Лев Карсавин - Монашество в средние века
Но подобные явления, описываемые моралистами эпохи и, во всяком случае, источниками односторонними, не были уже столь распространёнными. Большинство монастырей держалось на уровне золотой середины. Устав в них исполнялся, и исполнение его было привычным моментом повседневной жизни. Действительно, думали не о буквальном его соблюдении, не об усилении, а об ослаблении строгости его требований, и в самой Фульде вино заменило прежнюю «tenuis cervisia» (лёгкое пиво). Но смягчение жизни не уничтожало её религиозной ценности. По сравнению с нравами светского общества, даже сильно обмирщённые монастыри обладали ею, и только чувство аскетов и идеалистов возмущалось падением монашества. Не в вопиющих отклонениях от идеала суть обмирщения. Эти отклонения не столь часты и не столь резки, особенно если исходить из воззрений эпохи, а в сильном понижении среднего уровня жизни в монастыре, неизбежного при соприкосновении его с миром, при возвращении его в мир. Религиозный подъём может дать исключительный расцвет, и чем сильнее его влияние, тем скорее он спадет. Такова судьба раннего монашества, таковы неизбежные и однообразные судьбы всех реформ его. Мир знает только средний идеал, и история жёстоко смеётся над энтузиастами идеи.
4. Обмирщается всякое дело человеческое. Но, если в массе монастыри обмирщались, не иссякали и носители строгого идеала. Во все времена существования монашества заметны обе тенденции. Монахи Виковаро хотели отравить Бенедикта: их монастырь «обмирщился». И таких обмирщенных общежитии было много в эпоху «отца монашества», только внимание источников и историков сосредоточено не на них, а на представителях строгого идеала. В последних улавливаются нити развития. И Бенедикта можно с известной точки зрения считать «реформатором», возродителем монашества, как такими же следует считать Кассиана, ирландских монахов, Колумбана и Бонифация. В том же ряду стоят и «реформаторы» IX–XI веков. И их как-то неловко называть реформаторами и объяснять их деятельность реакцией против обмирщения монашества, потому что не излишества обмирщения создают их, а крайний аскетический идеал не мирится с золотою серединой и не мирился бы с нею даже при отсутствии отрицательных явлений. Исходный пункт движений, создающих новые монастыри, которые потом становятся центрами реформы старых, не в протесте против обмирщения последних, а в подъёме аскетизма, в стремлении к собственному спасению путём крайнего самоотречения, в мечтах об уединении анахорета. Благодаря успехам аскетизма известный идеал монашества, известный образ этого монашества жил и в среде белого духовенства, и среди знати, и государей. Белое духовенство, частью тоже подвергшееся обмирщению, в лице иерархии своей, надзирало за жизнью всей Церкви и монашества, старалось удержать её на известной морально-религиозной высоте. Ему в эпоху распада власти приходилось сталкиваться с отрицательными явлениями, с уклонениями от среднего уровня во имя своей идеи Церкви и монашества бороться с этими уклонениями, стремясь к лучшему. Поместные Соборы на каждом шагу встречались с несоответствием между своими идеалами и действительностью и всеми мерами старались его устранить. Рядом с иерархией стояла государственная власть, центральная и местная. Она была солидарна с идеалами духовенства и давно уже приняла участие в жизни Церкви, осуществляя планы духовенства. В этой-то среде духовной и светской иерархии хранится монашеский идеал. Она одна способна выйти за пределы интересов данного монастыря и данного местечка, понимая универсальность монашеского идеала. Его она и стремится удержать от понижения мерами сверху – соборными постановлениями и капитуляриями, мерами снизу – поисками опоры себе в самом монашестве, в уцелевших центрах строгой жизни, в возникающих новых монастырях, в отдельных славных аскетах.
Первые планомерные попытки реформы монашества относятся к эпохе каролингского ренессанса, ренессанса не менее религиозного чем культурного и политического. Они совпадают внутренне и внешне с распространением бенедиктинского устава. Рядом мер Карл Великий стремится к религиозно-нравственному подъёму клира и монашества, угрожая крупными штрафами за нарушение целомудрия, пытаясь пресечь бродячесть монахов, запрещая духовным лицам держать охотничьих собак и соколов, желая искоренить воинский дух в аббатах и положить пределы увеличению ими собственности своих аббатств. Карл посылает монахов из Монте-Кассино в школу бенедиктинской жизни (Ахенский капитулярий 802 г.). Пипин в Италии принимает ряд подобных же мер. Церковные Соборы поддерживают государей; вернее, хотят того же. Стремление к организации и реформе монашества продолжается и при Людовике Благочестивом. На этот раз правящие сферы находят деятельного помощника в Бенедикте Аньянском.
