Валерий Шамбаров - Куликово поле и другие битвы Дмитрия Донского
Но после измены Вельяминова имело ли смысл хранить это в секрете? Великий князь впервые открытым текстом заявлял: Русь уже не та, что была прежде. Орде придется уважать ее и оставить в покое. Хотя представлять дело так, будто русский народ наконец-то воспрянул, увидел очевидное — силу своего единства — было бы слишком опрометчиво. Нет, всего лишь начал осознавать… Михаил и его бояре подписывали договор вынужденно, их побили и заставили примкнуть к союзу русских княжеств. Их подданные сумрачно склоняли головы: одолели треклятые москвичи. А в эти же дни, когда новгородский полк вместе с Дмитрием Ивановичем осаждал Тверь, другие новгородцы оценили обстановку по-своему. Все русские ратники ушли с государем, города остались без защитников!
2 тыс. человек на 70 ушкуях проскользнули северными реками и ударили на… Кострому. Растерявшиеся жители попытались было сразиться с ними. Но костяк городского полка был далеко, а прочую толпу ушкуйники с ревом разметали, вломились в ворота, неделю бесчинствовали. Насажали в лодки пленных и отчалили дальше. С налету погромили посад Нижнего Новгорода, а потом как ни в чем не бывало отправились в Булгар, продали соплеменников басурманам. Когда обратили русских баб и детей в звонкую монету, в лодках место освободилось, захотелось еще попутешествовать. Захватывая купеческие суда, спустились по Волге аж до Астрахани. Здешний мурза встретил новгородцев как дорогих гостей, выкатил бочки вина. Они и рады были, оттянулись в полную волюшку. А когда упились, всех перерезали, смешалась буйная кровушка с пьяной блевотиной.
Нет, не сразу Москва строилась, но далеко не сразу формировалось и Русское государство. Скольких трудов это требовало, какие препоны в человеческом сознании надо было преодолеть! Дмитрий Иванович показывал наглядно, насколько оно необходимо, общее государство. Дмитрий-Фома и Борис Городецкий не подвели великого князя, ходили с ним на Тверь. Но их удел терзали камские болгары с мордвой. Получив повеление Мамая, совсем допекли набегами. Что ж, как только разобрались с Михаилом, великий князь отправил тестю полк под командованием Дмитрия Боброка Волынского. А вместе-то получилось неплохо: москвичи, суздальцы, нижегородцы, городчане, присоединились муромляне.
Двинулись прямо на столицу, город Булгар. Шли уже не ушкуйники, торговать братьями и сестрами. Шли те, кто вправе спросить за братьев и сестер. Татары и болгары сперва не очень обеспокоились. Их города были богатыми, содержали наемников из Средней Азии, а в Персии купили новинку, «тюфяки», то бишь пушки. К приближению русских успели подготовиться. Орудия раскатисто бабахнули со стен, открылись ворота, выпуская конное войско. А впереди гарцевала гвардия на верблюдах. Кто хочешь испугается невиданных зверей и грохота! Но русские не испугались. Засыпали стрелами, поднажали, и неуклюжие верблюды помчались назад, сминая следующие ряды. Атака кончилась позором и разгромом болгар. А тюфяки были оружием еще ненадежным, заряжали их долго, наводить не умели, они плевали камнями в одни и те же места — если хочешь, обойди.
На стены княжеская рать не полезла, взяла город в осаду. Пожгла сотни купеческих судов, зимовавших на реке, опустошала селения. Болгарские феодалы и торгаши взвыли, насели на правителей, Асана и Мамата, пускай мирятся любыми способами. Асан и Мамат почесали в головах и приняли русские условия. Заплатили выкуп, 5 тыс. руб. Из них тысяча пошла в казну Дмитрия Ивановича, тысяча Дмитрию-Фоме, остальное воеводам и бойцам. Однако итоги войны не ограничились деньгами. Город Булгар принимал к себе великокняжеского даругу-чиновника и таможенников. Признавал зависимость от Москвы! Русь переходила в наступление…
КАК НАЧАЛАСЬ ЭПОХА ВОЗРОЖДЕНИЯ
В католической церкви дела обстояли не блестящим образом. Переселившись в Авиньон, папы очутились на мели. Им прекратили присылать деньги из Германии, Англии, Испании, Италии. А французские короли отнюдь не спешили брать на содержание первосвященников. Папы по уши влезли в долги к банкирам, выискивали какие-то источники прибылей. Их подсказывали те же банкиры, например торговлю индульгенциями. Изначально практика индульгенций не подразумевала серьезного отступления от церковных правил. Человек каялся в том или ином грехе, а вместо епитимьи жертвовал некоторую сумму на нужды церкви.
