Борис Рыбаков - Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности
По мнозех же временех сели суть Словене по Дунаеви, кде есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. Волохом бо нашедшем на Сло-вены на Дунаискыя, и седшем в них и насилящем им. Словеньску же языку живущю на Дунай, придоша от Скуф, рекоше от Козар, рекомии Болгаре и седоша по Дунаеви, и насильници Словеном быша. Посемь придоша Угри Белии, и наследиша землю Словеньскую, прогнавше Волохы, иже беша прежде преяли землю Словеньску. Си бо Угри почаша быти при Ираклии цесари, иже находиша на Хоздроя, цесаря Перськаго. В сиже времена быша и Обри, иже воеваша на Ираклия цесаря, и мало его не яша. Сиже Обри воеваша на Словены, и примучиша Дулебы, сушая Словены и насилие творяху женам Дулебскым: аще, поехати будяше Обри-ну не дадяше впрячи ни коня, ни волу, но веляше впречи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в телегу и повести Обрина; и тако мухачу Дулебы, Быша бо Обри теломь велици, а умом горди, и бог потреби я, и помьроша вьси, и не остася ни един Обрин; и есть притъча в Руси и до сего дьне: погыбоша акы Объри, ихже несть ни племене, ни наследъка. По сих же придоша Печенези; и пакы идоша Угри Чьр-нии мимо Кыев, послеже, при Ользе.
И пришьдше от востока устрьмишася черес горы великыя яже прозъвашася горы Угорьскыя, и почаша воевати на живущая ту Волохы и Словены. Седяху бо ту преже Словене, и Волохове преяша землю Словеньску. Посемь же Угри прогънаша Волохы, и наследиша землю ту, и седоша со Словеньми, покоривъше я под ся; и оттоле прозвася земля Угорьска. И начата воевати Угри и Грькы, и поплониша землю Фрачьску и Македоньску доже и до Селуня; и начата воевати на Мораву и Чехы….Бе бо един язык Словеньск: Словене, иже седяху по Дунаеви, их же преяша Угри, и Морава и Чеси и Ляхове и Поляне, яже ныне зовомая Русь».
Далее следует «Сказание о грамоте славянской», уцелевшее в фрагментах. Кроме того, в целостный рассказ об исторических судьбах славянства обильно вкраплены отрывки из географического описания славянства, народов Европы и различных путей в Русское море (Черное), Варяжское (Балтийское), в Хорезмийское («Хвалиськое» — Каспийское), на арабский Восток и в Африку.
Историко-географическое введение Нестора в историю Киевской Руси, написанное с небывалой широтой и достоверностью, заслуживает полного доверия с нашей стороны.
Здесь обрисована природа нашей страны, те ее элементы, которые влияли на историческое развитие народа: могучие реки, связывавшие Русь с Северной Европой, Азией, Южной Европой и Африкой, большие пе заселенные лесные массивы на водоразделах, вроде «Оковского леса», беспокойные и «незнаемые» степные пространства «Великой Скифии», откуда появлялись орды кочевнической конницы, моря, омывавшие крайние пределы киевских владений.
На этой «ландкарте» историк, обладавший целой библиотекой русских, греческих, западнославянских, болгарских книг, образованнейший человек своего времени, нарисовал картину жизни всех славянских народов, сопоставляя их быт с бытом и нравами других народов всего Старого Света. Куда только ни вел своего читателя Нестор: то к лесным племенам древлян, радимичей и вятичей, то к степным половцам, то в туманную Британию, то в Индию к брахманам или еще дальше, на острова Индонезии («Островницы») и на самый край известного тогда мира — к людям шелка, в Китай.
Нестор писал правду о первобытных обычаях древлян и радимичей (примерно эпохи зарубинецкой культуры), противопоставляя их «мудрым и смысленным» полянам (племенам Черняховской культуры). Он, как бы предвидя те тенденциозные толкования, которые будут исходить от норманистов, стремился показать, что у многих народов мира есть странные обычаи: одни из них — «убийстводейцы», «гневливы паче естества», другие с родными матерями и племянницами блуд творят, у третьих женщины ведут себя, «акы скот бессловесный», четвертые «человекы ядуще».
Отдав дань неизбежным для средневекового историка-монаха библейским легендам, Нестор быстро переходит к обрисовке всего славянского мира во всем его объеме. Здесь нет легендарных Чеха, Леха и Руса, обычных в западнославянских хрониках, здесь указаны все действительно существовавшие крупные союзы племен в области первоначального расселения славян в Европе.
