Игорь Курукин - Повседневная жизнь опричников Ивана Грозного
Эти же книги показывают, что переселение было долгим и трудным делом: от времени взятия Костромы в опричнину до перевода костромских «детей боярских» в Новгородский уезд прошло около полутора лет. За это время многие землевладельцы успевали пройти все необходимые процедуры и получить царские грамоты на земли в Новгородчине. Испомещение провинциальных дворян происходило по государеву наказу, определявшему размеры их будущих владений: «…в половину окладов живущего, а другая пустая в Бежецкой пятине»; таким образом, они получали неравноценное возмещение.
Одновременно прежние владельцы также отправлялись в указанные государем места. В тех же «отдельных книгах» перечислялись владения одного из «добрых» костромских дворян «четвёртой статьи», сумевшего получить значительное по размерам и не запустошённое поместье, а также «льготные лета»:
«За Замятней за Иевлевым сыном Чеглокова в Деревской пятины в Тухолском погосте Андреевское поместье Михайлова сына Ямского, да его братанича Фетковеского Петрова сына Ямского ж, Якушевские деревни Скачелского усадишо сельцо Новинка на речке на Нивке: двор помещиков, да крестьянских четыре двора, пашни 27 четвертей в поле, земля худа, сена 15 копен, лесу пашенного три десетины обжа; деревня Глинки: 1 двор, пашни 7 четвертей с осминою в поле, земля худа, сена нету; деревня другие Глины, Заболотье то ж: 1 двор крестьянской; деревня Скластино на речке на Нише: двор староста Гриша Степанов, да Митка Степанов, да Фетка приходец; деревня Удоба на речке на Нише: четыре двора, да двор пуст; <деревня> Высокуша 1 двор.
За Замятнею ж, в Локоцком погосте в Закирье великого Каметни, Петровское додаточное поместье Колычёва деревня Белогново: 2 двора; деревня Дроздове: 1 двор; деревня Зуручье: 3 двора крестьянских; в деревни вопчей в Панкине двор пуст.
За Замятнею ж за Чеглоковым в Бежецкой пятине в Ыванове половине Морозова в Кузмодемьянском погосте Юрьевское поместье Никитина сына Кульчова, а наперет того были те деревни Михалитцкого монастыря на погосте у Петра Святаго: усадище двор помещиков, двор люцкой, оба пусты, пашни перелогом 58 чети в поле, земля худа, сена на реке на Песи 100 копен, лесу пашеннаго 2 десятины, да непашенного ж 2 десятины 5 обеж. Да в селе ж церковных дворов: двор поп, двор понамарь, двор просвирница; пустошь Пожарищо, пашни и перелогом 26 чети в поле, земля худа, сена на реки на Песи 30 копен, лесу пашенного и непашеннаго 3 десятины 2 обжи…
И всего ему отделено селцо да восмь деревень, а в них двор помещиков, да крестьянских 17 дворов, а людей в них 30 человек, пашни 148 чети, да перелогу 20 чети, а пустого село, а в нем два дворы пусты, да пять пустошей и с вопчими пашни перелогом 132 чети и обоего живущего и пустого в обеех пятинах в Бежецкой и в Деревской сел и деревень, и пустошей 15 и с вопчими пашни перелогу 300 четвертей в поле, в дву потому ж, земля худа, сена 449 копен, лесу пашенного и непашенного 162 десятины, а обеж 22 обжи с чети обжи и в том числе живущего 10 обеж с четью, а пустого 12 обеж. И на переложную землю на пустые обжи дано Замятии лготы на 6 лет от лета 7076 (1568. — И.К., А.Б.) февраля до лета 7082 февраля, а в те ему лготные лета с переложные земли с пустых обеж дани и ямских, и приметных денег, и посошные службы, и всяких государевых податей, и наместнича, и волостелина, и тиуня корму и всяких волосных розметов не давати, и ямчюжного, городового и засечного дела не делати».
Другим прежним костромским, а ныне новгородским землевладельцам повезло меньше: «Посник Иванов сын Тарусинов, Богдан Угримов сын Алядиков, Образец, да Сунгур, да Иван Степановы дети Безтужева с товарыши, и всего по версталному списку в девятой статьи детей боярских костромич 99 человек. И ис того числа изпомещено костромич 41 человек, отпущено в Деревскую пятину из Бежецкой пятине 9 человек, а не изпомешено 49 человек». Последним, наверное, пришлось ещё долго ждать положенных им семидесяти четвертей. Быстрее удавалось управиться тем, у кого в Новгородской земле имелись родственники, способные «приискать» поселенцам владения, — таких даже отпускали в соседние пятины «для родства». Сколько пришлось им мыкаться, неизвестно. Но и тем, кто устроился за прошедшие полтора года на новом месте, пустить корни не удалось: в 1571 году Бежецкая пятина попала в опричнину, а её землевладельцы, в том числе и бывшие костромичи, были вновь выселены — теперь на западные границы государства{4}.
