Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шелленберг был шефом зарубежной разведки СД, а Янке – шефом разведывательного бюро ведомства Риббентропа, поэтому им приходилось постоянно общаться.
23 марта 1950 года министр госбезопасности В.С. Абакумов направил Сталину на утверждение список на 85 человек, которых предполагалось «пустить по I категории», т. е. расстрелять. В этом списке был и Янке, но в содержавшейся в списке биографической справке на него ничего не говорилось о его связи с Тухачевским. По всей видимости, Янке был расстрелян в апреле 1950 года. Интересно, что в представлении на расстрел Янке Абакумов ничего не писал о его связи с «военно-фашистским заговором» Тухачевского.
Янке у Шелленберга – только автор справки о связях рейхсвера и Красной Армии в 1920—1930-е годы. То, что Гитлеру действительно потребовалось досье о советско-германских военных связях, вполне вероятно. Но вот то, что фюрер ознакомился с донесением Скоблина о заговоре Тухачевского и решил сфабриковать дело Тухачевского, выглядит крайне сомнительным. Никаких следов «красной папки» о связях Тухачевского с немецкой разведкой и его предложения о свержении Сталина так и не было обнаружено ни в следственном деле Тухачевского, ни в материале суда над ним, ни в неопубликованных до сих пор материалах из архивов советских органов госбезопасности. Между тем, это был очень выигрышный материал как для деморализации подсудимых, так и для того, чтобы убедить в их виновности судей.
Шелленберг в основном повторяет сказанное Хеттлем, причем со всеми его несообразностями, самая яркая из которых – это легенда, будто расстрелом маршала Тухачевского и его товарищей командовал другой маршал, Блюхер, которому вскорости была уготована та же судьба.
Практически полностью совпадает и структура рассказов Шелленберга и его бывшего подчиненного. На самом деле более вероятно, что это Хеттль, неоднократно посещавший Шелленберга после войны, ознакомился с рукописью его мемуаров и потом включил некоторые факты и в свои воспоминания.
Особенно впечатляет финал с тремя миллионами рублей, то ли обыкновенных, как у В Хеттля, то ли золотых, как у В. Шелленберга. Трудно даже сказать, какой из вариантов абсурднее. Рубль в 1937-м давно уже не конвертировался ни в одну валюту мира. Так что просить сумму, что в мелких, что в крупных рублевых купюрах можно было только в одном случае: если их намеревались потратить в пределах Советского Союза, т. е. снабдить ими германскую агентуру. Р. Гейдрих был достаточно опытен, чтобы понимать: Ежов будет мыслить именно таким образом и наверняка зафиксирует номера передаваемых купюр или пометит их каким-то условным знаком. И, тем не менее, глава РСХА отдает всю сумму тому же Шелленбергу для использования в СССР!
Но еще более веселой выглядит версия самого Шелленберга. Если Гейдрих получил три миллиона не «деревянных», а золотых рублей, значит, выплата должна была производиться в валюте или золоте. Если бы немецкий агент в 1937 году или позднее в Москве, Ленинграде или Киеве попробовал расплатиться немецкими марками, британскими фунтами или американскими долларами, да еще в крупных купюрах, его бы немедленно арестовали.
Мотивы действий Гейдриха, если бы он действительно организовал провокацию против советского маршала, выглядят труднообъяснимыми. Удалить от руководства Красной Армией не слишком дружественного немцам Тухачевского имело какой-то смысл. Еще в 1935 году его антигерманские статьи вызвали соответствующую реакцию: немецкий посол фон Шуленбург выразил недовольство по этому поводу наркому иностранных дел Литвинову. Однако Шелленберг-то писал, что Гейдрих, Гитлер и прочие как раз подозревали, что Тухачевский действительно хочет заручиться германской поддержкой для осуществления военного переворота. Зачем ему была нужна такая поддержка, и зачем Гейдриху нужно было предотвращать антисталинский переворот?
Никаких объективных данных о симпатии к Германии Сталина или, скажем, Ворошилова у германского руководства не было. В конечном счете, для него было все равно, кто будет во главе Красной Армии – Ворошилов или Тухачевский. Если бы Гейдрих действительно передал Сталину свою фальшивку, он никак не мог предвидеть, что это вызовет уничтожение большинства высшего комсостава. А для ослабления потенциального противника Германии было бы скорее выгоднее сохранение в руководстве Красной Армии скрытого противостояния двух кланов, чем безоговорочное господство одного из них.
Как писал генерал-майор абвера Карл Шпальке, «ни г-н Гейдрих, ни СС, ни какой бы то ни было партийный орган не были в состоянии вызвать или только запланировать подобный переворот – падение Тухачевского и его окружения. Не хватало элементарных предпосылок, а именно, знания организации Красной Армии и ее ведущих фигур. Немногие сообщения, которые пересылались нам через «Абвер-3» партийными инстанциями на предмет проверки и исходящие якобы от заслуживающих доверия знатоков, отправлялись нами почти без исключения обратно с пометкой «Абсолютный бред»!
