Анатолий Уткин - В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)
Китайская элита раскололась. Одна ее часть считала единственно верным непосредственное выражение патриотического долга — вместе с горожанами и крестьянами — «боксерами» отбросить международный контингент захватчиков. Вторая часть элиты считала такой курс пагубным. С превосходящими силами международной экспедиции следовало найти общий язык, подъем Китая следовало осуществить с их помощью, а не противодействуя самым развитым нациям мира.
Императрица Цыси вначале поддалась патриотическому порыву «боксеров», а затем ее одолели сомнения. Она возвратила из Нанкина сосланного было Ли Хунчана. Тот поспешил в столицу, но пришлось двигаться окольным путем, поскольку японцы уже шли колонной из Тяньцзиня к северной столице. Ли Хунчан пишет императрице: «Мне почти 80 лет и смерть ожидает меня неподалеку. Мне оказывали доверие четыре императора. Мои колебания сейчас не позволили бы мне встретить их с достоинством… Вы должны немедленно назначить ответственное лицо, которое очистило бы землю от этой грязной толпы; нужно обеспечить безопасный проход иностранных послов в штаб наступающей армии… Ваше величество должно руководствоваться политикой разума и избавиться от предателей».
Такие размышления уже несколько запоздали. Находящиеся в авангарде японские части уже штурмовали Тунгчоу. Они обратили высланные им навстречу китайские армии в бегство 13 августа 1900 г. Ранним утром следующего дня индийский контингент англичан вошел в Пекин через так называемые «Водные ворота» и вошел в соприкосновение с осажденными посольствами. Императрица Цыси и ее несчастный император Куанг–хсю находились в столице еще сутки. Император собрал наложниц и евнухов рано утром — перед восходом и объявил, что покидает город, оставляя наложниц, включая и знаменитую «жемчужную наложницу» (которую два евнуха завернули в ковер и бросили в колодец за пределами Пекина). Цыси оделась в простую крестьянскую одежду и села в деревенскую коляску. Кортеж двинулся в далекие провинции Сиань и Шанси, подальше от побережья и иностранцев.
Тем временем генерал Линевич объявил «Запретный город» неприкасаемой зоной, но остальной город открытым. Особенно отличались японские солдаты, устроившие подлинный грабеж. Зная где находится государственная китайская казна, японцы захватили три миллиона чистого серебра, правительственный шелк и рисовые запасы. Немцы захватили императорскую обсерваторию и делились награбленным с французами. Английские офицеры создали своего рода аукцион. В поисках серебра солдаты–интервенты разбивали бесценные вазы, разбой продолжался несколько недель.
Партия войны возглавлялась обладающим сильным характером министр внутренних дел Плеве страстно желал побед на далеких океанских просторах. Дух нации получит новое направление, Россия выйдет из смуты внутреннего противостояния друг другу и обратится к новому будущему. Эти идеи горячо поддерживали окружающие молодого царя венценосные родственники, особенно трое его дядьев, братьев отца: великий князь Владимир (командир гвардии), великий князь Алексей — главнокомандующий русским флотом, великий князь Сергей — генерал–губернатор Москвы.
Генерал Куропаткин во время «боксерского восстания» рвался «отполировать» Пекин. Он требовал, чтобы общее руководство операцией было поручено адмиралу Алексееву. В Берлине не стоило особого труда обнаружить двойственность русской политики. Кайзер не желал вести особых переговоров с «туземцами» и более всего он хотел арестовать Ли Хунчана. Вильгельм Второй жаждал побед, славы и тихоокеанских концессий. Отправляющимся в Китай войскам он сказал: «Вы, мои люди, должны знать, что встретите способного хорошо вооруженного и жестокого врага. Сокрушите его. Нет колебаниям. Пленных не брать. Если враг попадет в ваши руки — убейте его. И пусть еще тысячу лет — как это было с гуннами короля Аттилы, ваше имя будет приводить в ужас противника, пусть имя германии звучит в китайской истории еще тысячу лет».
Россия стремится спасти благожелательность китайцев
Задачей России стало «обойти» японцев, не позволить им укрепиться на евразийском континенте. При этом не все знали, что Россия и Китай, связанные тайным соглашением, были фактическими союзниками. Реалисты в Петербурге боялись того, что Россия возникнет в глазах китайцев жестоким и коварным соседом, пользующихся его слабостью. И умирающий министр иностранных дел Муравьев, и новый министр — Ламздорф настаивали на том, чтобы русское участие в союзной интервенции против «боксеров» было минимальным, чтобы русские войска не выделялись «свирепостью», чтобы китайцы не придали русской армии значения «исторического врага». Пусть русские воинские части ограничивают свою деятельность охраной русских дипломатов и их собственности, «не противопоставляют себя китайской революции». Куропаткин постарался смягчить эти опасения: экспедиция не соберется и не подойдет к Пекину ранее осени 1900 г.
