Владимир Потемкин - Том 1. История дипломатии с древнейших времен до нового времени.
Дело в том, что из всех великих держав, которые могли помешать Бисмарку, он опасался больше всего Австрии. Не потому, конечно, что он считал ее сильнее Франции, Англии, России. Напротив, Австрия была слабее этих держав. Но император Франц-Иосиф понимал, что если шлезвиг-гольштейнский вопрос будет разрешен Пруссией единолично, это приведет к тому, что Пруссия станет бесспорно гегемоном в предстоящем процессе объединения Германии. Два австрийских министра, которые в эти годы имели большое влияние на Франца-Иосифа, Шмерлинг и Рехберг, еще в 1863 г. сделали попытку воспрепятствовать замыслам Бисмарка. Они убедили императора созвать торжественное собрание всех германских государей во Франкфурте. Съезд состоялся 7 августа 1863 г., но Бисмарк решительно воспротивился тому, чтобы король прусский принял какое бы то ни было участие в этом собрании. Съезд отрядил короля саксонского к Вильгельму для передачи приглашения на съезд. Монархические чувства короля Вильгельма были потрясены: «Целый сонм государей меня приглашает, курьером ко мне приезжает король Саксонии, как же я могу отказаться?» Но Бисмарк был непоколебим. Он взялся сам разговаривать с королем саксонским и ответил ему отказом. Король саксонский, уходя, наговорил Бисмарку дерзостей. Бисмарк смолчал, но провожать короля не пошел. Едва король вышел в соседний зал, как раздался звон стекла треск и грохот: это Бисмарк схватил со стола поднос с кофейным сервизом и швырнул его со всей силой на пол. О поведении Бисмарка Франц-Иосиф был очень точно информирован. Император австрийский торжественно председательствовал на Франкфуртском сейме в августе 1863 г., но отсутствие прусского короля ясно говорило, что объединить Германию вокруг Австрии не удастся из-за прусской оппозиции.
Соглашение между Австрией и Пруссией. И вдруг, к приятному удивлению австрийских государственных людей, тот самый Бисмарк, который еще совсем недавно, как выразилась одна южногерманская газета, «бил посуду об пол при одной мысли о влиянии Австрии на Германский союз», не только не отклонил, но и приветствовал участие Австрии в разрешении шлезвиг-гольштейнского вопроса. Не успел окончиться богатый событиями 1863 год, как в Вене и Берлине уже было секретно решено сообща объявить войну Дании.
Бисмарку участие Австрии было нужно потому, что оно прикрывало перед подозрительно насторожившейся Европой его конечные цели, т. е. захват и присоединение к Пруссии Шлезвига и Гольштейна. Далее, военный блок Австрии и Пруссии был настолько внушителен, что мог удержать от выступления как Наполеона III, так и Англию. Правда, в случае совместных действий Наполеона III с Англией австрийская помощь особой пользы Пруссии не принесла бы. Но и здесь польское дело сослужило Бисмарку службу: когда лорд Джон Россель обратился к министру иностранных дел Наполеона III Друэн-де-Люису с доверительным приглашением совместно вмешаться в шлезвиг-гольштейнский вопрос, то министр с очень злорадной иронией, хотя и в отменно вежливых выражениях, ответил ему категорическим отказом. Друэн-де-Люис напомнил о неудачном совместном выступлении Франции и Англии против Александра II по польскому вопросу. Тогда Пальмерстон твердо решил, что Англия не пойдет в одиночку воевать за Данию против Австрии и Пруссии. Россель вполне был с ним согласен. Это не помешало ни Пальмерстону, главе кабинета, ни Росселю, министру иностранных дел, самым активным образом продолжать свое подстрекательство нового датского короля к сопротивлению.
Надеясь на поддержку Англии, Христиан IX обнародовал новую конституцию, которая окончательно укрепляла политические узы между Данией и Шлезвигом. Этого Бисмарку только и нужно было. Он тотчас заявил, что датский король не имел права это делать, и 16 января 1864 г. совместно с Австрией предъявил Христиану IX ультиматум: в сорок восемь часов объявить только что данную конституцию отмененной.
Отношения великих держав к прусско-датскому конфликту. Узнав об этом, Пальмерстон, ссылаясь на несогласие королевы и своего кабинета, как бы с душевным прискорбием уклонился от подачи какой бы то ни было помощи Дании.
