Всеволод Волин - Неизвестная революция 1917-1921
Махно великолепно учел момент и спешил максимально использовать его. Пустив полным карьером по следам отступающих всю кавалерию и артиллерию, он сам, с наиболее быстрым кавалерийским полком, взял несколько правее и понесся наперерез отступающим. Преследование длилось верст 12–15. В самый важный момент, когда деникинцы добрались до реки, их настигла махновская кавалерия. Несколько сот их погибло в реке. Большая же часть успела переправиться, но была перехвачена Махно. Стоявший по ту сторону реки штаб деникинцев и запасный полк тоже были, к их неожиданности, захвачены. Из всех частей, упорно преследовавших махновцев в течение последних полутора месяцев, удалось спастись немногим. Первый офицерский Симферопольский полк и другие полки были вырублены полностью[221].
Дорога на расстоянии двух-трех верст пестрела трупами павших.[222] Каким бы тяжелым ни казалось это зрелище некоторым, оно, однако, явилось только неотвратимым следствием единоборства деникинской армии с махновцами. Будь малейших промах со стороны Махно — та же участь постигла бы революционную повстанческую армию; при этом не было бы пощады женщинам, вынужденным пойти в армию за своими мужьями. Махновцы имели достаточно материала для таких выводов».[223]
Подавив основные силы Деникина, махновцы не теряли времени даром: сразу по трем направлениям они направились к «родному краю», в сторону Днепра.
Возвращение было молниеносным. Уже на следующий день после разгрома частей Деникина Махно находился в сотне километров от поля боя. В сопровождении эскорта он двигался в сорока километрах впереди основных сил.
Прошел еще день, и махновцы овладели Долинской, Кривым Рогом и Никополем. Назавтра в результате быстрой кавалерийской атаки был захвачен Кичкасский мост, и повстанцы вошли в Александровск.
Стремительно наступавшие махновцы, казалось, попали в заколдованное царство: никто здесь и не слыхал об Уманских событиях. Никто не знал о судьбе повстанцев. Деникинские власти не принимали никаких мер по обороне, погруженные в свойственную далекому тылу летаргию.
Подобно весенней грозе, обрушились махновцы на противника. После Александровска настал черед Пологов, Гуляй-Поля, Бердянска, Мариуполя. За десять дней весь юг Украины был освобожден от всякой власти[224].
Но не только от нее.
Повстанческая армия, проходя через города, поселки, хутора и села, подобно гигантской метле выметала отовсюду остатки эксплуатации и крепостничества. Застигнутых врасплох помещиков, кулаков, крупных промышленников, жандармов, попов, деникинских градоначальников, тыловых офицеров — всех сметала на своем победном пути Махновщина.
Тюрьмы, комиссариаты и полицейские участки — символы притеснения народа — были разрушены[225]. Те, кто проявил себя как активные враги крестьян и рабочих, уничтожались.
Погибло, в частности, немало помещиков и кулаков. Заметим в скобках, что одного этого факта достаточно для опровержения распространяемого большевиками вымысла о якобы «кулацком» характере махновского движения.
Вспоминается типичный случай, которому я был свидетелем.
Во время контрнаступления несколько отрядов махновцев вошли в большое село. Они решили там остановиться, чтобы дать отдых людям и лошадям.
Наша «Комиссия по пропаганде», находившаяся вместе с этими отрядами, разместилась в крестьянской семье, проживавшей на сельской площади, как раз напротив церкви.
Едва устроившись, мы услышали снаружи шум и громкие голоса.
На улице стояла толпа крестьян, которые разговаривали с бойцами-махновцами.
— Да, товарищи, дело-то ясное. Он, сволочь, целый список составил, сорок фамилий, и передал его властям. Всех расстреляли…
Нам объяснили, что речь идет о сельском священнике. По словами крестьян, он донес деникинцам на многих жителей села как на сторонников махновского движения.
Краткое расследование, проведенное на месте несколькими повстанцами, показало, что крестьяне говорят правду.
Было решено отправиться к попу домой. Но крестьяне сообщили, что дом его заперт, и никого там нет.
Кто-то предположил, что поп бежал. Другие утверждали, что он прячется в самой церкви.
Тогда толпа крестьян и повстанцев направилась к храму. Дверь оказалась заперта. На ней висел большой амбарный замок.
