Ирина Карацуба - Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов

Производством яиц, скажем, занимается семейное хозяйство, фуражом — вся деревня, лесным хозяйством — объединенные в одну производственную единицу несколько специализирующихся на этом деревень и т. п. Ученый поддерживал многоуровневое кооперативное движение, кооператив кооперативов, организованный «снизу» и развиваемый, а не управляемый государством.

Согласованная с крестьянским опытом, использующая крестьянские институты, широко открытая для крестьянской инициативы и притока кадров, эта программа была бы приемлемой для сельских сообществ и способной собирать их силы для преобразования деревни.

Важно, что программа Чаянова отражала социальную реальность. На протяжении 20-х гг. в советской деревне развивались и распространялись многочисленные кооперативные хозяйства. Организованные на основаниях, выработанных еще до революции, укорененные в местной почве благодаря замечательным приверженцам этой формы хозяйствования, тысячи кооперативов по снабжению, торговле, кредитованию и производству объединяли к 1928 г. более половины сельского населения. Сеть кооперативов продолжала расширяться, пока они не были выкорчеваны коллективизацией.

Массовость распространения кооперативов, а также авторитет Чаянова объясняют, почему именно его вариант стратегии преобразований на селе был принят бухаринским крылом руководства партии и включен в первоначальный вариант плана первой пятилетки (подготовленный под руководством экономиста Громана и отклоненный Сталиным в пользу собственного варианта с его совершенно фантастическими цифрами).

Корректировка плана произошла потому, что в 1927–1928 гг. режим столкнулся с двумя серьезными затруднениями. Во-первых, любое давление на крестьян лишь ухудшало кризисную ситуацию с хлебозаготовками, ведь именно в ответ на «товарный голод» 1927 г. деревня немедленно сократила производство для рынка. Во-вторых, уже началась первая пятилетка с ее ускоренными темпами, в то время как чаяновская ставка на постепенный рост кооперации и рынка потребовала бы неопределенно долгого времени, не гарантируя при этом твердых количественных результатов. Казалось, что делать такую ставку рискованно, а физическое принуждение крестьянства методами военного коммунизма выглядело надежнее. Воспользовавшись очередным кризисом нэпа, Сталин в 1929 г. объявил о «великом переломе», о «наступлении социализма по всему фронту» и ускоренном превращении СССР в великую промышленную державу. Как замечательно выразился член ЦК и ленинградский партийный вождь Киров, любимец рядовых партийцев, «технически, может быть, и нельзя, а по-большевистски мы сделаем».

Сталинская модернизация в виде знаменитого «большого скачка» в развитии тяжелой промышленности и сплошной коллективизации деревни была куплена слишком дорогой ценой. Его результатом были отставание других отраслей экономики, прежде всего легкой промышленности и сельского хозяйства; сверхцентрализация и предельное ограничение сферы деятельности рыночных механизмов; полное подчинение производителя государству и все более широкое применения мер внеэкономического принуждения и насилия, повлекшего за собой многомиллионные жертвы. Наконец, была подорвана главная производительная сила и богатство деревни — крестьянское умение и желание работать.

Вот что писали в 1929 г. уральские крестьяне в газету «Правда»: «.. Вы сто миллионов крестьянства опозорили — далее некуда. Во время хлебных заготовок что не проделывали: плевали в глаза, бороду дергали — все не опишешь. Вам уже некого стало грабить, вы набросились на трудового крестьянина. Ведь народ отошел не от советской власти, а от дурных поступков. Кто не шел в коммуну, отбирали книжки общепотребительские, налагали по 200–300 руб. целевые. Социализм и коммунизм затеяли еще рано, когда настроете машин, тогда может поскорее все будет. Пишете закрепить колхозы, что это за слово „закрепить“? Это разве времена Екатерины великой, которая писала, чтобы люди не переходили от помещика к помещику?… Вы с намерением делаете все это, чтобы подорвать советскую власть. Еще предупреждаем, будем воевать другой раз, но уже не так, как воевали. Вы сделайте по всей России машинные товарищества, они самые подходящие для крестьян и для государства. Весь народ в машинные товарищества пойдет охотно, и весь секрет: народ забудет скоро все обиды. Еще просим взять власть у несознательного элемента и дать ее честным середнякам, тогда Россия будет спасена от страшной беды, которая уже над головой. Мы все партизаны, да здравствует трудовая крестьянская советская власть, да здравствует свободный народ.

