Владимир Хрусталев - Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова
Императрица сказала мне:
– Я слышала, что вы имеете намерение говорить о Распутине Государю. Не делайте этого. К несчастью, он вам не поверит, и к тому же это его сильно огорчит. Он так чист душой, что во зло не верит.
На это я ответил Государыне, что я, к сожалению, не могу при докладе умолчать о таком важном деле. Я обязан говорить, обязан довести до сведения моего царя. Это дело слишком серьезное, и последствия могут быть слишком опасные.
– Разве это зашло так далеко?
– Государыня, это вопрос династии. И мы, монархисты, больше не можем молчать. Я счастлив, Ваше Величество, что вы предоставили мне счастье видеть вас и вам говорить откровенно об этом деле. Вы меня видите крайне взволнованным мыслью об ответственности, которая на мне лежит. Я всеподданнейше позволяю себе просить вас дать мне ваше благословение.
Она посмотрела на меня своими добрыми глазами и взволнованно сказала, положив свою руку на мою:
– Господь да благословит вас.
Я уже уходил, когда она сделала несколько шагов и сказала:
– Но не делайте ему слишком больно.
Впоследствии я узнал от князя Юсупова, что после моего доклада Государю императору императрица Мария Федоровна поехала к Государю и объявила: “Или я, или Распутин”, что она уедет, если Распутин будет здесь.
Когда я вернулся домой, ко мне приехал князь В.М. Волконский, кн. Ф.Ф. и З.Н. Юсуповы, и тут же князь мне сказал: “Мы отыгрались от большой интриги”.
Оказывается, что в придворных кругах старались всячески помешать разговору императрицы М.Ф. со мной, и когда это не удалось, В.Н. Коковцов поехал к императрице Марии Федоровне, чтобы через нее уговорить меня не докладывать Государю» [64] .
Император Николай II записал в дневнике 15 февраля 1912 г.: «К чаю приехала Мама; имели с ней разговор о Григории» [65] .
О характере разговора между вдовствующей императрицей Марией Федоровной и царской четой можно судить по дневниковой записи великой княгини Ксении Александровны, которая 16 февраля отметила:
«Мама рассказывала про вчерашний разговор. Она довольна, что все сказала. Они знали и слышали о том, что говорится, и А[ликс] защищала Р[аспутина], говоря, что это удивительный человек и что Мама следовало с ним познакомиться и т. д. Мама только советовала его отпустить теперь, когда в Думе ждут ответа, на что Ники сказал, что он не знает, как он это может сделать, а она объявила, что нельзя give in [уступать].
Вообще она говорила все не то и, видимо, не понимает многого – ругала общество (dirty-minded gossips [грязные сплетни]), Тютчеву, которая много болтает и врет, и министров – «all cowards» [все подлецы].
Но, тем не менее, они благодарны Мама, что она так откровенно говорила, и она ( императрица Александра Федоровна – В.Х. ) даже поцеловала Мама руку!» [66]
Между княгиней З.Н. Юсуповой и сыном продолжалась активная переписка. Мать в письме от 12 февраля 1912 г. из Петербурга предупреждала Феликса о возможных интригах:
«Дорогой мой мальчик,
Какое нахальство тебе писать как лучшему другу. Когда она видела тебя всего один раз в жизни! Странные и грустные события совершаются ныне! Переживаем тяжелое время, и я тебе не пишу потому только, что невозможно в письмах все передать! Будь осторожнее в твоих письмах, т. к. все читается. Очень тебя прошу держаться подальше от семьи “мигалкиных” ( вероятно, имеются в виду сестры черногорки великие княгини Анастасия и Милица Николаевны – В.Х. ). Они играют в этих событиях ужасную роль, ты все это даже не подозреваешь, верь мне на слово, пока не увидимся и не передам тебе все подробно. Ты очень мне не достаешь, более, чем когда-либо! Душа болит за всех и за все, а помочь немыслимо ( имеется в виду возрастающее влияние Г.Е. Распутина на царскую чету – В.Х. ). Что тебе сказала принцесса В[иктория]? Боюсь, что она тебя вызвала, чтобы выяснить личное дело, по которому я продолжаю получить письменные поздравления ( в это время некоторые газеты поместили сведения о предстоящей помолвке Феликса младшего с принцессой Луизой Баттенбергской – В.Х. ). Как все это глупо и неприятно! Хорошо, что здесь высокие родственники ( имеется в виду царская чета и великокняжеское семейство Александра Михайловича – В.Х. ) заняты другим теперь и им не до того! Думаю, что любезность в посольстве основана на газетных слухах, касающихся тебя?<…> Надеюсь, что злополучный счет Lady Jackwill, наконец, уплачен тобой! Непонятно, куда этот счет девался! Я его послала Гавеману в запечатанном конверте, по крайней мере, три недели тому назад с подписью красным карандашом: “Прошу немедленно уплатить по телеграфу”. Он ничего об этом теперь не помнит, но счет найти не мог! Жаль, что ты давно уже не догадался его уплатить твоими деньгами. Это такой пустяк! Мы все сидим в Петербурге. Такие стоят холода, что не хочется двигаться! В поле на днях было 35°! Папа плохо переносит холода и ежится, хотя, слава Богу, совсем здоров. Сиротин его видел и остался очень доволен. Пришла мне телеграмма в день скачек. Я все беспокоюсь вдали! Не говори, что я тебя забыла, потому что редко пишу! Если бы ты знал, как много и часто тебя вспоминаю! Так бы хотелось душу отвести. Крепко, крепко тебя обнимаю. Храни тебя Бог! Мама .
