Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы
Безусловно, все это было, но являлось ли оно массовой практикой и, что еще более важно, целенаправленной политикой Центральных держав? Ведь масса эксцессов по отношению к неприятельским военнопленным существовала и в Российской империи. Один из таких примеров приводит В. В. Поликарпов, считающий, что в русском плену «особенно суровой была судьба славян — австро-венгерских подданных, поскольку их правительство не предпринимало в их защиту столь же действенных усилий, как это делало германское». В одном из рабочих лагерей русскими охранниками применялись следующие издевательства: работы полунагими, фунт хлеба больным без горячей пищи, вместо карцера — несколько суток в земляных ямах, палки и розги. Начальник команды ратников силой заставлял солдат избивать пленных, причем за отказ избивал ратников сам. Почти все пленные здесь — славяне, в основном — русины. Когда дело издевательств над «братьями-славянами» всплыло, начальственные инстанции, конечно, пытались оправдаться. Доклад начальника Главного артиллерийского управления ген. А. А. Маниковского военному министру ген. Д. С. Шуваеву от 22 ноября 1916 года по поводу издевательств над неприятельскими пленными утверждает, что причиной стало нежелание пленных славян работать: «Это происходило от того, что до присылки на лесные работы военнопленные, получая полное пищевое довольствие, которое полагалось нижним чинам русской армии, ничего почти не делали и полагали, что пребывание в плену сводится к спокойной и сытой жизни на отдыхе».[55]
Отчетливо видно, что издевательства те же самые: избиения, голодовка, карцер. Но понятно, что многое зависело от начальников лагерей, рабочих команд и прочих учреждений и организаций, где находились военнопленные. В одних лагерях в России пленные поражали своим сытым видом, а в других умирали от болезней и голода. Представляется, что в Германии и Австро-Венгрии господствовал тот же принцип: соблюдение норм международного права зависело от администрации. А как же многочисленные показания участников войны?
Здесь немало пропагандистской информации, приумноженной на личные страдания в плену. Некоторый свет проливают противоречащие друг другу показания современников. Например, посещавшая в 1915 году лагеря военнопленных сестра милосердия утверждает: «Страдание офицеров происходит не от внешних неудобств, которые они переносят, а от пренебрежительно дерзкого отношения к ним высшей и низшей администрации лагеря».[56] Это было правдой. Но с другой стороны — опубликовано в 1916 году, когда пропагандистская кампания в России набирала свои обороты. Репрессалии в отношении русских офицеров преподносятся здесь в качестве инициатив лагерной администрации. Противоположное мнение дает бывший военнопленный офицер: «„Жестокости“ действительно практиковались немцами. Но применение этих репрессий было, в основном, лишь ответной мерой на наши — русские — неполадки в обращении с немецкими военнопленными…» Как только немцы узнавали о произволе отдельных русских комендантов лагерей, «сейчас же с аптекарской точностью здесь отмеривалась ответная репрессия. Положенное число русских офицеров отправлялось на высидку в темные бараки и на урезанные пайки».[57]
Это писалось в эмиграции, в Австралии, когда недавнее прошлое стало далеким прошлым. Можно говорить более объективно, в сравнительном контексте. Отсюда и иная точка зрения: германские репрессалии являлись ответом на русский произвол. И наверняка русский произвол являлся следствием некритичного восприятия все той же самой пропаганды. Дело в том, что, согласно распоряжениям командования, «одной из главных задач при определении условий размещения и содержания военнопленных враждебных армий должна была стать адекватность условий, в которых находились русские пленные в странах противника».[58] А откуда поступала информация об условиях содержания русских военнопленных? Часто — из прессы, совершенно не отвечавшей за свои материалы и потому вольно и невольно разжигавшей чувство мести в патриотических сердцах. Ни корреспонденты и редакторы, ни коменданты лагерей и их подчиненные лично не опасались попасть в неприятельский плен, и потому волна катилась по нарастающей.