…Дорогой редактор, к тебе великая просьба, мы все партизаны Верхнетеченского района, деревни Анпоговой, спаси Россию пока не поздно, у нас не хватает более терпенья».

В стране утвердилась командно-мобилизационная хозяйственная модель, ставшая экономической основой тоталитарного режима. Произошло то, о чем предупреждали в 1925–1927 гг. Чаянов и Бухарин: сталинская программа коллективизации «во имя прогресса» фактически сломила социальную силу крестьян, «перекачала» их ресурсы в индустриальное строительство, в армию и на нужды государственно-партийного аппарата, который многое воспринял в своих действиях по отношению к крестьянам от раннего колониализма в его самых тяжелых и неэффективных формах.

Но если бы в 1928 г. у Бухарина и других оппозиционеров хватило духу стать гражданами, а не рабами партдисциплины… то, может быть, в народе не возникло бы такого объяснения названия ВКП(б) — «Второе Крепостное Право (большевиков)».

Вишневский А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998.

Пшпельсон Е. Г. Нэп и советская политическая система. 20-е годы. М., 2000.

Горинов М. М. НЭП: поиски модели развития. М., 1990.

Коэн С. Бухарин: Политическая биография. 1888–1938. М., 1988.

Нэп: приобретения и потери. М., 1994.

Цакунов С. В. В лабиринте доктрины: Из опыта разработки экономического курса страны в 1920-е годы. М., 1994.

Шанин Т. Три смерти Александра Чаянова // Социологические исследования. 1995, № 1; или http//www.yabloko.ru/themes/History/Shanin/3-deaths-of-chaynov.htm/

1968

«Я — могу — говорить!»

25 августа 1968 года в Москве на Красной площади, в самом сердце столицы и в ста метрах от Кремля, над сенатским куполом которого развевалось красное знамя с серпом и молотом, произошло невероятное. Это была политическая демонстрация в поддержку «пражской весны» — попытки радикальных демократических преобразований, закончившейся вводом советских войск в Чехословакию. Семь человек — Константин Бабицкий, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг — сели на парапет у Лобного места и развернули изготовленные дома плакаты. На них было написано: «Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!» по-чешски и «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!» по-русски.

Демонстрация продлилась несколько минут, которые потребовались, чтобы до Лобного места добежали сотрудники КГБ (Комитета государственной безопасности, преемника ВЧК — ГПУ — НКВД) в штатском, дежурившие на Красной площади в ожидании выезда из Кремля чехословацкой делегации. Плакаты вырвали из рук демонстрантов, а их самих, несмотря на то, что никто не сопротивлялся, избили и затолкали в машины. В октябре состоялся суд, по приговору которого «за антисоветскую деятельность» двоих отправили в лагерь, троих — в ссылку, одного — в психиатрическую больницу. Горбаневскую, у которой был грудной ребенок, отпустили. Несмотря на цензуру и всеобщее молчание, об этой демонстрации узнали в СССР и во всем мире. Узнал о ней и народ Чехословакии, перед лицом которого семеро смельчаков спасли честь России и россиян — ценой собственного благополучия, здоровья, а для некоторых из них и жизни.

Горстка людей выбрала и реализовала альтернативу — стать свободными гражданами в несвободной стране. Горстка граждан показала всем остальным, как это делается, и навсегда впечатала этот опыт в память нации. Обратившись к герценовскому лозунгу времен второго польского восстания 1863–1864 годов — «за вашу и нашу свободу!» — они не только продолжили традицию гражданского сопротивления и независимого противостояния неправой власти, но и начали вновь тот процесс, о котором писал Герцен применительно к николаевской эпохе — «под личиной наружного рабства свершалось внутреннее освобождение». Десятки сопротивлявшихся в 60-е годы превратились в сотни в 70-е и изменили не только советскую ментальность, но и жизнь в 80-е. Их было меньшинство, но по закону, сформулированному социологом Вильфредо Парето, для начала перемен в стране должна накопиться «критическая масса» в 20 % несогласных граждан. Когда после описанных событий прошло двадцать лет и выросло новое поколение, началась перестройка. Годы брежневского «застоя» в значительной степени подготовили ее грузом накопившихся проблем и противоречий, а также складыванием форм и кадров самой различной оппозиции и несогласия. Как кричал в своих песнях Владимир Высоцкий, «и ни церковь, ни кабак —/ ничего не свято!/ Нет, ребята, все не так!/ Все не так, ребята…».