Теперь папская курия и отирающиеся при ней ростовщики поставили подобную практику на широкую ногу. Покаяние отходило на второй план, и стало подразумеваться, что папа вправе отпустить любой грех, но для этого надо заплатить. Чтобы не было разнотолков, сколько и за что платить, при папе Иоанне XXII была разработана «Такса апостольской канцелярии». Ее пункты весьма красноречиво свидетельствуют, что творилось у католиков. Допустим: «священник, лишивший девственности девушку, уплачивает 2 ливра 8 су». Плотский грех с монахинями, племянницами или крестными дочерьми» стоил гораздо дороже, 67 ливров 12 су. «Противоестественное распутство» для священнослужителей обходилось еще дороже, 219 ливров 15 су. Если монахиня многократно грешила, но претендовала на место аббатисы, настоятельницы монастыря, ей требовалось внести 131 ливр 15 су. Можно было получить отпущение не только за прошлые грехи, но и за будущие. Муж или жена, развлекающиеся на стороне и желающие продолжать подобные вещи, платили 87 ливров 3 су.
В застенках инквизиции. Средневековый рисунок
Если родственники слишком круто разбирались между собой, на это тоже существовали твердые расценки. «За нанесенные жене увечья муж вносит в канцелярию 3 ливра 4 су. Если муж убил жену, он уплачивает 17 ливров 15 су. Если убийство совершено с целью вступить в брак вторично — 32 ливра 9 су». «За убийство брата, сестры, отца или матери — 17 ливров 4 су». В общем, побольше, чем за растление девственниц, но подешевле, чем за крестных дочерей или за педерастию. Исключение делалось для духовных лиц. Отпущение за убийство священника стоило почти столько же, сколько для развратниц-аббатис, 131 ливр 14 су. Не каждому по карману. Зато грабеж, кража, поджог отпускались считай что по дешевке, 15 ливров 4 су. Расписали скрупулезно, с точностью до копеечек. Чтобы и папе на прожиток хватило, и его чиновникам, и продавцам индульгенций перепали комиссионные.
Новшества Иоанна XXII имели далеко идущие последствия. Возможность за денежки считать себя праведником понравилась даже в тех странах, где косо смотрели на «французского» папу. Индульгенции пошли нарасхват. Ну а для церкви напрашивался логический вывод: чем больше будут грешить, тем выгоднее. На безобразия привыкали смотреть сквозь пальцы. Однако были и верующие люди, возмущались поощрением грехов. Все это вызывало разброд в умах, появились ереси. Кто-то видел, что в церкви творится неладное, пытался переосмысливать религиозные вопросы по-своему. А тайные сектанты подсказывали, как их переосмыслить.
В Англии о проблемах веры принялся толковать философ и теолог из Оксфордского университета Джон Уиклиф. Доказывал, что власть папы вовсе не от Бога, да и вообще церковная иерархия не нужна. Заодно с индульгенциями отрицал паломничества, безбрачие священнослужителей — пускай лучше женятся, чем заглядываются на крестных дочерей, племянниц или мальчиков. А божественные поучения люди должны воспринимать прямо из Священного Писания. Чтобы оно было доступно не только священнослужителям, знающим латынь, Уиклиф взялся переводить Библию на английский язык. В Германии и Польше возникла другая ересь. Сектанты переняли «тайную мудрость» у каббалистов, отвергали таинства, священников, иконы. На Руси эту ересь назвали стригольниками — ее приверженцы по-иудейски совершали обрезание, «стригли» себе крайнюю плоть [95].
Но всю европейскую жизнь, и церковную, и светскую, грозно перетряхнула эпидемия черной смерти. Исследователи называют разное количество погибших — 25 млн, 40 млн, 60 млн. В любом случае очень много. Вымирали города, деревни. Ужас вызывал массовые истерии. Где-то люди упивались и предавались общему разврату, старались напоследок натешиться. В других местах появлялись проповедники, предрекая общую смерть, звали каяться. Процессии флагеллантов бичевали сами себя, превращая спины в кровавые ошметки. По разным городам громили еврейские кварталы, прошел слух, что поветрие вызвали иудеи, хотят уничтожить христианский род.
Чума исчезла, страшно проредив население, — и как бы разделила две эпохи. До черной смерти и после нее. До нее осталось то, что ученые назовут Средневековьем, а после началась «эпоха Возрождения». Тон задали итальянцы. Уцелевшие не верили своему счастью. В сознании укоренялось: если уж выжили, надо сполна насладиться жизнью, взять от нее все мыслимые и немыслимые удовольствия. Общие настроения выразил Боккаччо. Он был большим другом евреев и еретиком, утверждал, что все религии равны. Но был и блестящим литератором, выплеснул очумевшую радость в «Декамероне». Книга приобрела бешеную популярность, заменяла людям Библию. Чума разорвала семьи, оставила после себя вдов, вдовцов, сирот, выбирай на любой вкус! Да и женатые мужчины, замужние дамы пускались во все тяжкие, супружеская верность стала восприниматься смешным пережитком прошлого.