Совокупность этих племенных союзов довольно точно очерчивает территорию расселения славян (западных и восточных) на рубеже нашей эры, как мы представляем ее себе сейчас па основании данных лингвистики, антропологии, археологии.
Надо снять с Нестора давно тяготевшее над ним обвинение в том, что он будто бы размещал прародину славян на Дунае. Сколько путаницы внесло непонимание настоящего порядка описания славян у Нестора; одни историки были готовы безоговорочно поверить летописцу и вести расселение славян с Дуная, другие находили противоречия между своими данными и Нестором и обвиняли великого летописца в необоснованной фантазии.
Предложенное мною выше восстановление первоначального текста показывает, что между современной наукой и Нестором нет противоречий: «По мнозех временах сели суть Словене по Дунаеви», и т. к. тут же рядом описываются волны кочевников, накатывавшиеся на дунайских славян в V–VII вв., то становится совершенно ясно, что речь идет о колонизации славянами Балкан в V–VI вв. н.э. Правильно указано Нестором и более позднее появление на своих местах словен новгородских, радимичей и вятичей.
В историке эпохи Мономаха поражает такая широта охвата длительного и многообразного процесса расселения славян. Нестор прекрасно понимал языковое единство всех славян — от лютичей на Эльбе до вятичей на Оке и сумел показать, как расчленялось единство древнего славянского мира, к каким новым ситуациям приводило расселение.
Нестор не случайно уделил такое внимание соприкосновению славян еще в V–VII вв. с кочевниками. Он, современник Боняка и Шарукана, своими глазами видел, как половцы «высекоша врата манастырю и поидоша по келиям, высекающе двери… емлюще иконы, зажигаху… убиша неколико от братия нашея оружием безбожьнии сынове Измаилеви, пущени на казнь хрьстияном»{319}. Красочный рассказ об аварах, запрягавших славянских женщин в свои колесницы, был не только печальным повествованием о тяготах иноземного ига, он под пером киевского историка превратился в противопоставление племени дулебов (распавшегося, как мы знаем, на несколько частей) Киевскому княжеству, сохранившему свое единство. В аналогичном случае, когда кочевники хазары хотели взять дань с полян, гордые киевляне вручили небывалую дань, озадачившую самого хазарского кагана, — обоюдоострые мечи, очевидно, символ непокорности и независимости.
Тонкое чутье историка подсказало Нестору безошибочный выбор основных узловых моментов в жизни славянства — это, во-первых, VI век, век славянских походов на Византию, век формирования мощных и устойчивых племенных союзов («княжений»), век путешествия Кия в Царьград и основания Киева как столицы племенного княжения полян.
В нашей современной периодизации мы тоже выделяем VI в. как переломную эпоху, очень важную в истории славянских предфеодальных образований.
Вторая выделенная Нестором эпоха — IX век, век образования таких славянских феодальных государств, как Киевская Русь, Великоморавское государство, Болгарское царство, век появления славянской письменности, христианизации славян.
Как видим, периодизация Нестора совпадает с нашей; он выделял в истории славянства те же самые моменты, которые выделяем теперь и мы.
Важнейшие для средневекового историка вопросы — как и когда сложилось то или иное государство, когда и как появилось там христианство и письменность, — эти вопросы остались без ответа.
Внимание ко всему славянству на разных этапах его развития должно было получить у Нестора логическое завершение в описании двух или трех крупнейших государственных образований IX в.: Великоморавской державы, Киевской Руси и Болгарского царства. Отрывки этого описания есть, но они разрозненны и крайне неполны.
Чья-то рука изъяла из «Повести временных лет» самые интересные страницы и заменила их новгородской легендой о призвании князей-варягов. «Нормано-корсунская доктрина заменила собою отсеченный конец утраченных повестей о Поляно-Руси, оставшихся в своде без всякого продолжения»{320}.
Все широко задуманное изложение русской истории как части общеславянской истории теряло смысл, если начало государственности объяснялось при помощи североевропейской легенды о призвании варягов. Читатель был подготовлен к тому, чтобы признать Киев городом, заранее предназначенным для объединения восточных славян, для возглавления всей Русской земли и покоренных балтийских и финно-угорских племен. И вдруг центр исторической жизни перенесен редактором из Киева в Новгород; в качестве организующей силы выступают варяги; героем русской истории становится Олег, безвестный конунг, разбойнически овладевший Киевом и умерший неизвестно где.
