Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае
Фактическим руководителем отряда был второй помощник начальника японской военной миссии капитан Нагаи (Мори). Под его руководством русскую молодежь обучали технике съемки планов населенных пунктов и местности, фотографированию при особых условиях и наиболее трудных объектов, методам сбора разведданных о военной силе противника, способам антисоветской пропаганды. Кроме того, диверсантов обучали пользоваться средствами связи, сигнализации, методам диверсий на объектах связи и прослушиванию переговоров противника[1385].
Кроме того, для обучения диверсантов езде на лошадях сюда приезжали инструкторы-кавалеристы из Харбина. Также проводились занятия по подрывному делу. После напряженной работы русских диверсантов два-три раза в месяц вывозили на отдых в Сахалян, где они находились на полуказарменном положении. В обычные дни занятий личный состав отряда носил японскую форму без знаков различия. В городских условиях чины отряда одевались в штатское, но всегда имели при себе холодное оружие, чтобы, по выражению инструктора-японца, «свыкнуться с ним»[1386]. На вооружение отряда были приняты советские винтовки, пистолеты-пулеметы Дегтярева, гранаты. Кроме того, при заброске на территорию СССР им полагалось красноармейское обмундирование.
В конце 1943 и первые месяцы 1944 г. русские диверсанты закрепляли полученные знания и навыки, а также тренировались в длительных переходах по бездорожью и пересеченной местности, которые включали ходьбу на лыжах. В конце мая 1944 г. отряд был полудемобилизован, но все его чины оставались в Сахаляне – часть в лагере, а часть на хозяйственных работах при японской военной миссии.
В июле 1944 г. весь состав отряда был перевезен в верховья Амура, где его чинов перебросили на советскую территорию группами по три – пять человек. Одна из переброшенных групп на обратном пути при возвращении в Маньчжурию, столкнувшись с советскими пограничниками, вступила с ними в перестрелку. Ее руководитель был убит. Другой член группы, Глебов, был ранен и смог переплыть Амур с помощью третьего участника группы, Занфирова[1387].
Во время этого боевого выхода русские диверсанты реально опробовали почти все то, чему их обучали несколько лет. Они не только успешно выполнили задания по фотографированию военных и гражданских объектов на территории СССР, но и прослушивали телефонные разговоры важных советских лиц и даже доходили с разведывательными целями до приграничных линий советской железной дороги[1388].
После успешного выполнения этого рискованного задания, во время которого почти все вернулись обратно с выполненной работой, до осени 1944 г. личный состав отряда использовался главным образом на хозяйственных работах при японской военной миссии. Осенью 1944 г. отряд был вновь направлен в лагерь, в долину реки Чикеска, где находился до 1945 г., после чего был опять переведен в Сахалян, а в феврале снова был направлен в лагерь, где и оставался до августа 1945 г.[1389]
В это время личный состав отряда занимался охотой и практическими занятиями по методам ведения партизанских действий и упражнялся в разведке на японских объектах.
С 1 марта 1945 г. происходило доукомплектование отряда за счет прибывавших в резерв русских военных отрядов со станции Ханьдаохедзы. В это время его личный состав был разбит на два отделения по принципу: 10 бойцов – 1 командир. Командирами были назначены Глебов и Баратов при общем руководстве Солодова. Его помощником был Притуляков, а инструкторами оставались японцы[1390].
В начале лета 1945 г. японцы планировали перебросить отряд на территорию СССР вместе с несколькими русскими сотрудниками из агитационно-пропагандистского отдела японской военной миссии. По неизвестным причинам эта переброска так и не была осуществлена.
Кроме Сахалянского «партизанского» отряда японцы создали еще несколько диверсионных отрядов из русских эмигрантов:
1. Неподалеку от Харбина, на станции Ханьдаохедзы, стоял диверсионно-полицейский отряд капитана Трофимова. Там же находился другой диверсионный отряд поручика Лукеша.
2. В 22 километрах от станции Ханьдаохедзы находился диверсионный отряд горно-лесной полиции поручика Ильинского.
3. На Мулинских копях находился созданный в 1944 г. диверсионно-полицейский отряд прапорщика Павлова.
4. На станции Милучжень находился диверсионный отряд из резервистов, созданный в 1944 г., которым командовал поручик Ложенков.
В среднем в таких отрядах насчитывалось по 40 бойцов[1391].
