Юрий Алексеев - Закат боярской республики в Новгороде
Но все было напрасно. Господа на этот раз твердо решила ориентироваться на Казимира. По-видимому, именно около этого времени с ним было достигнуто принципиальное соглашение.
Перед нами — копия договора с Казимиром, хранящаяся ныне в Публичной библиотеке в Ленинграде. Копия близка по врем.ени к подлиннику. Договор заключался королем с послами «от нареченного на владычество Феофила, и от посадника степенного Василья Максимовича, и от всего Великого Новагорода мужей волных»? Послы «посадник новогородцкии Офонас Ос-тафьевич, посадник Дмитрей Исаковичь, и Иван Куз-мин, сын посадничь, а от житьих Панфилеи Селифон-товичь, Кирило Ивановичь, Яким Яковличь, Яков Зи-новьевичь, Степан Григорьевичь», ответственные Представители Господина Великого Новгорода, заключили .самый страшный договор в истории своего города.
«А держати ти, честны король, Велики Новъгород на сей на крестной грамоте. А держати тобе, честному королю, своего наместника на Городище... А дворецкому твоему жити на Городище на дворце, по новогородцкой пошлине...»
Вся новгородская «старина» и пошлина, веками служившая основой договоров с великими князьями всея Руси,— вся она теперь переадресовывается «честному королю» и великому князю Литовскому.
Королевский наместник и королевский дворецкий — на Городище, в резиденции великих князей. Совместный суд наместника с посадником «во владычне дворе, на пошлом месте...». Совместный суд королевского тиуна «с новогородцкими приставы...». Судебные пошлины королевскому наместнику за «поле» (судебный поединок) между новгородцами... Длинный перечень новгородских волостей с указанием королевских доходов... Руса, Ладога, Ижора... Старые, знакомые имена. Когда-то здесь держали варницы, охотились и ловили рыбу на Александра Невского. Теперь, значит, будут держать варницы на Казимира Ягеллончика и платить «честному королю» пошлины за «проезжий суд». Пожни великокняжеские теперь «твои и твоих муж», гарантировали Казимиру новгородские бояре.
Молвятицы, Кунск, Стерж, Жабно... Эти волости и раньше упоминались в договорах Новгорода с Литвой: еще в 40-х годах Казимир получал с них доходы куницами, белками, рублями. Другое дело Волок и Торжок, спорные места с великим князем. Здесь теперь королю «тивун свои держати на своей чясти, а Новугороду на своей чясти посадника держати».
И по-прежнему «смерд потянеть в свои потуг к Новугороду, как пошло». Для смердов действительно все останется по-старому — они будут кормить Великий Новгород, теперь подвластный польскому королю, и нести все повинности «как пошло».
Надо отдать справедливость составителям договора. Они действительно предусмотрели все. Привилегии подлинных хозяев Великого Новгорода сохранялись и даже возрастали. Воспрещались королевские торговые пошлины: «от мыта кун не имати»—«мыт» оставался монополией новгородских властей. Наместник и дворецкий Казимира могли держать на Городище не более пятидесяти человек: боярству не нужна была - королевская сила в городе.
Король обязывался не посягать на православие — «веры греческий и православные нашей не отъимати». Это было, разумеется, необходимым условием приглашения католического короля: «римских церквей тебе, честны король... не ставити». Только при этом условии можно было надеяться, что новгородцы (или хотя бы их достаточно большая часть) примут «честного короля». Духовные и светские магнаты Новгорода сохраняли всю полноту власти над православной церковью в своей земле. «А где будет нам... любо... ту мы владыку поставим по своей воли», — откровенно писали составители документа. И вместе с тем деликатно умалчивали, кто же будет утверждать владыку — православный митрополит в Москве или униатский в Киеве. При переходе под власть короля, открыто поддерживавшего униата Григория, ответ на вопрос напрашивался сам собой. Но в Новгороде жили православные, а не униаты. Это приходилось учитывать авторам договора. Осторожное умолчание было далеко не лишним.
«А Немецкого двора тебе не затворяти...». Господа ни в коем случае не хотела лишаться выгодной торговли с Ганзой. Не хотела она лишатьея, конечно, и своих далеких пушных факторий — Заволочье, Тир, Пермь, Печора попали в список новгородских волостей, которых королю «не держати своими мужи, а держати мужми новгородцкими». В списке этих волостей оказалась и Вологда — господа считала ее своей, хотя там уже девять лет числился князем Андрей Меньшой, младший брат великого князя всея Руси.