Отвечали за это русские военнопленные — ухудшением своего положения, так как в Германии разжигание чувства мести усугублялось еще и шовинистической пропагандой. Ведь, помимо прочего, «в ходе войны одним из способов давления на вражеское государство стали репрессии по отношению к военнопленным. С их помощью воюющие стороны пытались улучшить положение своих подданных, оказавшихся в лагерях противника… В 1915 году, после получения информации о привлечении пленных немцев и австрийцев к строительству Мурманской железной дороги, где тяжелый труд и недостатки снабжения привели к резкому ухудшению физического состояния пленных, немецкая сторона организовала „штрафной лагерь“ Штоермоор, расположенный на болотах. В лагерь на положение солдат были переведены офицеры, имевшие в России влиятельных родственников».[59]
С одной стороны, данный поступок немцев неправилен, так как международное право предусматривало использование неприятельских военнопленных на работах. В частности, статья 6 Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 18 октября 1907 года в приложении «Положение о законах и обычаях сухопутной войны» гласила: «Государство может привлекать военнопленных к работам сообразно с их чином и способностями, за исключением офицеров. Работы эти не должны быть слишком обременительными и не должны иметь никакого отношения к военным действиям». Однако на строительстве Мурманской железной дороги погибли семнадцать тысяч немецких пленных (по данным немцев — более тридцати). Этот факт массовой гибели людей говорит об «обременительности» данных работ, что признавалось даже представителями Дома Романовых. Так, в начале 1917 года инспектировавший русский Север 4-й номер среди претендентов династии Романовых на российский престол, объявивший самого себя в эмиграции императором, сообщает: «Когда я поехал в Мурманск, новая железная дорога была только что построена. На строительстве работали немецкие и австрийские военнопленные. Я нашел, что они содержались очень неплохо, но из-за суровых климатических условий в этих северных районах смертность среди них была высокой».[60] Удивительно ли, что очень скоро со стороны немцев последовала месть, превышавшая русский произвол? А именно — массовое использование русских военнопленных на работах в прифронтовой зоне, что напрямую запрещено этой же самой статьей. Вот оно — лавина взаимной мести, ухудшавшая положение военнопленных во всех воюющих странах.
Надо сказать, что командование всех сторон предписывало соответствующим образом обращаться с пленными. В период войны выходили сборники приказов по различным соединениям, ныне используемые в научной литературе в качестве источника. Вот здесь-то можно найти пример того, как даже высшие штабы принимали участие в разжигании взаимной мести. Что касается России, то в том числе и Ставка Верховного главнокомандования. Так, в приказе по 4-й армии от 26 октября 1914 года отмечалось, что Верховный главнокомандующий получил сведения о том, «что имели место случаи не только некорректного, но вызывающего поведения со стороны некоторых военнопленных». Поэтому великий князь Николай Николаевич «полагает, что обращение с пленными вообще должно быть именно как с пленными. Причем малейшее проявление дерзости или вызова со стороны пленных должно караться немедленно же переводом их на положение арестантов, а при дальнейших случаях подобного поведения на пленных должны надеваться наручники и т. п.». Действительно, такие случаи были. В начале войны австрийские пленные офицеры вели себя, как будущие победители. Врач 70-й артиллерийской бригады вспоминал о событиях августа 1914 года (Галицийская битва, 5-я армия): «Подошли еще пленные — все оскорбительно самоуверенные. С небрежной улыбкой на губах они хвастливо рассказывают, что Петроград взят и Варшава также взята пруссаками. А на все наши уверения, что наши давно в Львове, отвечают внушительно и спокойно: „Это невозможно“».[61] О том же вызывающем поведении немецких военнопленных сообщают и источники начала Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Агрессор всегда необоснованно самоуверен.
Как бы то ни было, представляется, что распоряжение Верховного главнокомандующего являлось неверным, так как его исполнение неизбежно влекло за собой репрессалии в отношении русских пленных и так далее по нарастающей. Тем более что перевод пленных на положение арестантов был неправильным шагом, так как должен бы проводиться «за малейшее проявление дерзости или вызова». Трактовать данный приказ можно было сколь угодно широко, нацепляя наручники направо и налево.