Бенедикт (род. в 750 г.), принадлежавший к графскому роду и проведший юность при дворе Пипина, 23-х лет вступил монахом в бургундский монастырь святого Стефана, аббатом которого и сделался в 779 году. Но аскетический идеал Бенедикта оказался неосуществимым в этом монастыре и, влекомый своим аскетическим порывом, он оставил его для нового, основанного им в Аньяне (на севере от Нар-бонны). Фанатик аскезы, отказывавший себе во всякой радости, в питьё и пище, Бенедикт ввёл строгую жизнь и в своём монастыре, скоро обратившем на себя внимание видных представителей Церкви. Такой влиятельный епископ, как Теодульф Орлеанский, призвал монахов Аньяна реформировать монастырь святого Месмина; герцог Вильгельм Аквитанский заселил аньянскими монахами один из монастырей Лангедока. Даже Сен-Дени было поставлено под надзор Бенедикта. Он сам, лично известный Людовику Благочестивому, стал казаться реформаторам удобным человеком. Бенедикта призвали на Франкфуртский Собор 794 года, занимавшийся вопросом о монашестве. Бенедикт же принимал деятельное участие в имперском Ахенском Соборе 817 года, слившим в один «монастырский капитулярий» (Capitulare monasticum) идеи предшествовавшего законодательства с личными идеями самого Бенедикта, уже увлечённого навязанною ему извне реформаторской деятельностью. Основною мыслью ахенского капитулярия было единообразное и строгое соблюдение всеми монастырями устава Бенедикта Нурсийского, комментированного, видоизмененного и дополненного на Соборе. В целях более лёгкого проведения реформы многие постановления бенедиктинского устава (одежда, пища, отношение к своему телу и дисциплина) были смягчены, но зато другие, как «бессловесный труд», развиты и усилены. Несмотря на старания Людовика и Бенедикта, реформа далеко не разошлась, ограничась только югом и юго-западом Франции; для успеха её не было ещё достаточного количества опорных пунктов в самом монашестве; к тому же и многие из новых монастырей вскоре уподобились прежним. Не лишено, однако, значения, что реформирован был монастырь святого Савина, около Пуатье, откуда реформированный бенедиктинский устав был перенесён в Отен, а из Отена в Жиньи и Бом (Baume les Messieurs), то есть в колыбель клюнизма.
Глава VI. Итальянские еремиты
1. При последних Меровингах обнаруживаются первые признаки религиозного подъёма, вызванного влияниями Италии и ирландских монахов, обостренного внутренними неурядицами, подъёма, подготовившего каролингский ренессанс. Но идеи реформы Церкви и, в частности, монашества не получили осуществления ни при Меровингах, ни при Каролингах, померкнув при первых же преемниках Карла Великого. Власть и Церковь были бессильны что-нибудь сделать посреди всеобщей разрухи, постоянных войн и варварских набегов.
На северо-западе франкского государства грабили даны. В 841 г. они сожгли Руан; долины Луары и Сены лежали перед ними беззащитною добычей, Нижняя Аквитания была целью их набегов. Опустошая всё, проходили их толпы по Фрисландии, Голландии и Фландрии и владениям бриттов на северо-западе Франции. На юго-западе падали под их напором стены Бордо. Они разрушали Периге и не раз подымались вплоть до самого Парижа. В Сицилии прочно засели сарацины, устремляясь оттуда на Корсику и Сардинию, опустошая провансальское и итальянское побережья. Сарацины посягали на сам Рим (841 и 846 гг.), выжигали Дофинэ и Прованс, взбирались на Альпы, переходили Мон-Сенис и, заняв западные проходы Альп, держали в трепете Пьемонт и Монферрат, подстерегали идущих к «дому апостолов» пилигримов. Между тем с Востока надвинулись «новые Гог и Магог» – мадьяры, приводившие в ужас своею кровожадностью и Северную Италию, и долину Рейна, и нынешнюю Францию. Одни варвары сменяли других; и пылали деревянные стены укреплённых городов, рушились монастырские постройки, и монахи со своими реликвиями бежали в крепкие замки.
Во всей империи лежали невозделанные поля, стояли, зарастая лесом, руины когда-то цветущих монастырей. «И церкви были без крыш и частью разрушены, и среди стен поднялись вековые деревья и закрыли вход». В церквах вили себе гнёзда птицы и выбирали логовища голодные волки. Все попытки обессиленной феодализующими процессами власти отразить врагов приводили лишь к новым угнетениям и без того исстрадавшегося населения. В 858 г. Карл Лысый обращается за денежной помощью к епископам, аббатам и знати. Через два года – новая подать в 3000 фунтов серебра. За нею следует ещё – в 5000 фунтов, и натуральные повинности, и ещё – в 4000 фунтов и так далее. А вместе с этим некому уже было обуздать феодальных хищников, «не умевших щадить пола, возраста и бедности». В эту эпоху пала даже помощь бедным со стороны Церкви и монастырей; и Соборы, епископы и капитулярии тщётно призывают Церковь к выполнению одной из её задач.
