Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти - Карл Август Виттфогель
Поэтому Ленин закрывал глаза не только на красноречивую реальность традиционной Азии, но и на главные черты царского режима, управленческие действия которого он имел возможность наблюдать у себя дома. В своем труде «Развитие капитализма в России» (1899) он совершил выдающийся подвиг, описав создание промышленности, основанной на частной собственности в своей родной стране, умолчав о размерах управляемых государством предприятий. А ведь эти предприятия почти два столетия преобладали в индустрии России; и, подвергшись значительной модификации, по-прежнему оставались ее лидерами.
Проигнорировав управленческую роль царского деспотизма, Ленин сильно исказил картину русского экономического порядка, а умышленно умолчав о его эксплуататорской роли, фальсифицировал ее еще сильнее. В 1894 году Энгельс писал о сокрушительном воздействии налогов на русских крестьян. А несколько лет спустя Николай-он[132] и Милюков показали, что правительство России с помощью прямых и непрямых налогов отбирает у русских крестьян около 50 процентов их доходов. И хотя Ленин подробно разбирал работу Николая-он, он умолчал о непрямых налогах, которые были весьма многочисленны и очень обременительны для народа. По этой причине Ленин сделал весьма сомнительный вывод о том, что у представителей крестьянских групп, о которых он имел подробные сведения, налоги составляли около 15 процентов или всего лишь одну седьмую часть их общих расходов.
Неверное изображение правящего класса России
Отношение Ленина к правящему классу в странах восточного деспотизма было столь же неудовлетворительным. Размышления Маркса на эту тему, хотя и необычайно важны для интерпретации управленческого деспотизма в целом, не очень сильно повлияли на его анализ современного западного общества, которое, в конце концов, интересовало его больше других. С другой стороны, описание правящего класса восточного деспотизма, представленное Лениным, было чисто академическим. Оно относилось к тому обществу, которое он стремился уничтожить.
Если бы, как считал Ленин, царизм был вариантом восточного деспотизма и если бы в условиях этого деспотизма крупное землевладение родилось из нефеодальной формы государственной зависимости, тогда можно было бы ожидать, что он будет считать, что общество в царской России контролировали не феодальные или постфеодальные землевладельцы, а бюрократы. И если бы это было его мнением, можно было бы ожидать, что он его выразит. Если же нет, то можно было бы надеяться, что он приведет убедительные доводы против этого.
Но Ленин не сделал ни того ни другого. Вместо этого он описывал правящий класс России то так, то этак. Временами он говорил о «диктатуре буржуазии» и видел, как ее чиновники нависают «над безгласным народом, словно темный лес». А в другое время писал, что царское правительство имеет «буржуазные» тенденции и подчиняется «крупному капиталу и дворянству». Но чаще всего он утверждал, что в нем доминируют дворяне-землевладельцы.
Отношение Ленина к истине
Учитывая все эти несоответствия, можно только удивляться, как революционный лидер, представления которого о правящем классе были такими туманными, сумел захватить власть. Но стоит только вспомнить гитлеровские извращенные представления об условиях в Германии и его сокрушительный разгром внутренних врагов нацизма, чтобы понять, каких политических успехов можно добиться на основе идей, которые в лучшем случае являются здравыми лишь наполовину.
Ленин постоянно говорил об объективной и абсолютной истине, но это не помешало ему требовать, чтобы социалистические писатели и художники следовали принципу партийности. В течение всей своей карьеры он поступал так даже в тех случаях, когда нарушались элементарные правила научных приличий.
Разумеется, ленинская непоследовательность в определении правящего класса в России не имела никакого научного оправдания. А его ловкая словесная эквилибристика на стокгольмских дебатах, посвященных реставрации азиатчины в России, и после них свидетельствовала о том, что он готов и в будущем искажать истину[133].
Угроза азиатской реставрации
Готовясь в 1906 году к Стокгольмскому съезду Российской социал-демократической партии, Плеханов, говоря от имени меньшевиков, выступил против ленинского плана национализации земли. Споры на съезде и последующие высказывания Ленина показали, что аргументы Плеханова его сильно огорчили, ибо тот, вспомнив об азиатском наследстве России, предупредил о вероятности реставрации азиатчины.
Причины предупреждения Плеханова вполне понятны. Воодушевленный событиями 1905 года, Ленин верил, что социал-демократическая партия сможет захватить власть, если ее поддержит немногочисленный рабочий класс России и многочисленное крестьянство. Чтобы добиться поддержки крестьян, он предложил внести в программу РСДРП пункт о национализации земли.
Плеханов же назвал идею о захвате власти преждевременной, а план национализации земли потенциально реакционным. Такая политика, по его мнению, вместо того чтобы оторвать землю и тех, кто ее обрабатывает, от государства, оставит «нетронутым существующий старый азиатский порядок» и тем самым будет способствовать его реставрации (Протоколы объединительного съезда РСДРП, прошедшего в Стокгольме в 1906 году).
Подобная перспектива ужаснула Ленина, и он назвал ее «реставрацией азиатского способа производства», и возвращением к азиатчине.
Плеханов, развивая эту тему, сослался на высказывание Маркса и Энгельса о том, что во время монгольского ига Россия стала полуазиатской страной и, несмотря на огромные перемены, осталась ею даже после освобождения крестьян (Плеханов Г.В. Протоколы съезда). Он заметил, что в 1762 году помещики сделались владельцами своих бывших служебных земель, освободившись от прежней обязанности служить правительству, в то время как крестьяне продолжали получать землю от государства и помещиков. Возмущенные такой потрясающей несправедливостью, крестьяне хотели, чтобы была восстановлена прежняя система контроля за землей.
Признавая революционный аспект этой позиции, Плеханов в то же время опасался того, что он называл ее реакционным подтекстом. После реставрации старого экономического и управленческого порядка колесо русской истории могло начать вращение в обратную сторону. Приведя пример китайского общественного деятеля Ван-Аныпи, который, по слухам, хотел сделать государство владельцем всей земли в стране, а чиновников – управляющими всем производством, Плеханов воскликнул: «Мы не ждем ничего иного, кроме вреда от проектов русских Ваныпихов, и приложим все усилия, чтобы сделать эти проекты невозможными, как с экономической, так и политической точек зрения. Мы не хотим никакой китайщины!»
Помня об опыте китайцев, Плеханов выступил против программы Ленина, стремившегося установить диктатуру, основанную на пролетарском меньшинстве, которое не сможет помешать реставрации. Вместо этого он предложил провести муниципализацию земли, которая позволит органам самоуправления взять земли в свои руки и создать преграду на пути реакции.
Но могла ли муниципализация земли стать достаточно сильной, чтобы противостоять бесконечно более мощной власти нового государства, которое стремился создать Ленин? Вряд ли. Могла ли она стать достаточно сильной, чтобы удержать в границах разумного разновидность старой деспотической бюрократии,