Господа предусмотрела главное, самое главное. «А пойдет князь велики московский на Велики Новъгород, или его сын, или его брат, или которую землю подъимет на Велики Новъгород, ино тебе, нашему господину честному королю, всести на конь за Велики Новъгород и со всею с своею радою литовскою против великого князя, и боронити Велики Новъгород». А в отсутствие короля «раде литовской всести на конь за Велик Новъгород по твоему (короля.— Ю. А.) крестному целованию, и боронити Новгород». За это «честный король» мог взять «черны бор по новогородцким волостем по старине...».
Договор с Казимиром был не просто приглашением польского короля на новгородский стол. Это был договор о военном союзе против Русской земли, стоявшей за спиной «князя великого Московского», от которого должен был теперь «боронити» Великий Новгород «честный король» «со всею своею радою».
И «на том на всем» «новгородцкие послове целоваша крест новгородцкою душею к честному королю за весь Велики Новъгород в правду, без всякого извета...». Ноябрьские события 1470 года, приглашение Михаила Олельковича и его кратковременное пребывание на новгородском столе, вызвавшее такую бурю в Новгороде, такой протест в Москве, такое ироническое осуждение в Пскове, были сущим пустяком по сравнению с договором, на котором «новгородцкою душею» целовали крест представители господы к свому новому господину, «честному королю» Казимиру Ягеллончику.
«Старина» кончилась. Господа сделали свой выбор — выбор между интересами Русской земли и своими собственными интересами. Они оказались несовместимыми— такова логика исторического процесса. В лице своего боярства Господин Великий Новгород, самый крупный, самый сильный, самый яркий представитель «старины», порядков и традиций феодальной раздробленности, самый первый удел, отпочковавшийся когда-то от древнерусского ствола, поднялся против Русской земли. Отстаивая свою «старину», господа была вынуждена решительно порвать со стариной общерусской. Впервые Новгород звал на стол польского короля. Впервые противопоставлял себя «князю великому Московскому». Впервые выходил из состава Руси.
Ни послания великого князя и митрополита, ни увещевания благомыслящих из «лучших людей» («Нелзе, брате, тому так быти, яко же вы глаголете, за короля нам датися»), ни крики толпы на улицах города: «К Москве хотим!» — не поколебали решения господы. «Буря велика» сломала крест на святой Софии, в Спасском монастыре на Хутыни «колоколы сами о себе звон испущаху...». «Сицева бо (такие.— Ю. А.) знамения не бывают никогда на добро»,— качали головой благочестивые люди. Тревожимый мрачными предчувствиями, раздираемый междоусобицами, Господин Великий Новгород шел навстречу своей судьбе.
Глава 3: На Шелони
На улицах и площадях города еще летели каменья в тех, кто кричал: «К Москве хотим!» — а господа уже сделала свой выбор. Посадникам и боярам было что защищать, было ради чего переходить под власть короля Казимира.
В нашем распоряжении — писцовые книги Новгородской земли. Они составлены в конце XV века, но отражают положение, бывшее в начале 70-х годов. Писцы тщательно учитывали не только каждую деревню, но и каждый двор, имена всех самостоятельных хозяев, размер запашки, размер ренты. Не все описание сохранилось, но и дошедшая до нас часть позволяет сделать некоторые выводы.
Сорок три новгородских феодала имели на описанной части Новгородской земли — в Бежецкой, Водской, Деревской, Обонежской и Шелонской пятинах —около шестисот волосток (отдельных феодальных хозяйственных комплексов, состоящих из боярских дворов и тянущих к ним крестьянских деревень). На этих землях высевалось более пятидесяти пяти тысяч коробей ржи (коробья — семь пудов) и соответствующее количество яровых — овса и ячменя. Третье поле в каждом владении оставалось под парами: на большей части Новгородской земли, как и в других частях Руси, преобладала трехпольная система земледелия, хотя в лесистых краях еще была широко распространена подсека. В распоряжении этой группы новгородских феодалов, составлявшей немногим более двух процентов их общего числа, было около восьмидесяти тысяч гектаров пахотной земли — более сорока процентов всей пашни, принадлежавшей светским владельцам. На этих землях трудилось и выплачивало ренту своим господам около двадцати тысяч крестьянских хозяйств — в среднем по пятьсот на каждого крупного владельца.
