А. Боханов - История России с начала XVIII до конца XIX века
В 60-е годы XIX в., когда Пруссия начала кровавую борьбу за германское единство, Россия хранила благожелательный нейтралитет. Она сохраняла его и во время франко-прусской войны 1870—1871 гг., закончившейся разгромом Франции и провозглашением Германской империи. В 1873 г . между Россией, Германией и Австро-Венгрией было заключено соглашение, получившее в истории название «Союза трех императоров». Петербург, Берлин и Вена брали на себя обязательства решать спорные вопросы путем переговоров, а в случае, если одна из стран подвергнется нападению, «договариваться о совместных действиях» и при необходимости заключить военную конвенцию.
В конце 70-х годов XIX в. «сердечная дружба» между Россией и Германией начинает подвергаться серьезным испытаниям. На Берлинском конгрессе 1878 г . европейские державы выступили единым фронтом и совместными усилиями постарались свести на нет успехи и преимущества России, полученные ею в результате кровопролитной и дорогостоящей русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Становилось все более ясным, что Германия в международных вопросах не собирается руководствоваться чувствами симпатии к своему восточному соседу. В ее внешней политике начинали доминировать собственные имперские устремления. Осознание очевидного стало горьким разочарованием для многих в России, в том числе и для царя Александра II. Хотя император Вильгельм I и могущественный канцлер О. Бисмарк по любому поводу и разными путями уверяли Петербург в «неизменной дружбе», но чувства досады и раздражения от предательства Берлина в российских правящих кругах все усиливались. Это со всей очевидностью стало проявляться в 80-е годы.
Когда в 1881 г . на престол вступил Александр III, то к этому времени он испытывал стойкие антигерманские чувства. И в то время и в последующее много рассуждали о том, что личные настроения монарха определяли курс государственной политики, что если бы не пристрастия одного лица, то рисунок мирового политического действия в конце XIX — начале XX в. был бы совсем иным, а следовательно, иной могла бы стать и судьба России. Не говоря уже о том, что к истории нельзя применять сослагательное наклонение («если бы...»), необходимо в первую очередь учитывать обстоятельства более общего порядка.
Конечно, симпатии самодержца в той или иной степени, но неизбежно влияли на все аспекты внутренней и внешней политики империи. Но степень этого влияния, его результативность далеко не всегда напрямую определяли курс государственного корабля. В 1884 г . при посещении своих родственников в Германии императрица Мария Федоровна встретила принца Александра Баттенбергского (двоюродного брата Александра III), который к тому времени уже пять лет был князем Болгарии, страны, освобожденной от турецкого ига Россией. В своей же политике болгарский правитель придерживался стойкой антирусской позиции, ориентируясь на Вену и Берлин. Это вызывало сильное недовольство в Болгарии, и Александр Баттенбергский пытался хоть как-то улучшить отношения с Россией. Встреча с царицей давала шанс, и князь стал уверять ее, что питает наилучшие чувства к царю. Описывая этот эпизод в письме к мужу, Мария Федоровна заметила: «Я ответила ему, что было бы ошибкой отделять твою личность от твоей политики, потому что это — одно и то же». Царица была права. Но правда была и в том, что внешнеполитический курс страны формировался не по прихоти или капризу венценосца; здесь была своя логика, своя преемственность; она вызывалась и диктовалась принципом целесообразности и перспективного государственного интереса.
Говоря об антигерманских чувствах последних царей, необходимо учитывать один важный момент. Монархи питали собственно не столько антигерманские чувства, сколько антипрусские. Пруссия и Германия, по этим представлениям, — не одно и то же. Царский дом был оплетен густой сетью родственно-династических уз со многими владетельными домами в Германии, с теми карликовыми княжествами, герцогствами, графствами и королевствами, которые стали объектом притеснений со стороны именно Пруссии, игравшей руководящую роль в Германском союзе, а затем ставшей почти полноправным хозяином конгломерата формально независимых, но фактически полностью вассальных административно-государственных образований. «Наглость Пруссии», «беззастенчивость Гогенцоллернов» и вызывали возмущение. Потребности политической целесообразности требовали часто от правителей перешагивать через личные симпатии и антипатии, осуществляя комбинации, диктуемые государственными интересами.
Весь XIX век главными мировыми политическими центрами, где принимались касавшиеся геополитических Проблем решения, были Лондон, Париж, Петербург, Вена. С середины века к числу таких центров присоединился и Берлин. Все остальные страны и столицы были на далекой периферии мировой политики. Лишь в самом конце века на роль «первых скрипок» в «концерте мировых держав» стали претендовать еще две страны: Япония и США.
