Андреас Дорпален - Германия на заре фашизма
Неприязненное отношение маршала к политике прослеживается в книге от начала до конца. Сам Гинденбург приписывал это своему солдатскому воспитанию. В особенности он предостерегал своих читателей против партийной политики, которая слишком легко превращается в поле сражения мелких интриг. Он выражал надежду на воссоздание единого могущественного государства, уходящего корнями в авторитарные традиции старой Пруссии. Он был уверен, что Германия обязательно достигнет этой цели, необходимо только, чтобы схлынула захлестнувшая ее волна беспорядков и демагогии. «С этой уверенностью я откладываю перо в сторону и отдаю свою доверие вам – немецкой молодежи».
Книга была тепло принята представителями высшего и среднего класса и, даже подвергнувшись жесткой критике социалистической прессы, нашла путь в дома большинства рабочих. За очень короткое время было продано несколько сот тысяч экземпляров. Книгу дарили на Рождество и на дни рождения. Ее успех может показаться удивительным, даже несмотря на глубокое почитание народом ее автора, поскольку написана она, мягко говоря, не слишком хорошо. Языку явно не хватает стиля и изящества, а что касается содержания, она почти ничего не добавляла к широко известным фактам. Однако несомненное достоинство мемуаров «Из моей жизни» – в их простоте изложения. Книга давала понятный всем обзор военных событий, хотя и значительно менее точный, чем более солидные мемуары Людендорфа. Непритязательная в литературном отношении, она все же стала бестселлером, добротным историческим повествованием, предназначенным для самого широкого круга читателей, и с блеском выполнила те задачи, для которых была создана.
Прежде чем книга увидела свет, Гинденбург получил еще одну возможность защитить честь старой армии. В августе 1919 года Национальное собрание создало комиссию, призванную разобраться с проблемой ответственности за начало и продолжительность войны. Расследование должно было установить причины, приведшие к взрыву 1914 года, а также выяснить, могла ли война быть завершена раньше на приемлемых условиях. Кроме того, комиссии было поручено изучить взаимоотношения между военными и гражданскими властями и расследовать повторяющиеся обвинения о нарушении Германией международного законодательства при ведении военных действий. Существовала надежда, что комиссия сумеет урегулировать противоречия в этих вопросах раз и навсегда. Одновременно расследование должно было помочь избежать выдачи «<военных преступников» союзникам. Если бы комиссия установила, что немцы виновны в нарушении международного законодательства, то конкретные лица должны были предстать перед специально созданным государственным судом.
Комиссия приступила к работе. Поскольку союзники собирались в самом ближайшем времени представить список лиц для экстрадиции, промедление было чревато большими неприятностями. Среди вопросов, которые надлежало прояснить, одним из первых стоял пункт о реакции немцев на мирные инициативы президента Вильсона 1916–1917 годов. Могло ли военное противостояние прекратиться на приемлемых условиях еще тогда, если бы Германия не приняла решение перейти к неограниченной подводной войне? Почему Германия предприняла сей судьбоносный шаг и по какой причине Верховное командование настаивало на этом, несмотря на предостережения канцлера? Чтобы получить ответы на эти вопросы, в качестве свидетеля был приглашен Людендорф.
Подкомитет, ответственный за эту стадию расследования, намеренно воздержался от приглашения Гинденбурга. Комитет и без того уже стал объектом яростной критики со стороны правых, которые назвали процедуру позорной. Не было смысла добавлять себе неприятности, вызывая маршала как обычного свидетеля под присягой. Политическая ситуация и так была чрезвычайно напряженной, и обострять ее было опасно. Да и вряд ли от Гинденбурга можно было ожидать большого вклада в расследование. Комитету была хорошо известна роль, сыгранная им во время войны, так же как и то, что он вряд ли обладает информацией, неизвестной Людендорфу. Но когда Людендорф был вызван для дачи свидетельских показаний, он отказался явиться без маршала. И хотя такой ультиматум был прямым нарушением закона, члены комитета капитулировали и пригласили Гинденбурга. Маршал согласился, но, как и следовало ожидать, эта новость спровоцировала взрыв недовольства деятельностью комитета со стороны правых.
У Людендорфа имелись основания настаивать на присутствии маршала. В своих мемуарах он утверждает, что расследование ведения Гинденбургом войны должно было продемонстрировать раз и навсегда абсурдность всей процедуры, но это, несомненно, было вторичным соображением. Главные мотивы Людендорфа были не бескорыстны: понимая, что его авторитет падает, генерал надеялся предстать в лучшем свете в лучах неослабевающей популярности маршала. Если же не получится, маршал, по крайней мере, разделит с ним всю полноту ответственности.