— Гляди-ка, — крикнул кто-то. — Не может он быть внутри, дверь-то заперта снаружи…
Но другие, знающие, утверждали, что у попа не было времени бежать, и он попросил служку запереть его в храме, чтобы поверили в его бегство.
Желая в этом убедиться, несколько повстанцев сбили замок прикладами и вошли в церковь.
Они тщательно исследовали помещение, но никого не нашли. Однако обнаружили использованный ночной горшок и съестные припасы.
Стало ясно, что поп прячется в церкви. Услышав, как в нее пытаются войти, он, должно быть, залез на колокольню в надежде, что, не обнаружив его внизу, крестьяне уберутся восвояси.
Повстанцы поднялись на колокольню по узкой деревянной лестнице. При этом они громко кричали и стучали шашками и винтовками.
Тогда те, кто наблюдал за происходящим с площади, вдруг увидели под крышей колокольни высокую фигуру человека в черной рясе, который махал руками и, охваченный ужасом, отчаянно кричал.
Священник был молод, длинные соломенного цвета волосы развевались на ветру. В страхе протягивал он к собравшимся руки и жалобно взывал:
— Братцы! Братцы! Я ничего не сделал! Ничего не сделал! Смилуйтесь, братцы! Братцы…
Но сильные руки уже схватили его за полы рясы и потянули к лестнице.
Его заставили спуститься. Все вышли из церкви. Попа проволокли через площадь и привели во двор, где мы остановились.
Туда же зашли многие крестьяне и повстанцы. Другие столпились на площади перед открытыми воротами.
Тотчас был организован импровизированный народный суд. Наша «Комиссия» в нем не участвовала, мы лишь наблюдали за происходящим, предоставив народу действовать самому.
— Ну, — крикнули попу, — что ты на это скажешь, прохвост? Настал час расплаты! Прощайся с жизнью и молись своему Богу, если хочешь…
— Братцы, братцы мои, — повторял дрожащий поп, — невиновен я, невиновен, ничего я не сделал. Братцы…
— Как это ничего не сделал? — кричали собравшиеся. — А не ты ли донес на Ивана, и на Павла, и на Сергея горбатого, и на других? Не ты ли составил список? Хочешь, отведем тебя на кладбище и покажем могилы тобой загубленных? Или поищем в полицейском участке? Может, отыщется список, который ты написал?
Поп упал на колени и повторял, вращая глазами и обливаясь потом:
— Братцы, простите… Смилуйтесь!.. Ничего я не сделал.
Неожиданно к нему подошла молодая женщина, член нашей «Комиссии».
Стоя на коленях, он ухватился за подол ее платья, поднес его к губам и стал умолять:
— Сестричка, защити меня. Я невиновен… Спаси меня, сестричка.
— Чего ты хочешь от меня? — сказала она. — Если ты невиновен, защищайся. Эти люди — не дикие звери. Если ты и вправду ничего не сделал, они не причинят тебе зла. А если нет, что я могу сделать?
Во двор, пролагая себе путь в толпе, въехал повстанец на коне.
Узнав о том, что произошло, он остановился позади попа и, не спешиваясь, принялся яростно хлестать несчастного. При каждом ударе нагайки повстанец повторял: «Вот тебе за то, что обманывал народ! Вот тебе за то, что обманывал народ!» Толпа молча смотрела на него.
— Довольно, товарищ, — сказал я негромко. — Не нужно все-таки мучить его.
— Ну конечно! — раздались вокруг насмешливые крики. — А они что, никогда нас не мучили?
Подошел другой повстанец. Он грубо толкнул священника:
— Ладно, поднимайся! Кончай комедию! Вставай же!
Обвиняемый больше не кричал. Очень бледный, в полубессознательном состоянии, он поднялся. Глядя куда-то вдаль, он беззвучно шевелил губами.
Повстанец дал знак нескольким товарищам, и они тотчас окружили попа.
— Товарищи, — обратился он к крестьянам, — вы все говорите, что этот человек, ярый контрреволюционер, написал и передал белым властям список «подозрительных», и что по этому доносу многих крестьян арестовали и расстреляли. Так это?
— Да, да, истинная правда! — зашумела толпа. — Из-за него сорок наших убили. Все село это знает.
И вновь стали называть имена жертв, приводить доказательства. Несколько родственников казненных подтвердили это. Сами представители властей сообщили им о списке, составленном попом, объясняя таким образом свои действия.
Поп ничего уже не говорил.
