Сергей Соловьев - История России с древнейших времен. Книга XIV. 1766—1772
Такое положение дел, разумеется, должно было иметь сильное влияние на военные действия 1771 года. Ставился вопрос: мир или война? Дунай уже слыл Рубиконом, толковали, что переход чрез него поведет к продолжению и усложнению войны, и потом для перехода большого войска через Дунай нужны были средства, которых под руками не имелось; нужно было построить суда, на что требовалось время, следовательно, этим годом нечего было думать о переходе через Дунай. Еще 11 октября 1770 года в заседании Совета императрица объявила, что надобно помышлять о составлении плана для будущей кампании, и генерал-фельдцейхмейстер граф Орлов вызвался сочинить план. План был представлен Совету ровно через месяц, 11 ноября, и состоял в том, чтобы производить строение судов в обширных размерах, ограничивая военные действия одною обороною занятых областей; Орлов имел в виду употребить суда не для перехода только через Дунай, но для нападения на Константинополь, чтоб этим смелым действием принудить Порту заключить мир на всей воле победителей. Совет одобрил план и рассуждал, что «потребные по тому приготовления служат на все обороты, какие бы ни случились, и не токмо не произведут никакого препятства нынешнему состоянию дел, хотя б начались и мирные соглашения, но и могут еще способствовать ускорению оных и что по сему полезно произвесть их в действо, усилить притом армии и поставить их в лучшее пред нынешним состояние. Но чтоб не оставались оные в совершенном недействии будущего лета, Совет признавал за нужно учинить сильное предприятие на Крым, если обитающие на сем полуострове татары еще останутся в упорстве и не пристанут к отложившимся уже от Порты Оттоманской ордам». Но для похода на Крым должны были употребить Вторую армию, Первой же довольно было охранять Молдавию, Валахию и Бессарабию. Румянцеву Совет решил предписать что действия Первой армии предоставляются его собственному усмотрению: пользуясь временем, он должен снабдить войска всем потребным и привести их в состояние действовать с твердостию на будущее время; не должен допускать неприятеля переходить на левую сторону Дуная; наступательные же действия должны ограничиться посылкою за Дунай некоторых отрядов, если главнокомандующий признает иногда это нужным. Впрочем, фельдмаршалу оставляли свободные руки пользоваться всем возможным при удобном времени и случае.
Главною заботою было строение судов. Еще в конце 1770 года флота капитан Ногаткин осмотрел в Молдавии леса, годные для этого дела, и начал их рубку. Императрица писала Румянцеву в марте 1771: «Российская есть пословица: на Бога надейся, да сам не плошай. Весьма, конечно, желателен мир, но, не видав сему желанию начала, не то чтобы конец, нужно, несомненно, думать о будущем; в том разуме отправлены к вам морские офицеры для вымерения рек и осмотра лесов; но то и другое бесконечно будет, если вы да я не примемся прямо за дело. Построение судов и какие суда строить, в том большая нужда, если в 1772 году поспешить смелым предприятием конец бед рода человеческого; и для того прошу вас приказать поскорее сделать какое ни на есть положение, что строить, где, кем и из чего, — одним словом, разбудить нерасторопность господ морских, и дайте жизни и живости сему предприятию, дабы время не ушло понапрасну и чрез то мы бы не были принуждены нести еще несколько лет тягостное бремя военного пламени». В апреле Екатерина уведомляла фельдмаршала, что она советовалась насчет постройки судов с искусным человеком, который в продолжение 53 лет своей морской службы перебывал на всех морях во всякое время года с английским адмиралом Ноллисом. Искусный человек сделал чертеж нового рода судов, которые по простоте своей оснастки могут управляться почти не знающими морского искусства людьми, способны ходить на гребле и на парусах и могут поднять от 3 до 4 сот человек с провиантом и пушками. «Прошу теперь всячески стараться, — писала императрица, — чтоб к построению сих судов, коих, что более, то лучше будет, хотя б несколько десятков, или, лучше сказать, как успеют, все надобное, как леса, так и работники, доставлены были к верфям. Что же до такелажа и прочих припасов касается, то они из Тулы и Брянска доставлены будут до Киева».
А Румянцев жаловался на затруднительность своего положения, поправить которое блестящими победами вроде Кагульской не было надежды. Мы видели, что в Совете было решено поставить армию в лучшее пред прежним положение; и действительно, вице-президент Военной коллегии граф Захар Чернышев представил, что рекрут назначено почти вдвое больше, чем сколько требовалось, именно в Первую армию — более 20000 и во Вторую — с лишком 10000 человек, что провианту заготовлено на весь 1771 год, что магазины мундирными и амуничными вещами наполнены для Первой армии в Киеве, а для Второй — в Севске. Все это было прекрасно в докладах Совету, но дело было в исполнении, нужно было скорее доставить на место и рекрут, и провиант, и амуничные вещи. В апреле Екатерина писала Румянцеву: «Что еще до вас не доставлены ни амуниция, ни рекруты, о том весьма тужу. Амуниция в Киеве осенью уже была; чаю, что чума много перевозу препятствовала, а о рекрутах слышу, что их внутри нашей границы обучали и обмундировывали. К будущему году амуницию теперь уже отправляют в Киев. Я ни единого вашего письма мимо ушей не пропускаю и всякий раз, что вижу какое ни на есть от вас требование, всячески стараюсь словом и делом, чтоб вы всем удовольствованы были и все препятствия отдалены и преодолены бы были, чего и впредь не упущу продолжать». Это не были милостивые фразы с целью отделаться от докук фельдмаршала; Екатерина по своей природе не могла не стараться всячески, словом и делом, удалять препятствия; но ее воле и власти были пределы. Молдавия и Валахия не могли доставить надлежащего количества продовольствия для войска; находившиеся при русской армии отряды из турецких христиан, или так называемые арнауты, опустошали страну не менее турок, так что жители разбежались по лесам, и выманить их оттуда не было никакой возможности. Надобно было привозить запас из Польши, что сопряжено было с крайними затруднениями по недостатку перевозочных средств вследствие того же обнищания стран, занятых русским войском. Отсюда запоздалость в доставлении необходимых вещей, особенно для самого отдаленного отряда, действовавшего за рекою Ольтою; здесь генералы жаловались, что солдаты ходят без сапог, зимою в одних камзолах, им принуждены были давать половинное количество хлеба, вместо хлеба давали просо, кукурузу, часто испорченные вследствие долгого лежания в ямах. Для обоза и артиллерии недоставало лошадей; веревочная упряжь до того перегнила, что на каждых ста саженях надобно было останавливаться для исправления порвавшихся постромок. Также в печальном положении находились госпитали: здесь больные страдали от голоду и холоду вследствие дурного помещения, недостатка дров и необходимой для приготовления кушанья посуды.