По данным русских диверсантов, задержанных Смершем, отряды горной и лесной полиции скрывали существовавшие с 1941 г. шестимесячные курсы разведчиков и диверсантов для засылки в СССР по ведению подрывной работы. На этих курсах проходили: 1) подрывное дело; 2) военную подготовку; 3) методы диверсионной работы; 4) характеристику и организацию Красной армии; 5) изучение жизни Советского Союза; 6) методы перехода государственной границы. Подрывное дело вел поручик Плешко, изучение жизни в СССР, характеристику и организацию Красной армии, методы перехода границы – капитан Иванов и поручик Плешко; военную подготовку, методы диверсионной работы – подпоручик Шимко Григорий. Одновременно обучалось 43 слушателя. При поступлении на курсы все давали подписку о молчании. «Подписка» давалась лишь устно и содержала обещание преданно служить японским властям и бороться с коммунизмом до его уничтожения и установления в России монархии. Разведывательно-диверсионная школа состояла из двух взводов и отделения связистов. Командиром первого взвода был Плешко, а второго – Шимко. Отделение связистов готовило агентов радистов-разведчиков для направления их в советский тыл с рацией. Командовал отделением старший унтер-офицер Плигин. Школа находилась у вокзала на станции Ханьдаохедзы. В декабре 1943 г. курсы диверсантов были закрыты, но до вступления этого распоряжения в силу персоналу объявили, что его могут в любой момент перебросить в СССР для непосредственной диверсионно-разведывательной работы. С закрытием этих курсов на их базе был создан Русский отряд армии Маньчжоу-Ди-Го, а выпускников разведывательно-диверсионной школы с декабря 1943 г. стали готовить непосредственно к партизанским действиям на случай войны против СССР[1392].
Русская полиция
Подготовку русских полицейских на японской службе новые власти начали вскоре после своего утверждения в Маньчжурии. Дело в том, что китайцы не прекратили сопротивления после оккупации севера страны, а своими силами японцы против них справиться не могли. Особенно активно процесс формирования русских полицейских отрядов пошел с 1935 г. К тому времени через специальную русскую полицейскую школу прошло 129 человек, но японцы считали, что этого мало, и увеличили ежегодные выпуски[1393].
Сами полицейские высмеивали черную японскую форму: «Куртка с разрезами с боков по шву, шаровары, заправленные в сапоги, серебряный кант по обшлагам и на воротнике и малиновой выпушкой. Черная фуражка с малиновым околышем и кантами, несуразная сабля с невероятной рукояткой без дужки, которая упирается под мышку. Вместо дужки наверчен кожаный желтый темляк. Вместо кокарды – на шапке медный лепесток хризантемы. Старые начальники, начальники и прочие отличаются золотыми нашивками, а у сабель имеются дужки. На всех почти форма сидит безобразнейшим образом, особенно широкие и большие сапоги – а это парадная форма!»[1394]
Русских полицейских привлекали к работе с советскими пленными, взятыми в боях на реке Халхин-Гол. Им поручалась охрана, фотографирование, обслуживание и пр.[1395] Кроме того, они нередко подрабатывали незаконным способом, например перевозили опийный мак[1396]. Особенно отличались при этом сыщики уголовной полиции. Русский жандарм на японской службе Ильин писал: «Ехал в обществе старых знакомых сыщиков. Сидели в вагоне-ресторане. Сыщики пили водку и закусывали. Пользуются они всем даром – буфетчики ведь не хотят иметь разные неприятности»[1397].
Чтобы укрепить преданность русских полицейских к японцам, их регулярно вывозили к местам Русско-японской войны, где находились ухоженные благодаря заботам представителей Страны восходящего солнца кладбища русских героев и установленные на японские деньги памятники в честь таких героев, как Кондратенко. Стоит отметить, что это был настоящий парадокс, из-за того что нам, русским, к сожалению, во многих случаях свойственно забывать своих героев. Так, горьким упреком выглядят эти японские памятники от былых врагов русским героям на фоне заброшенных кладбищ героев Русско-японской войны в Харбине[1398]. Впоследствии, когда в Маньчжурию пришли советские войска, первым делом они стали уничтожать эти памятники. Чаще это делалось даже не советскими солдатами, а руками китайцев с поощрения советских властей. Не случайно советский писатель Михаил Колесников в своей «Маньчжурской тетради» высмеивал японцев за традицию беречь и сохранять русские кладбища, часовни, церкви и другие памятники доблестным воинам России. Теперь уже на сопках Маньчжурии «не спит больше русский солдат, и горе России он слышать не может».