У России складывались непростые отношения с мировыми лидерами. Огромность империи царей, ее медленное, но неуклонное расширение на юг и восток вызывали беспокойство и неудовольствие других мировых держав. Крымская война неблагоприятно отразилась на характере русско-французских и русско-английских отношений и исключила возможность тесного сближения и с Англией и с Францией. Но уже вскоре ситуация стала меняться. В 60-е годы, когда на европейском горизонте появился германский колосс, Наполеон III начал выказывать знаки явного расположения к Александру II и к России, и неоднократно сетовал на то, что случилось «это несчастье», имея в виду Крымскую войну. Но эти сигналы из Парижа не вызвали ответной реакции в Петербурге. Горечь крымской баталии здесь еще не прошла.
Сложными были отношения у России с Англией. Экспансия Лондона в Азии наталкивалась на такие же претензии Петербурга. Находившаяся на английском престоле с 1837 по 1901 г . королева Виктория была убежденной русофобкой. В России хорошо помнили, что во время Крымской войны она на своей яхте провожала «до последнего маяка» военную эскадру, показав тем всему миру, что это была не только война Британии, но и ее личная война. Да и после окончания сражений отношения оставались натянутыми. В 60-е годы премьер Дизраэли заявлял: «Россия непрерывно усиливается. Катится как снежная лавина к границам Афганистана и Индии и представляет собой величайшую опасность, какая только может существовать для Британской империи». Эти чувства полностью разделяла и королева, и область внешней политики являлась сферой ее особых забот и интересов.
Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Англия стояла за спиной Турции и помогала ей. Сложные коллизии возникали в Средней Азии. Россия с середины XIX в. уверенно продвигалась в глубь обширных, малонаселенных территорий на востоке от Каспийского моря. По мере этого движения русские рубежи все ближе и ближе подходили к владениям Британии в Индии. Уже вскоре после воцарения Александра III наметился конфликт из-за района Мерва, чуть не приведший к войне между двумя крупнейшими мировыми империями. Еще более острая обстановка сложилась через четыре года в том же районе Средней Азии.
В начале 1885 г . отряд афганцев, вооруженный англичанами под руководством английского инструктора, занял территории, расположенные по соседству с крепостью Кушка, угрожая форпосту русских войск. Возмущенный царь отправил командующему грозный циркуляр, предписывая немедленно выгнать пришельцев и «проучить их как следует». Воля монарха была исполнена: афганцы бежали, а инструктор попал в плен. Посол Великобритании в Петербурге от имени правительства «Ее Величества» потребовал извинений. Александр III не только не собирался извиняться, но даже демонстративно наградил начальника пограничного отряда Георгиевским крестом. В Лондоне негодовали. Была произведена частичная мобилизация армии, а флот приведен в боевую готовность. Петербург получил новую, еще более грозную ноту, и русские дипломаты нервничали. Сам же царь сохранял хладнокровие и на замечание министра иностранных дел Николая Гирса, что Россия на пороге войны, меланхолически изрек: «Хотя бы и так». Тема была исчерпана. Англии пришлось уступить и проглотить «горькую русскую пилюлю».
Холодность англо-русских отношений в XIX в. существенно не изменили даже близкие родственные отношения, возникшие между Романовыми и Ганноверской (с
1917г. — Виндзорской) династией. Старшая сестра русской цесаревны (с 1866 г .), а с 1881 г . — императрицы Марии Федоровны, урожденная датская принцесса Александра была замужем за старшим сыном королевы Виктории, наследником английской короны принцем Альбертом-Эдуардом, герцогом Уэльским. (С 1901 г . — король Эдуард VII.) Позже возникли и другие фамильные узы: в 1874 г . единственная дочь Александра II Мария Александровна стала женой второго сына королевы Виктории Альфреда, герцога Эдинбургского, а в 1884 г . внучка королевы, гессенская принцесса Елизавета, вышла замуж за брата Александра III, великого князя Сергея Александровича. И, наконец, в ноябре 1894 г . молодой царь Николай II венчался с младшей внучкой английской королевы, принцессой Алисой Гессенской, ставшей последней русской царицей Александрой Федоровной. Межгосударственные связи между Россией и Англией стали улучшаться лишь в начале XX в., и это сближение закончилось заключением в 1907 г . англо-русского договора о разделе сфер влияния.
