Владимир Соловьев - Древние славяне. Таинственные и увлекательные истории о славянском мире. I-X века
До начала XX века о «Велесовой книге» не было, как говорится, ни слуху ни духу. Она всплыла в смутное для России время в 1919 году. Ее вдруг обнаружили в разграбленной дворянской усадьбе Неклюдовых-Задонских в Курской губернии. Находка представляла собой не рукопись, а нанизанные на шнур 43 деревянные дощечки с письменами. Далее следы «Велесовой книги» ведут в Бельгию, куда она была вывезена спасавшимися от революции русскими эмигрантами и где таинственно и бесповоротно затерялась. Правда, сохранились ее копии и фотографии, но без оригинала они идентификации не подлежат, потому что не позволяют установить подлинность первоисточника и определить его точный возраст. Короче, есть причины до обнаружения пропавших дощечек воздержаться от поспешных выводов и уж тем более не делать категоричные широковещательные заявления типа того, что «Велесова книга» – не что иное, как древнерусские веды. Все это по меньшей мере преждевременно и опрометчиво.
Однако если вспомнить историю со знаменитым памятником древнерусской и мировой культуры Словом о полку Игореве, которому очень долго отказывали в статусе подлинника и который и поныне иные считают ловкой стилизацией и мистификацией XVIII века, вероятность того, что когда-нибудь в обозримом будущем древние сочинения, считающиеся сейчас навсегда утраченными, так или иначе напомнят о себе, а возможно, и материализуются во вполне удовлетворительном для квалифицированного опознания состоянии, все же существует. Ведь, по сведениям, которыми располагает современная наука, в Древней Руси до монгольского нашествия (XIII век) было не менее 150 тысяч книг, а до наших дней сохранилось только 190. Причем многие из уцелевших – это лишь фрагменты, повествования без начала, конца и с большими пропусками в середине. О тех же, что исчезли в горниле войн, пожаров, мятежей, грабежей, часто нет даже и помину. Неизвестна, например, судьба подлинника древнейшей поэмы родоначальника русской художественной словесности Бояна, созданной задолго до Слова о полку Игореве. Вопрос о том, найдется ли это произведение или его оригинал безвозвратно погиб, остается открытым.
К сожалению, были любители подделывать памятники старины. Так, коллекционер XIX века А.И. Сулакадзев буквально поставил производство мнимых историко-культурных реликвий на поток, из-за чего приобрел репутацию «фабриканта подделок». Искал ли он дешевой славы, или ему нравился сам процесс введения в заблуждение как можно большего круга лиц, сказать трудно, но только он увлеченно работал над лжетекстами и обнародовал «Гимн Бояну», «Перуна и Велеса вещания», «Отповедь» и другие печально известные сочинения.
Сулакадзев был виртуозом своего дела, и его продукция подчас выглядела весьма правдоподобно, потому что он прибавлял собственные вставки к подлинным рукописям, прибегал к включению в корпус рукописных раритетов абзацев, написанных псевдорунами или же неким непонятным архаическим языком, сплошь состоявшим из странных и темных словосочетаний.
Разоблачения лишь подзадоривали неугомонного фальсификатора и заставляли его совершенствовать свое пагубное искусство и разнообразить технику подделок.
К пересказам сюжетов языческих мифов, в устной и письменной форме воспроизведенных в духовных стихах XV–XVII веков и несколько позднее, отношение ученого мира тоже до сих пор остается настороженным и, пожалуй, куда более критичным, чем к летописям, хотя последние изобилуют побасенками, измышлениями, небылицами, всяким враньем и вздором почти в той же степени, что и произведения, исполняемые (распеваемые) на Руси каликами перехожими, то есть богомольцами– странниками.
Интересным и ярким памятником, в котором, по словам знаменитого знатока и собирателя русского фольклора Александра Николаевича Афанасьева (1826–1871), «что ни строка – то драгоценный намек на древнее мифическое представление», была, есть и будет «Голубиная книга» – своеобразная фольклорная мистерия христианства.
Афанасьев был одним из первых исследователей, которые увидели в этом произведении не просто игру народной фантазии, не поэтический обман с целью занять свободный досуг небывалыми и невозможными вымыслами и красочными подробностями, а смешение христианских и языческих образов, соединение сказочного эпоса с историческим.
Н. Рерих. Голубиная книга. 1922. Государственный музей Востока, Москва
Первоначально книга называлась глубинной, то есть одновременно и древней, и мудрой, а в голубиную ее переиначил сам народ, усмотрев в таком наименовании связь с голубем как библейским символом. По евангельскому преданию, во время крещения Христа на Него сошел Святой Дух в виде белого голубя. Согласно легенде, получившей широкое распространение на Руси, книга, в которой были изложены тайны мироздания, некогда чудесно упала с небес:
Из-под той страны из-под восточнойВосходила туча гремучая,Да из той из тучи гремучейВыпадала книга Голубиная,Ни малая, ни великая,Длины книга сорока сажен,Поперечины двадцати сажен.
