на нынешней Петербургской стороне (от Малой Невки до Карповки) и в материковой части (от Невы до Екатерининского канала).
Городская территория имела, по проекту, очертания овала и была укреплена почти до полной неприступности, с приспособлениями для потопления неприятеля, на случай, если бы он овладел переднею линией укреплений.
Центр города, на Васильевском острове, приблизительно на углу 12-й линии и Среднего проспекта, занимал царский дворец, а вокруг него были дома вельмож и суды. Каждой национальности отводился особый квартал с церковью на круглом островке среди каналов, шириною в 6-12 сажен.
Рынков было проектировано Леблоном 7 (? — М. Ф.): 4 на Васильевском острове и по одному на Петербургской стороне и на Мойке; мостов 3: на месте нынешних Дворцового и Биржевого и от Летнего сада на Петербургскую сторону. В устье Невы на Васильевском острове был устроен скотопригонный двор и на воде «битейный двор» (скотобойни). Кругом города, за линией укреплений, располагались огороды «со всякими потребами», госпитали и кладбища.
Ничего не было забыто Леблоном: и здание «академии всех искусств и ремесл», и триумфальная колонна, и памятник Петру — все это значилось на плане «Леблонова Петербурга». Было даже и «Марсово поле», только на Васильевском острове.
Продуман был этот «идеальный» Петербург до мелочей: землю при рытье каналов предполагалось употребить на возвышение петербургской почвы, на каждой улице у рогаток ставились пожарные насосы, во дворах домов — колодцы и цистерны, в каждой части города — школы, места для биржи, ярмарки и даже казни.
Но происки и интриги Меншикова, наученного завистливыми соперниками «генерал-архитектора», не допустили проект Леблона до осуществления, тем более, что в 1719 г. Леблон умер, а с его смертью заглох и вопрос об устройстве Петербурга с каналами, как в Амстердаме и Венеции.
Штелин рассказывает[84], что по возвращении из-за границы, Петр, осматривая Васильевский остров, заметил, что улицы и каналы, устроенные во время его отсутствия, очень узки и как будто даже уже каналов и улиц в Амстердаме, взятых за образец при планировке Васильевского острова.
Не доверяя, однако, своему глазу, царь поехал к голландскому резиденту Вильде, чтобы переговорить об этом. У Вильде оказались планы Амстердама, по которым легко было измерить ширину каналов.
На шлюпке, вместе с Вильде, Петр отправился вымерять ширину василеостровских каналов. Они действительно оказались чрезвычайно узкими, так что каналы вместе с набережными едва соответствовали амстердамским каналам.
— Все испорчено, — гневно крикнул царь и уехал во дворец.
Впоследствии он не раз осматривал остров, печалуясь, что задуманная им планировка города погибла.
Однажды, как рассказывает Нартов[85], взяв с собою Леблона, он осматривал с ним остров, сверяясь с чертежами: ошибок было очень много.
— Что делать надлежит при таких упущениях? — спросил царь.
— Все срыть, сломать, построить вновь и прорыть каналы, — ответил Леблон.
Снова разгневался Петр и, возвратившись во дворец, послал за Меншиковым, которому было поручено наблюдение за стройкой и планировкой острова.
— Василия Корчмина батареи лучше распоряжены были на острову, — кричал Меншикову царь, хватая его за кафтан, — нежели под твоим смотрением нынешние строения здесь. От того был успех, а от этого убыток невозвратный… Ты безграмотный! Ни счета, ни меры не знаешь… Чорт тебя побери с островом, — и в гневе Петр вытолкнул Меншикова за дверь.
Но гнев царя скоро прошел, и он кротко говорил:
— Я виноват сам. Это не дело Меншикова: он не строитель, а разоритель городов…
Но Петр не скоро расстался все-таки с мыслью о Венеции или Амстердаме на Васильевском острове…
Посланник Мардефельд[86] в своих донесениях 1721 г. пишет еще о слухах, будто город будет перенесен на Васильевский остров, но слухи эти не оправдались. Васильевский остров долгое время оставался пустынным, а в материковых частях города дома вырастали один за другим.