Дания осталась совершенно одинокой. О ее успешном военном сопротивлении нашествию соединенных армий двух великих военных держав не могло быть и речи, и исход войны определился буквально в первые же дни. И все-таки Дания не заключала мира, все еще надеясь если не на военную помощь, то на дипломатическое вмешательство Англии. На английскую дипломатию посыпались раздраженные обвинения в самом парламенте. В начале февраля 1864 г., при обсуждении ответного адреса на тронную речь, лорд Дерби заявил в палате лордов, что он как англичанин унижен и чувствует, что лишился самоуважения из-за позорной политики Росселя и Пальмерстона в датском вопросе. Газеты тоже подчеркивали, что морские интересы Англии в европейских водах очень пострадают от перехода Шлезвига и Гольштейна к Германскому союзу.
Пальмерстон решил снова обратиться к единственному лицу, которое могло бы помочь Дании, если бы захотело. Это был Наполеон III, однажды уже наотрез отказавшийся вмешаться в шлезвиг-гольштейнский вопрос. Но тут произошли два инцидента, затруднившие начало новых дипломатических манипуляций и маневров британского премьера вокруг французского императора.
Первый инцидент заключался в том, что Стэнсфильд, один из так называемых «гражданских лордов адмиралтейства», был уличен в дружеском знакомстве с Джузеппе Маццини; было установлено, что конспиративные письма для итальянского революционера приходили в адрес Стэнсфильда. Наполеон III, всегда опасавшийся покушений на свою жизнь со стороны итальянских революционеров, был возмущен. Он этого ни официально, ни даже доверительно не высказал, но Пальмерстону это было ясно. Стэнсфильд в конце концов должен был подать в отставку.
Другой инцидент был связан тоже с итальянскими делами и произошел, к великой досаде Пальмерстона, как раз в тот момент, когда так важно было подтолкнуть французского императора на выступление против Пруссии и Австрии.
В апреле 1864 г. в Англию приехал Гарибальди. Бурными народными овациями народ встречал итальянского героя везде, где он появлялся. Рабочий класс принимал в этих восторженных манифестациях живейшее участие. Наполеон III хмурился; это было ясно по тону французской печати. Гарибальди, противника папы Пия IX, человека, пытавшегося смелым нападением освободить Рим от французского гарнизона и от папы, Наполеон III рассматривал как личного врага. Тогда Пальмерстон, сильно обеспокоенный этими манифестациями английского народа в честь Гарибальди, решил послать в Париж лорда Кларендона, который принимал в делах министерства иностранных дел почти такое же участие, как и сам министр Джон Россель.
Кларендон съездил в Париж, сейчас же вернулся и доложил кабинету довольно неутешительные известия. По поводу Гарибальди Наполеон III, как потом пошли слухи, довольно двусмысленно сказал, что вовсе не требует каких-либо мер против него и что даже хвалит англичан за то, что они так умеют отдаваться своим порывам, не думая о последствиях. По поводу вмешательства в датские дела Наполеон III ответил резко отрицательно. «Мы получили от России из-за польского вопроса громкую пощечину», — напомнил раздраженно император и прибавил, что не желает повторения таких вещей. Словом, недоверие к Англии было полное. Наполеон III заявил, что воевать в одиночку против двух таких сильных держав, как Австрия и Пруссия, он не намерен. Выслушав доклад Кларендона, Пальмерстон еще не признал своей карты битой. У Пальмерстона и у Росселя возникла ошибочная мысль, будто нелюбезность Наполеона III объясняется, главным образом, приемом, оказанным Гарибальди. Немедленно были приняты экстренные меры. К Гарибальди отрядили министра финансов Гладстона, единственного члена кабинета, владевшего итальянским языком. К величайшему изумлению Гарибальди, Гладстон объявил итальянскому герою, что он, Гарибальди, болен, а так как Англия обладает, к несчастью, скверным климатом, то британское правительство предлагает Гарибальди поскорее ехать в более южные широты и даже на всякий случай уже приготовило ему яхту. На все уверения Гарибальди, что он совершенно здоров, Гладстон твердо настаивал на его болезни и необходимости покататься на яхте хотя бы по Средиземному морю. Гарибальди уехал. Раздражение в парламентской оппозиции было большое. Последовали запросы, не потому ли Гарибальди так возмутительно выслали вон, что этого потребовал французский деспот, и т. д. Пальмерстон, призывая в свидетели всемогущего бога, клялся в палате лордов, что Гарибальди болен; Кларендон даже предлагал на библии принести присягу, что Наполеон III никогда не требовал высылки Гарибальди. Инцидент, очень обидный для английского национального самолюбия, кончился для министерства благополучно.