Из этих сообщений было видно, что у партийных инстанций не было контактов ни со структурами самой Красной Армии, ни с какими-либо связанными с ней органами. При подобном недостатке знаний недопустимо верить в то, что г-н Гейдрих или другие партийные инстанции смогли-де привести в движение такую акцию, как дело Тухачевского. Для этого они подключили якобы еще и государственных деятелей третьей страны – Чехословакии. И напоследок совсем немыслимое: о подготовке, проведении и, в итоге, успешном окончании столь грандиозной операции не узнал никто из непосвященных!.. Вся история Тухачевский – Гейдрих уж больно кажется мне списанной из грошового детектива, историей, сочиненной после событий в похвалу Гейдриху, Гитлеру и СС…»
То же самое Шпальке, оказавшийся в советском плену, говорил следователям госбезопасности еще в 1947 году, что по роду службы общался с приезжавшими в Германию военачальниками Красной Армии, но никакой разведывательной информации от них не получал, хотя однажды и попытался это сделать. Возглавляя же в 30-е годы в Генеральном штабе разведывательный отдел «Иностранные армии – Восток», он ни разу не имел от военного атташе в Москве полковника Кестринга агентурных сведений из кругов командиров Красной Армии. Также и генерал-майор Оскар фон Нидермайер, стоявший у истоков советско-германского военного сотрудничества, на допросе после войны показал, что после 1927 года не имел агентуры в СССР (а ведь он до 1931 года был представителем рейхсвера в СССР, наблюдавшим за совместными военными предприятиями). Кстати сказать, Нидермайер (в 20-е годы в СССР он жил под фамилией Нойман) в конце войны был арестован за антифашистские настроения и оказался в концлагере. Оттуда его освободили американцы. Но беднягу отчего-то понесло в советскую оккупационную зону – видно, надеялся, что зачтется борьба против Гитлера и добросовестное сотрудничество с Красной Армией в 20-е годы, которое, наверное, надеялся возобновить уже для себя лично. Так что врать насчет дела Тухачевского ему явно было не с руки.
Президент Чехословакии Эдуард Бенеш в мемуарах, опубликованных в 1947 году и давших толчок шелленберговской фантазии, утверждал, что еще во второй половине января 37-го узнал о переговорах с немцами «антисталинской клики в СССР – маршала Тухачевского, Рыкова и др.» Эту информацию он получил от чехословацкого посла в Берлине В. Мастны. Правда, произошло это немного позже, чем указывает Бенеш. До этого, с конца 1936-го, Мастны вел переговоры с германскими представителями графом Траутмансдорфом и «отцом геополитики» Альбрехтом Хаусхофером с целью улучшить германо-чехословацкие отношения и найти приемлемое разрешение проблемы населенной немцами Судетской области. В начале февраля 37-го германская сторона внезапно прервала переговоры. По указанию Бенеша Мастны 9 февраля встретился с Траутмансдорфом и по окончании встречи доложил: «Действительной причиной решения рейхсканцлера о переносе переговоров является его предположение, основывающееся на определенных сведениях, которые он получил из России, что там в скором времени возможен неожиданный переворот, который должен привести к устранению Сталина и Литвинова и установлению военной диктатуры». 20 марта посол повторил в телеграмме в чехословацкий МИД, что Гитлер располагает сведениями «о возможности неожиданного и скорого переворота в России… и установления военной диктатуры в Москве…».
Бенеш в мемуарах настаивал: «Я сразу же информировал советского посланника в Праге Александровского о том, что узнал из Берлина о беседах Мастны – Траутмансдорф». Однако донесения советского посла в Чехословакии С.С. Александровского опровергают утверждения мемуариста. Вот, например, донесение о беседе посла с президентом 22 апреля 1937 года: «Я счел правильным повторить ему опровержение слухов о сближении СССР и Германии. Бенеш реагировал на это довольно живо вопросом о том, почему бы СССР и не сблизиться с Германией. Чехословакия только могла бы приветствовать такое сближение… Признаться, я был удивлен и сказал, что не понимаю этого разговора… Бенеш весьма пространно говорил о том, что, какие бы изменения ни произошли во внешней политике СССР, Чехословакия останется безоговорочно верной СССР и своим обязательствам перед ним. В ответ на мое недоумение, о каких изменениях во внешней политике СССР идет речь, Бенеш сказал, что СССР не только великая, но прямо грандиозная страна, имеющая самые обширные и многообразные интересы не только в Европе, но и в Азии. Бенеш представляет такую теоретическую возможность, когда многообразие этих интересов может принудить СССР к переменам во внешней политике, скажем, по отношению к той же Германии или Англии. Он не имеет в виду ничего конкретного и хочет только сказать, что при всех условиях Чехословакия останется в дружбе с СССР».