Оба военных появились перед подкомитетом 18 ноября 1919 года. Пребывание Гинденбурга в столице превратилось в триумфальное чествование национального героя. Правительство воздало ему должное, выделив специальный автомобиль для комфортабельного путешествия из Ганновера. Армия, которая тоже не могла упустить подобный случай, отправила на станцию почетный караул. Два офицера были назначены его помощниками, а у ворот виллы Карла Гельфериха, немецкого государственного деятеля, у которого остановился Гинденбург, была выставлена стража. Толпы народа приветствовали маршала на улицах, где бы он ни появился. Если ему и было неприятно рассказывать о своих военных решениях, он был стократ вознагражден за эти неудобства теплым, сердечным приемом. Когда же всеобщий восторг спровоцировал демонстрации, маршал посчитал своим долгом сдержать эмоции берлинцев. В своем обращении к жителям столицы он попросил их избегать любых действий, которые могут, как он выразился, нарушить общественный порядок и помешать движению транспорта. Когда же некоторые демонстранты стали настойчиво советовать ему, уже на пути в рейхстаг, не появляться перед комитетом, он, не скрывая раздражения, сказал: «Не тревожьте меня. Я исполняю свой долг». Если бы в назначенный день не началась сильная метель, очевидно, были бы предприняты более решительные попытки удержать его от свидетельства. Несколькими днями ранее, когда народ ошибочно решил, что Гинденбург направляется в рейхстаг, толпа студентов вынудила его повернуть обратно. В день, когда он действительно выступал в качестве свидетеля, улицы патрулировались войсками, а его сопровождала вооруженная охрана.
Гинденбург прибыл хорошо подготовленным. Гельферих и его товарищи по партии решили использовать появление маршала перед комитетом для заранее срежиссированной атаки на республиканский режим и левых демократов. Посовещавшись с Людендорфом, они тщательно разработали свои планы. Было подготовлено заявление для маршала, которое он должен был зачитать перед комитетом. После этого Людендорф ответил бы на все возникшие вопросы. Не следовало идти на риск и подвергать маршала унизительному допросу, в процессе которого он, возможно, сделал бы вынужденные опасные признания. Гинденбург с готовностью согласился на предложенный план, который отводил ему устраивающую его второстепенную роль в предстоящем спектакле, – именно роли второго плана всегда предпочитал Гинденбург в трудных ситуациях.
Члены комитета приняли военных с большим почтением. Когда Гинденбург и Людендорф вошли, все присутствующие встали; председательствующий – депутат от демократов Готхейн – лично проводил их на свидетельское место, которое неизвестные почитатели украсили хризантемами и черно – бело – красными лентами. Готхейн открыл заседание и, обратившись к маршалу, принес извинения за причиненные ему неудобства. «(Комитет бы с радостью избавил вас от неудобств, связанных с вашим появлением здесь, а также от трудностей, вызванных путешествием в зимний период. Но, поскольку генерал Людендорф придал большое значение тому, чтобы вы свидетельствовали вместе с ним, нам пришлось просить вас об этом». Ответ Гинденбурга был вежливым, хотя и прохладным: «Позвольте заметить, что я всегда считал своим долгом находиться рядом со своим преданным товарищем по оружию в дни великого противостояния и благодарен судьбе за то, что она предоставила мне такую возможность. Я также благодарен за то, что были приняты меры для облегчения тягот моего путешествия».
После этого обмена любезностями Готхейн попросил маршала принести присягу как свидетеля. И тут возникли некоторые трудности. Гинденбург настаивал, чтобы Людендорф зачитал подготовленное заявление, в котором они оба отрицали свою обязанность давать показания, потому что все ими сказанное может подвергнуть их опасности уголовного преследования. Свидетели не обязаны давать показания, в соответствии с применяемым в данном процессе уголовным кодексом, если их ответы могут быть использованы против них. Они заявили, что готовы свидетельствовать, но если откажутся от своего права не давать показания, то только для того, чтобы помочь установить историческую правду. «Только зная историческую правду, немецкий народ может оправиться от потрясений и обрести былое величие, и только ради этого мы готовы дать свидетельские показания под присягой». Председатель постарался представить это заявление как «изъявление частного пожелания свидетеля», и оба военных были приведены к присяге.