Так случалось и в других местах. Князь Роман Гундоров в 1565 году лишился своей родовой стародубской вотчины и получил возмещение по соседству во Владимирском уезде — волость Вешкирц. Но и она была отобрана в опричнину, а князю было дано бывшее поместье опричника И. Ф. Воронцова в Московском уезде, составленное из «чёрных», «псарских», «бортных» и «конюшенной» деревень. Можайский вотчинник Яков Молчанов сын Кишкин и его сыновья в 1565 году, когда Можайск был взят в опричнину, получили «против» их отобранных вотчин земли в Белозерском уезде. Кишкины перебрались в выменянную Грозным у князя Владимира Андреевича Старицу, но потеряли имение во второй раз, когда Старица была забрана в «государев удел». Пришлось отцу и сыновьям опять ехать в новую вотчину — уже в Белозерском уезде, которую они поспешили от греха подальше продать в октябре 1567 года.
Массовые перемещения служилых людей имели и другие последствия. Владельцы старинной родовой собственности часто (хотя и не всегда) получали взамен не вотчины, а поместья, а значит, могли лишиться владения за служебную провинность. Земли же, отобранные у не взятых в опричнину владельцев, — а часто это были именно родовые вотчины, — также раздавались опричникам уже как условные владения. Грозный царь не собирался лишать своих дворян земель и крестьян, но хотел, чтобы на этих землях сидели послушные холопы. Кроме того, расширяя «особную» территорию, царь увеличивал опричное войско и ослаблял позиции недовольных его правлением. Не случайно свой рассказ об опричных переселениях немец Штаден заключил словами: «Так убывали в числе земские бояре и простой люд. А великий князь, сильный своими опричниками, усиливался всё более».
Даже если бывшие ростовские и ярославские князья, которых царь не захотел взять в опричнину, не превращались в помещиков, а получали в обмен на свои земли новые вотчины, даже если они не исключались из состава правящей элиты — «государева двора», они всё равно теряли былой политический вес. Разбросанные по городам и весям Московского государства бывшие родственники и соседи по имению утрачивали прежнюю сплочённость, земельные перетасовки препятствовали складыванию прочных уездных дворянских корпораций. Князь Курбский в 70-х годах XVI века, сочиняя свою «Историю о великом князе Московском», размышлял о причинах казней и гонений, которые Иван IV обрушил на своих вельмож, и пришел к выводу, что царь губил их, потому что они имели «отчины великие». Но, может быть, связь событий была иной: царь отбирал у ростовских и ярославских князей их родовые вотчины как раз для того, чтобы лишить их прежнего влияния на местах.
Едва ли надолго затягивавшиеся переселения способствовали повышению боеготовности и воинского духа «детей боярских», тем более что у земцев не было возможности улучшить своё материальное положение за счёт царских милостей или грабежа добра «изменников», которой могли пользоваться опричники. Рвались налаженные связи между прежними соседями; в составе дворянских сотен теперь служили вместе люди незнакомые, а часть вчерашних друзей-соседей становилась опричниками. Всё это не могло не сказаться отрицательно на боеспособности армии, но в азарте утверждения собственного «самодержавства» государь как будто этого не замечал. Таким образом, он «раскалывал» не только Думу, приказный аппарат и церковь (в опричнине были свои монастыри), но и основную массу служилых людей, чтобы привлечь их часть на свою сторону и предотвратить сопротивление.
В каком-то смысле этот замысел удался — но он имел и другие, не предусмотренные Иваном IV последствия. Произвольная конфискация собственности в сочетании с опричными порядками вызывала и у рядовых «детей боярских», и у знатных вотчинников ощущение нестабильности и тревогу за судьбу семей. При отсутствии защиты со стороны закона и самого государя единственной гарантией если не постоянного, то хотя бы временного сохранения родового достояния оставался его вклад в монастырь, тем более что, будучи записан в поминальный синодик, он обещал и спасение души, «доколе святая обитель стоит». Со второй половины 1560-х годов владения монастырей стали быстро расти за счет земель бояр и прочих служилых людей. Те передавали обители свои вотчины, а взамен либо получали право пожизненно пользоваться своей бывшей землей и доходами с неё, либо, постригшись в монахи, находили приют среди братии. Царь и его опричники, занятые другими делами, долго не обращали внимания на происходящее, и лишь в конце своего правления Иван IV стал принимать меры против роста церковных владений.