Пришли мне фотографии твоего знаменитого бульдога! Маношка здравствует» [67] .
Феликс-младший в начале 1912 г. ехал в экспрессе «Санкт-Петербург – Париж» вместе с Александром Михайловичем, Ксенией Александровной и Ириной. Супруги были «удивительно любезны» за завтраками и обедами в вагоне-ресторане, однако Ирина там не показывалась. Сын немедленно написал о своем вояже матери и получил ответ: «Очень рада, что весело было ехать, но жалею, что она [Ирина] не была с Вами. По крайней мере, познакомились бы раз и навсегда!».
Великая княгиня Ксения Александровна 10 марта 1912 г. записала в дневнике о некоторых тайнах Царской семьи:
«В вагоне Ольга [сестра] нам рассказывала про свой разговор с ней [Аликс]. Она в первый раз сказала, что у бедного маленького эта ужасная болезнь ( гемофилия – В.Х. ) и оттого она сама больна и никогда окончательно не поправится. Про Григория она сказала, что как ей не верить в него, когда она видит, что маленькому лучше, как только тот около него или за него молится.
В Крыму, оказывается, после нашего отъезда у Алексея было кровотечение в почках (ужас!) и послали за Григорием. Все прекратилось с его приездом! Боже мой, как это ужасно и как их жалко.
Аня В[ырубова] была у Ольги сегодня и тоже говорила про Григория, как она с ним познакомилась (через Стану) в трудную минуту жизни (во время своего развода), как он ей помог и т. д.
В ужасе от всех историй и обвинений – говорила про баню, хохоча, и про то, что говорят, что она с ним живет! Что все падает теперь на ее шею!» [68]
Через несколько дней, 16 марта в ее дневнике появляется еще одна подобная запись: «Княгиня Юсупова приехала к чаю. Долго сидела, и много говорили. Рассказывала про свой разговор с А[ликс] про Гр[игория] и все. Он уехал в Сибирь, а вовсе не в Крым. Кто-то ему послал шифрованную депешу без подписи, чтобы он сюда ехал. Аликс ничего об этом не знала, была обрадована и, говорят сказала: “Он всегда чувствует, когда он мне нужен”» [69] .
В конце мая 1912 г. семья великого князя Александра Михайловича прибыла на короткое время в Москву. Гувернантка юной княжны Ирины Александровны графиня Е.Л. Камаровская позднее делилась об этом времени в воспоминаниях: «В ожидании поезда собралось много народу, вся высшая русская знать. Не любя выскакивать вперед, я скромно встала сзади всех. Ко мне подошла красавица княгиня Юсупова, с которой мы познакомились еще в Крыму. Она очаровательно мила и принадлежит к тому типу женщин, которых, раз увидев, не забудешь. Муж ее, наоборот, тучен, некрасив, туп, несимпатичен. У них один сын, весь в мать, чарующий молодой человек по имени Феликс. Был и другой сын, старший, который, кажется, был убит на дуэли.
Феликс Юсупов часто встречался зимой с Ириной Александровной и явно стал выделять ее. Я видела, что и она не избегала его, и это меня иногда тревожило. Ксения Александровна не вывозила дочь, ни на один вечер не ездила с ней, всегда и всюду я. Ирина Александровна так стала близка со мной, что часто открывала мне свои думы и мечты. Доложить об этом матери я считала преждевременным и ненужным, но узнав, что она с мужем надолго уезжают за границу, и не желая брать всю ответственность на себя, я перед их отъездом впервые просила великого князя выслушать меня. Он тотчас же пригласил меня в свой кабинет. Я передала ему свое впечатление об отношениях Феликса к Ирине Александровне и спросила, как я без них должна действовать: ограждать ли Ирину Александровну от него, не бывать с ней там, где они могут встречаться, или же допускать ухаживание и известную близость между ними. Он очень заинтересовался моим рассказом и стал подробно расспрашивать, а затем сказал, что считает брак между ними вполне допустимым: нужно лишь немного подождать ввиду крайней молодости Ирины. Просил меня, не отстраняя Феликса, следить за ними. При прощании он благодарил меня, что я обратилась именно к нему, на то я ответила, что думала: как отец он ближе к Ирине Александровне и серьезнее обсудит это дело, чем Ксения Александровна.
