Алексей Дельнов - Китай. Большой исторический путеводитель

В 1955 г. была проведена массовая кампания по выявлению «контрреволюционеров». Репрессиям подвергалось около 80 тысяч человек: от ответственных работников госучреждений до «затаившихся помещиков».

Как вскоре оказалось, все это было необходимо Мао Цзэдуну для того, чтобы подготовить общество к реализации его революционных идей об ускоренных социалистических преобразованиях, в первую очередь в деревне. В предыдущие годы умеренным руководителям партии удавалось, вопреки его намерениям, проводить намеченную ранее программу постепенного кооперирования деревни. Было даже распущено 200 тысяч скороспелых кооперативов «социалистического типа». Но в июле 1955 г. Мао Цзэдун собрал совещание работников среднего партийного звена, и в их лице напрямую, через голову высшего руководства КПК, обратился к массе партийных активистов на местах с призывом: решительно изменить облик деревни, т.к. без этого невозможна успешная индустриализация страны.

Призыв харизматического вождя китайской революции был услышан. Была проведена пропагандистская кампания, во время которой широко распространялись «идеи Мао». Например, жителям деревни старались польстить (и небезуспешно) утверждением, что «китайские крестьяне лучше, чем английские и американские рабочие» — т. е. что они трудолюбивее, сознательнее, а соответственно революционней. Одновременно на партийных пленумах были поставлены на место умеренные оппоненты. И уже в июне 1956 г. 92% крестьянских хозяйств входило в кооперативы «социалистического типа» — с коллективной собственностью на землю и на средства производства.

Но к заметным успехам такой «социализм сверху» не привел. Неплохо было уже то, что сельскохозяйственное производство удалось сохранить на прежнему уровне. Но усилилось недовольство значительной части китайской деревни, которая с революционной бесцеремонностью ставилась на службу индустриализации.

В аналогичном направлении шли преобразования в городах. Практически все частные предприятия с числом работников более пятисот были превращены в предприятия смешанного типа — государственно-капиталистические. Мелкие и средние производственные и торговые предприятия были поставлены под прямое управление государственных отраслевых компаний. Но надо признать, что проводя эти меры, руководство КПК действовало осторожнее, чем в деревне. Было собрано совещание членов Всекитайской ассоциации торговцев и промышленников, и Мао Цзэдун лично обратился к этим авторитетам частного бизнеса: в их же интересах не просто согласиться с переходом в лоно госсектора, но и проявить при этом добросовестность и активность. За это нынешним собственникам будут гарантированы высокие посты в новых структурах и в течение семи лет будут выплачиваться 5% от годовой прибыли. В целом свое слово Мао сдержал, дивиденды выплачивались даже дольше — до 1966 г. Это послужило одной из причин того, что богатые хуацяо — зарубежные китайцы, впоследствии довольно охотно и безбоязненно вкладывали деньги в китайскую экономику.

Попросили побыстрее принять правильное решение и кустарей, и к 1955 г. уже 9 миллионов из них (90%) состояло в производственных кооперативах.

Что стало неприятной неожиданностью для руководства партии — это «большие беспорядки», устроенные в Шанхае рабочими бывших частных предприятий весной 1957 г.: они бастовали против заметного ухудшения своего положения после «огосударствления». Происходили и выступления студентов.

Как бы там ни было, к середине 1956 г. частная собственность в Китае как значимое экономическое и социальное явление была практически ликвидирована. Рыночные отношения тоже были сведены до минимума. Это дало право Мао Цзэдуну заявить на VIII съезде КПК, что «пролетарско-социалистическая революция уже завершена».

На этом съезде, однако, прозвучали намеки на «выпячивание личностей, их прославление». Правда, из чувства самосохранения (и заботясь о сохранении единства партии), докладчики спешили подчеркнуть, что главным борцом против подобных тенденций является товарищ Мао Цзэдун. Но по инициативе Дэн Сяопина из устава было изъято утверждение, что «идеи Мао Цзэдуна» являются основополагающими для партии. Такого Мао не забывал.