Ли Хунчан был сослан в Нанкин, но сохранил основные политические позиции в китайской столице. Вначале Петербург обещал именно ему, что Россия не объявит войны Китаю, что Россия готова оказать китайцам помощь в сохранении стабильности в Маньчжурии, которой она предоставила финансовую помощь, обещая еще большие суммы. Но военный министр отставил идею проводить русскую политику в Китае через прежде влиятельного Ли Хунчана; Куропаткину казалось ошибочным полагаться на коррумпированного китайского чиновника, тем более вышедшего в данный момент из императорского фавора. События приобретали необычайную динамику — и было ли в интересах России ограничивать себя одной частной договоренностью? Обычно осторожный, Куропаткин словно видел ускользающие возможности и шел тем курсом, который не делал из китайцев потенциальных союзников. Куропаткин приказал ветерану еще крымской войны генерал–лейтенанту Николаю Петровичу Линевичу, командующему российскими войсками на Дальнем Востоке, повести русские войска на Пекин.
С этого времени представление о двойственности политики России стало проникать в правящие круги Пекина. В этом смысле Куропаткин отнюдь не помогал мирному экономическому укреплению позиций России в Маньчжурии. Представляется, что Куропаткин пришел к выводу о «непоправимой» слабости Китая и огромной силе Японии. Именно с этих дней в сознании одного из наиболее важных русских деятелей эпохи родилась мысль, что военного столкновения с Японией не избежать. Война с Японией все больше превращалась — в его сознании — в неизбежную. А если так, то раньше было бы лучше — ведь Япония стремительно модернизируется. Японии нельзя давать шансов не только в Маньчжурии, но и в Корее. Если уж Россия провела прямую магистраль к теплым портам через китайскую Маньчжурию, то следует защищать эту зону русского влияния всеми возможными силами. Так рассуждал начальник штаба величайшего колониального генерала России — Скобелева.
Витте и Ламсдорф с этого времени являлись в глазах Куропаткина сверхосторожными медлителями, лишенными стратегического мышления. Куропаткин отныне видел своей главной задачей не позволить Японии сконцентрироваться либо на Корее, либо на Китае. Наилучшим же способом предотвращения войны Куропаткин отныне видел укрепление России в Маньчжурии. В этом пункте мнение наиболее влиятельных русских министров совпадало. По настоянию Витте и Ламсдорфа (и с согласия Куропаткина) русские войска ушли из Пекина именно в тот момент, когда германские части двинулись с обещанным наказанием в провинции. 9 июля русские войска отбыли в «свою» Маньчжурию.
В дальнейшем имели место события, которых, возможно, ждал генерал Куропаткин. Озлобленные китайцы (частично регулярные войска, остальные — ополчение) нанесли удар по транссибирской магистрали у Харбина, блокировали подъездные пути к Порт — Артуру, взорвали русский склад с амуницией. Куропаткин нашел искомый предлог для активизации действий армии. Из Благовещенска были депортированы 8 тыс. китайцев, их судьба была печальной. К октябрю 1900 г. Амур перешли новые части российской армии, названные «временными войсками для защиты железной дороги», и оккупировали три восточные провинции Маньчжурии, На Амуре у Благовещенска отслужили церковную службу. «Отныне крест стоит там, где берег еще вчера был китайским».
Ламсдорф отправился к царю — брутальное поведение подчиненных Куропаткина могло привести к необратимой враждебности четырехсотмиллионного Китая. Витте рассказывает министру внутренних дел Сипягину: «Его Величество был очень мил по отношению к министру, но часто перебивал его, говоря, что, в конце концов, азиаты заслуживают полученного урока». Стало очевидной поддержка императором политической линии военного министра Куропаткина. И как ни пытались Витте и Ламсдорф смягчить эту линию (Ламсдорф требовал отхода русских войск к русской границе, что несколько подняло русский престиж среди китайцев), назначенный русским губернатором Мукдена и Квантунского полуострова адмирал Алексеев «отставил осторожность» и обеспечил к ноябрю 1900 г. полный русский контроль над Маньчжурией.