Рекруты подходили медленно, у Румянцева было с небольшим 50000 войска для защиты Бессарабии, Молдавии и Валахии. Его беспокоило стягивание австрийских войск к южным границам, хотя сама императрица старалась рассеять его опасения с этой стороны. Беспокоили Румянцева слухи об уступке Молдавии и Валахии Порте при будущем мире, что ставило его в самые неприятные отношения к народонаселению этих стран. В апреле он писал Панину: «Удержание доброй к нам надежды народов, с нами единоверных, и избавление их, по-христиански разумея, должны нас влекти (влечь) больше, нежели все другие с сим несвойственные пользы». В августе он просил удаления из Ясс Господаря Гики, который отвращал жителей от русских, представляя, что они скоро опять подпадут власти турок.
В 1770 году левый берег Дуная от Килии до Виддина был очищен от неприятеля; за турками оставались здесь только две крепости — Журжу и Турно. В 1771 году русская армия была расположена тремя отделами: правое крыло под начальством генерал-аншефа Олица оберегало страну между реками Серетом и Ольтою; левое крыло под начальством генерал-майора Вейсмана охраняло течение Дуная от Прута до Черного моря; наконец, центр, под начальством самого главнокомандующего, с главною квартирою в Максименах на Серете, мог двинуться на помощь правому или левому крылу, смотря по тому, откуда явится сильное турецкое войско. Но турки не имели возможности явиться на левом берегу Дуная с сильным войском; да если бы и была возможность, то воспоминание о Кагуле отнимало охоту у визиря предпринять наступление. Понятно, что австрийский и французский посланники передавали Порте убеждения своих правительств, что успех будет на той стороне, которая долее выдержит войну, и что для этого у Турции более средств, чем у России, что не должно давать русским войскам легких побед, а надобно истомить их продолжительностию борьбы. Таким образом, Румянцев не имел средств перейти со всем войском Дунай, турки также этого остерегались, и весь 1771 год прошел в мелкой войне, в которой участвовали только оба крыла русской армии. Понятно, что правое крыло должно было прежде всего направить свои движения на Журжу, чтоб отнять у турок последнее крепкое место на левом берегу Дуная, лишить их возможности вторгаться отсюда в Валахию. В феврале Журжа была взята, но в конце мая была обратно сдана туркам по малодушию коменданта майора Гензеля, артиллерийского офицера Колюбакина и инженера Ушакова. Получив известие о потере Журжи, Екатерина провела «не весьма веселые дни». Фельдмаршал предал военному суду офицеров журжинского гарнизона, подавших мнение о необходимости сдать крепость. По этому поводу Екатерина писала ему: «В рескрипте к вам написано, чтобы вы поступали с журжинским комендантом и с ним бывшими по всей строгости законов; но сим имею вам сказать, чтоб вы их смертию не казнили; а впрочем, накажите их так строго и с таким посрамлением, как вы заблагорассудите; они всего достойны, но в смерти их обществу нужды нет, ибо поносная жизнь гораздо более наказания чувствительной душе или душам, нежели смерть». В это время вследствие смерти генерала Олица правым крылом начальствовал князь Репнин. Турки, ободренные взятием Журжи, пошли было к Бухарешту, но под этим городом потерпели от Репнина поражение и принуждены бежать к Дунаю. По этому поводу Румянцев написал Репнину (14 июня): «С приношением моего поздравления в. с-ству о победе над гордым сераскером должен я вам из обязательств человека, и премного вам преданного, изъяснить: во всякое другое время сие бы происшествие могло знаменитым быть, но теперь всяк, кто вам нелицемерно усерден, скажет, что оно подвержено критике. Случай такой редок в войнах, чтоб неприятеля заманить в непроходные пропасти, вам не только то совершенно удалось учинить по своему желанию (чем одним может только изъясняемо быть выше отступление), но еще опрокинуть и гнать. Но если вы не пользовались в уготовленной пасти заноженного неприятеля гнать прямо, если все трудные проходы пробежал он без преследования, не потеряв ни людей, ни пушек, ни тягостей своих, то вы сами вообразить можете, как должно судить такое дело со стороны распоряжения и следствий. Все будут думать, как и я мню, что, если бы в своей одержанной поверхности вы обратили войска далее вслед за опрокинутым неприятелем, он бы не только претерпел уголовную погибель, да еще в своем первом страхе оставил бы нам и Журжу. Еще я не переменяю лучших мыслей и надежды, что в. с-ство на прогнание неприятеля обратите свои действия».