На Тайване события в эти годы разворачивались следующим образом.

Эвакуировавшиеся на остров в конце 1949 — начале 1950 гг. партийные структуры Гоминьдана сразу же занялись закреплением своего единовластия. Пресекалась любая оппозиционная деятельность, выявленные «коммунистические агенты» беспощадно уничтожались. Принимались чрезвычайные меры по укреплению обороны.

Бояться было чего. Победоносная Красная армия (НОА) явно готовилась к броску через Тайваньский пролив (наименьшая его ширина 139 км) — чтобы искоренить своего главного врага, гоминьдановскую нечисть, и восстановить территориальную целостность страны (в этом вопросе и китайские лидеры, и весь китайский народ всегда были очень щепетильны — что при стародавних императорах, что при коммунистах). Президент США Г. Трумэн, хоть и отказался признать КНР, в то же время заявил, что Америка будет нейтрально относиться к внутрикитайским разборкам.

Но все изменилось 25 июня 1950 г., когда началась Корейская война. Вскоре после ее начала американские войска и части китайских «добровольцев» в открытую сошлись на поле боя, и Тайвань стал занимать совсем другое место в вашингтонском внешнеполитическом раскладе. В водах вокруг острова появились корабли американского 7-го флота, став надежным щитом против возможного вторжения. Теперь Гоминьдан мог без излишней тревоги строить долгосрочные планы по обустройству доставшегося ему пусть не очень большого, но вполне самодостаточного государства.

Партия предприняла меры по укреплению своих рядов. В нее постарались привлечь побольше коренных тайваньцев. В социальном разрезе предпочтительнее были рабочие, крестьяне и интеллигенты — они постепенно приходили на смену кондовой материковой партийной бюрократии.

В идеологии святыней оставались «три народных принципа» Сунь Ятсена, но сроки построения вожделенного «общества всеобщей гармонии» отодвигались на достаточно отдаленное будущее. Сунь Ятсен предполагал, что когда эта светлая мечта станет явью, то «труд будет служить всему обществу, а не являться трудом ради заработной платы. Поэтому экономическая система общества великой гармонии будет основываться на сотрудничестве, а ее целью будет служение народу». Но вынужденные быть более практичными Чан Кайши и его соратники сочли необходимым признать, что пока придется удовлетвориться «эрой малого спокойствия»: «в этом обществе товары производятся ради прибыли, а люди трудятся ради получения заработной платы». Так что постановили, что капитализм и рынок — это не такое уж зло, их можно и нужно использовать и совершенствовать. На этом же настаивали и прагматичные американские благодетели, которые, имея уже за плечами некоторый успешный опыт реализации «плана Маршалла» — программы восстановления послевоенной Европы, считали необходимым давать деньги не на проедание, а на структурную перестройку национальной экономики, в том числе в направлении развития рыночных отношений.

Однако довольно долгое время сильна была убежденность в необходимости сохранения господствующих позиций государственного сектора в базовых отраслях промышленности, в банковском деле, на транспорте, во внешней торговле. Только к концу 50-х гг. была разработана и стала эффективно выполняться программа приватизации, привлекшая как отечественные частные вложения, так и иностранные инвестиции (в первую очередь от хуацяо).

Более уверенно проводилась аграрная реформа, на ее обеспечение направлялась и большая часть невоенной американской помощи (военная, кстати сказать, была намного больше). На первом ее этапе безземельным и малоземельным крестьянам были проданы по доступной цене участки земли, принадлежавшей ранее японским колонизаторам. Были аннулированы задолженности ростовщикам и арендодателям, установлена предельная ставка аренды. На втором, самом сложном этапе реформы осуществлялся фактический передел земли — но не революционными методами. Был установлен максимальный размер землевладения — 3 га поливных земель и 5 га богарных, после чего излишки были выкуплены государством (с оплатой облигациями государственного займа), и проданы более чем 100 тысячам крестьянских семей. В результате — если прежде 2/3 крестьянских семей были арендаторами, то теперь доля собственников составляла 90%.