Вадим Кожинов - Россия век XX-й. 1901-1939
Могут возразить, что на вершине власти и ранее находились люди крестьянского происхождения — А.И. Рыков и М.И. Калинин. Но они, по сути дела, имели только, пользуясь модным словечком, «имидж» правителей-крестьян. Что касается Рыкова, которого несколько неожиданно назначили после кончины Ленина главой правительства, он действительно принадлежал в юности к крестьянскому сословию, но лишь чисто формально: его семья занималась торговлей в большом губернском Саратове, где он и родился; характерно, что и он, и оба его брата окончили гимназию и поступили в университет, — откуда, правда, Алексей Иванович ушел еще в 1898 году в «профессиональные революционеры».
Калинин в самом деле начал свою жизнь в деревне, но он-то впоследствии, в сущности, только играл роль носителя высшей власти. В 1917-м ему дали чисто «представительский» пост «городского головы» Петрограда, а с марта 1919-го — «всероссийского старосты». Троцкий в 1927 году напомнил: «Члены Политбюро знают, что после смерти Свердлова первой мыслью Владимира Ильича было назначить председателем ВЦИКа тов. Каменева. Предложение выбрать «рабоче-крестьянскую» фигуру исходило от меня. Кандидатура тов. Калинина была выдвинута мною. Мною же он был назван всероссийским старостой»[523]. И, конечно, Михаил Иванович являл собой именно «фигуру», а не действительного правителя страны.
Уместно вспомнить и о том, что В.И. Ленин в конце 1922 — начале 1923 гг., в своем так называемом «Завещании», прозорливо написал о необходимости введения в ЦК, то есть высшую власть, состоявшую тогда из 27 членов и 19 кандидатов в члены, — множества («50, 75 или даже 100») людей, «принадлежащих ближе к числу рядовых рабочих и крестьян» (а не давно «оторвавшихся» от народного бытия «профессиональных революционеров»); его предложение было фактически полностью отвергнуто, но в 1939 году так или иначе реализовалось: из 138 тогдашних членов и кандидатов в члены ЦК примерно две трети были «из рабочих и крестьян»…
С конца 1930-х годов те, кого Хенкин называл «деревенскими хамами», действительно начали занимать все более значительное место во власти — и в том числе в НКВД. Хенкин добавил, что эти «хамы» являлись-де и «молотобойцами», то есть наиболее жестокими следователями, и, значит, «самый страшный» период в истории НКВД открыли-де — после замены прежних «кадров» — именно «деревенские хамы».
Но в мемуарах Гнедина-Гельфанда содержится прямо противоположная информация. Он был арестован позже многих, в 1939 году, и его «делом» занимался, по его собственному рассказу, «младший лейтенант Гарбузов… начинающий работник следственных органов» (c. 63). Гнедин как бы специально отметил, что Гарбузов — человек «малообразованный», явно из тех самых, пришедших на смену «исчезнувшим» друзьям друзей Хенкина «деревенских хамов» и, по-видимому, «молотобойцев».
Правда, в 1939 году эти новые «кадры» еще только начинали теснить прежние (они действительно выдвинулись на первый план позже, в ходе Отечественной войны 1941–1945 годов). И мемуары Гнедина об этом свидетельствуют. Гарбузовым командовал, сообщает он, «Пинзур, возглавлявший группу следователей или секцию в следственной части НКВД СССР» (c. 50), и именно он «возглавлял следствие» по делу Гнедина (c. 55).
Известный юрист и публицист (уделяющий основное внимание юридическим проблемам) Аркадий Ваксберг, получивший доступ к «засекреченным» документам еще до издания полного текста воспоминаний Гнедина, в сущности, дал к ним точный комментарий:
«Имя капитана госбезопасности (соответствует воинскому званию «полковник»), — писал А. Ваксберг, — Израиля Львовича Пинзура встречается во множестве сфальсифицированных политических дел. Одно время он руководил следственной частью Московского управления госбезопасности, потом возвысился до помощника начальника следственной части Главного Управления Госбезопасности НКВД СССР. 27 апреля 1940 года был награжден медалью «За отвагу». Судя по датам — за успешно проведенное следствие по делу Гнедина»[524].
Что же касается «малообразованного» Гарбузова, то, как сообщает Гнедин, «держался он спокойно и корректно», хотя, «если бы он вздумал держаться со мной грубо и недоброжелательно, начальство его за это не попрекнуло бы. Позднее, в мрачнейшей обстановке, я имел случай убедиться, что он ко мне относится человечно…» (с. 63).