ЛЕТНИЙ САД ПРИ ПЕТРЕ
В Петрово время Летний сад был одною из диковинок юного Петербурга. Иностранцы им восхищались, русские дивились «безмерно». И действительно, любимое детище Петра — Летний сад составил бы честь своему строителю и украсителю даже в наши дни.
Летний сад при Петре был гораздо больше нынешнего[87], он тянулся от Невы и до нынешней Инженерной улицы. От Невы и до той аллеи сада, от которой теперь начинаются статуи, сад был исключительно цветочный; от статуй и до Мойки был так называемый «второй сад», а от Мойки до Инженерной ул. — «третий», фруктовый. Разводил сад ганноверский садовник Фохт.
В «первом» саду, на берегу Невы, кроме существующего и поныне Летнего дворца, стояли три открытые галлерей, служившие буфетом в дни торжеств. В средней галлерее помещалась античная статуя Венеры (ныне Венера Таврическая Эрмитажа). Эта статуя не без хлопот досталась Петру: она была куплена по приказу царя Кологривовым в Риме, в 1718 г., но ее конфисковали для Ватикана, и лишь через год папа Климент IX, по настояниям кардиналов Оттобони и Либани, предложил ее Петру в «подарок». Петр настолько дорожил статуей, что при ней всегда находился часовой для охраны этого дивного паросского мрамора от суетных помыслов зрителей.
От средней галлереи по саду шла широкая аллея, на которой были расположены фонтаны. У первого фонтана на «Дамской» площадке[88] сидела обыкновенно царица с придворными дамами, а у второго — сам Петр.
Эти фонтаны не дешево стоили в свое время. Вода для них была проведена трубами из Лиговки к мазанковой водоподъемной башне, стоявшей на Фонтанке, где нынешний Пантелеймоновский мост; а оттуда расходилась по трубам к фонтанам и каскадам Летнего сада.
Направо от главной аллеи «первого» Летнего сада был устроен птичник и зверинец. Здание птичника в виде индийской пагоды[89], разукрашенное резными орнаментами, построил в 1718 г. «генерал-архитектор» Леблон. В птичнике была диковинная по тем временам клетка громадной величины со стоявшими в ней деревьями, по веткам которых порхали птицы. Орлы, черные аисты, редкие голуби и журавли привлекали в птичнике внимание любопытных. Но всего интереснее были, по описанию Берхгольца[90], очень большой еж, с белыми и черными иглами до 11 дюймов длиною (вероятно, дикообраз), синяя лисица и соболя.
Налево от главной аллеи был небольшой пруд с беседкой[91] посередине. Сюда на лодке привозил веселый царь своих гостей и там напаивал их венгерским. Лодка обыкновенно уезжала от беседки тотчас же, как высаживались гости, и спасаться от «Большого орла» можно было разве вплавь. Кругом пруда стояли маленькие домики — жилища ручных гусей и уток. Был здесь и маленький кораблик, на котором плавали царские карлики.
На берегу Фонтанки в 1718 г. был построен изящный, украшенный раковинами грот, в который была перенесена Венера и другие купленные Петром античные статуи. Близ грота были расставлены свинцовые фигуры, олицетворявшие эзоповы басни. Около каждой фигуры в рамке и на жести красовались текст басни и объяснение «аллегории». Эти фигуры и объяснения давали повод ко всевозможным шуткам и остротам. Кроме грота такие же фигуры были расставлены по всему саду с маленькими фонтанчиками. Всего их было более шестидесяти.
О происхождении этих фигур сохранился, между прочим, следующий анекдот. Петр Великий, осматривая с садовником — «бау-директором» работы, сказал ему:
— Я бы желал, чтобы посетители сада находили в нем и что-либо поучительное… Как бы нам это сделать?..
— Не знаю, как иначе, — отвечал «бау-директор», — разве изволите приказать книги положить на скамейках и прикрыть оные от дождей…
— Ты почти угадал, — с улыбкой подтвердил царь. — Только с книгами в публичном саду не очень ловко будет. Лучше эзоповы басни в лицах по саду расставить. Сообрази-ка, где их лучше расставить нам.
Во «втором» саду находился уцелевший и доныне пруд[92], обнесенный в то время изящною галлереей, в которой собирались по праздникам петербуржцы.