Книга заключала в себе рассказ о событиях священной истории, которые нуждались в объяснении, и толкователем ее содержания якобы выступил святой Авраамий Смоленский, живший в конце XII – начале XIII века. Однако самые ранние списки книги (всего их порядка двадцати) относятся к XVII веку, хотя текст в устной форме датируется рубежом XV–XVI столетий.
Духовный стих о «Голубиной книге» вдохновил замечательного русского художника Николая Константиновича Рериха (1874–1947). В своей картине (1911), которая так и называется – «Голубиная книга», он изобразил, как принявший святое крещение народ получил бесценное сокровище, ниспосланное с небес, – православную веру, открывшую тайну бытия и смысл жизни и смерти.
«Под свою руку»
В ранней истории Руси непреложных фактов гораздо меньше, чем об этом принято думать. Одни летописные известия не согласуются с другими, противоречия и несообразности в сведениях источников нередко приводят к путанице и ставят в тупик.
Общим местом, к примеру, стало ведение от Рюрика целой династии правителей – великих князей и царей, последним из которых был сын Ивана Грозного Федор Иванович, умерший в 1598 году.
Однако уже два первых преемника Рюрика – Олег и Игорь, возможно, вовсе не были связаны с ним узами родства и пришли к власти не по праву кровного наследования. В Повести временных лет есть туманное указание на то, что Рюрик оставил Олегу новгородский стол (престол), поскольку тот был «от рода ему суща», но на самом деле прослеживается скорее не родство, а свойство, ибо, по некоторым данным, Олег приходился Рюрику или тестем, или зятем (братом жены).
Выбор Рюрика пал на Олега будто бы и потому, что они были старыми боевыми товарищами, побывавшими вместе во многих походах, схватках, пиратских вылазках. По укоренившейся версии, Олег должен был принять бразды правления лишь временно, пока не повзрослеет малолетний Игорь. Опекунство Олега над последним, само собой, предполагало, что Игорь – сын Рюрика и его прямой наследник. Но закавыка в том, что отцовство Рюрика по отношению к Игорю далеко не факт и, что называется, притянуто за уши. Зачем, с какой целью? Да хотя бы для гладкости и удобства выстраивания династической схемы и придания властной пирамиде, представленной последовательной цепочкой Рюриковичей, основательности и убедительной преемственности.
По-видимому, и Рюрик, и Олег, и Игорь – вполне самостоятельные князья, и твердо говорить о переходе великокняжеской власти от отца к сыну можно лишь начиная со Святослава Игоревича. Если же Олег был всего лишь регентом, то маловероятно, что он подпустил к власти законного преемника, когда тому было уже хорошо за тридцать – по тем временам возраст более чем солидный.
Нельзя, конечно, с уверенностью утверждать, что родословная Рюриковичей местами сочинена задним числом и носит полумифический характер, но то, что редкие летописные памятники дошли до нас в первоначальной чистоте, сегодня общеизвестно. Искажения текста, позднейшие вставки и правки, к сожалению, были в порядке вещей, и критические исследования историков выявили достаточно много таких инородных вкраплений. Как правило, к ним прибегали, когда возникала необходимость продемонстрировать завидную незыблемость и непрерывность правящей династии, обосновать претензии на престолонаследие или древность того или иного рода.
Так или иначе, князь Олег в отечественной истории – персонаж почти хрестоматийный. Он знаменит тем, что объединил под своей властью Новгород и Киев (882) и сделал последний «матерью городов русских» – столицей. Город на Днепре Олег захватил обманом, выдав себя и своих воинов за мирных купцов, направляющихся в Византию. Это была типичная варяжская тактика типа «северной хитрости» германцев. По его инициативе разворачивается строительство новых крепостей. Он собирает «под свою руку» многие племена и устанавливает для них дифференцированную дань: для кого легкую, для кого обременительную – в зависимости от того, насколько послушны они были и насколько лояльно себя вели по отношению к киевскому князю. Олег подчинил себе Любеч и Смоленск, совершил далекий поход на Константинополь (Царь-град) (907). Причем, приблизившись к городу, хитроумно поставил свои ладьи на колеса и, воспользовавшись попутным ветром, подступил к византийской столице не с моря, как ждали греки (они заблаговременно загородили гавань цепями, чтобы закрыть доступ кораблей), а с суши.