Совсем иное дело — Пинзур. Гнедин вспоминал: «Дверь раскрылась и вошло несколько человек: капитан Пинзур… младший лейтенант Гарбузов и несколько неизвестных… Меня бросили наземь и принялись избивать дубинками». Затем «капитан (Пинзур. — В.К.) передал дубинку Гарбузову, тот вздрогнул и вернул дубинку своему начальнику. Чтобы замять этот эпизод, не ускользнувший от моего внимания, капитан, лишенный стыда и совести, воскликнул: «Видите, Гнедин, вы так противны вашему следователю, что он не хочет к вам прикоснуться!» Но я-то понял, что лейтенант был не в состоянии поднять на меня руку» (c. 71, 72). И еще характерная деталь из рассказа о позднейшем допросе, в ходе которого Гарбузов «был со мной неожиданно груб, по поводу какой-то моей реплики поднял крик, явно рассчитывая, что в соседних помещениях его коллеги услышат, как грозно он со мной разговаривает» (c. 75).
Мне, по всей вероятности, возразят, что это, мол, всего лишь «единичный случай», а в целом приход «деревенских хамов» на смену друзьям друзей Хенкина привел-де к тяжелейшим последствиям. Прежде всего необходимо сказать следующее. Тем моим читателям, которые — это не исключено — удивятся, почему я уделяю столь большое внимание «концепции» Хенкина, следует учитывать, что сей мемуарист «откровеннее» других высказался о том, о чем говорили и говорят многие. Так, не какой-нибудь второстепенный «энкавэдэшник» вроде Хенкина, а сам Никита Хрущев с прискорбием заявил в своих, не так давно, в 1997 году, изданных в виде книги воспоминаниях, что в 1937–1938 годах, когда репрессии обрушились на «честных партийцев», шли также (цитирую) «аресты чекистов. Многих я знал, как честных, хороших и уважаемых людей… Яков Агранов (тот самый, который в 1921 году вел «дело» Николая Гумилева, а в 1934-м приказал арестовать Клюева и Мандельштама. — В.К.) — замечательный человек… Честный, спокойный, умный человек. Мне он очень нравился… был уполномоченным по следствию, занимался (в 1930-м году. — В.К.) делом Промпартии (как давно установлено, в основе своей сфальсифицированным. — В.К.). Это действительно был следователь!.. Арестовали и его и тоже казнили».
И далее своего рода «обобщение»: «Берия, — утверждает Хрущев, — завершил начатую еще Ежовым чистку (в смысле изничтожения) чекистских кадров еврейской национальности. Хорошие были работники. Сталин начал, видимо, терять доверие к НКВД и решил брать туда на работу людей прямо с производства, от станка… Им достаточно было какое-то указание сделать и сказать: «Главное арестовывать и требовать признания… бить его (ср. «молотобойцы» Хенкина. — В.К.), пока не сознается, что он «враг народа»…»[525].
Буквально все процитированные утверждения Хрущева заведомо искажают действительность, и надо прямо сказать, что нынешняя публикация этих и подобных им страниц хрущевских мемуаров без каких-либо комментариев — дело просто-таки возмутительное.
Ведь никуда не денешься от того факта, что именно восхваляемые Хрущевым первоначальные «чекистские кадры» (а вовсе не пришедшие им на смену позже) осуществляли террор 1937 года (он вообще-то начался еще в 1936-м, при Ягоде), а с определенного момента начали уничтожать друг друга (факты приводились выше). Далее, совершенно лживо утверждение, согласно которому в 1937–1938 годах «изничтожались» именно «кадры еврейской национальности»: во-первых, обилие погибших тогда евреев всецело обусловлено обилием их в «руководстве» НКВД, а во-вторых, действительная «чистка кадров еврейской национальности» имела место намного позднее, в начале 1950-х годов, и, как будет показано ниже, сам Хрущев, ставший в 1949 году секретарем ЦК именно «по кадровым вопросам», играл в этой «чистке» очень существенную или даже вообще главную роль — чем, очевидно, и объясняется предпринятая им в мемуарах грубая фальсификация положения в 1937 году.
В уже цитированной, основанной на изучении достоверных источников книге Аркадия Ваксберга «Нераскрытые тайны», изданной в 1993 году, говорится о тех, кто пытаются объяснить репрессии против сотрудников НКВД-МГБ (цитирую) «принадлежностью к «пятому пункту»…» (т. е. пункту тогдашних «анкет» о национальной принадлежности): «…в ведомстве Берии особого значения такому пороку не придавали: Соломон Мильштейн, Леонид Райхман, Леонид Эйтингон, Лев Новобратский и многие другие благополучно продержались на очень высоких постах (генеральских. — В.К.) вплоть до крушения своего патрона (имеется в виду Берия, свергнутый летом 1953 года — В.К.), добавляя новые звезды к погонам и новые ленточки к орденским колодкам»[526] (в книге Ваксберга говорится и о целом ряде других евреев, занимавших высокие посты в «органах» до начала 1950-х годов).
