Владислав Карнацевич - Средневековье

Лe Гоффу вторит известный советский исследователь А. Гуревич. Он пишет, что по представлениям людей Средневековья, человек не развивается, а переходит из одного возраста в другой. Это не постепенно подготавливаемая эволюция, приводящая к качественным сдвигам, а последовательность внутренне не связанных состояний. В Средние века на ребенка смотрели как на маленького взрослого, и не возникало никакой проблемы развития и становления человеческой личности. Ф. Ариес, изучавший проблему отношения к ребенку в Европе в Средние века и в начальный период Нового времени, пишет о незнании Средневековьем категории детства как особого качественного состояния человека. «Средневековая цивилизация», – утверждает он, – цивилизация взрослых. До XII–XIII веков изобразительное искусство видит в детях взрослых уменьшенного размера, одетых так же, как взрослые, и сложенных подобно им. Образование не сообразуется с возрастом, и вместе обучают взрослых и подростков. Игры, прежде чем стать детскими, были играми рыцарскими. Ребенок считался естественным компаньоном взрослого.

Уйдя от возрастных классов первобытности с их обрядами инициации и забыв принципы воспитания античности, средневековое общество долгое время игнорировало детство и переход от него к взрослому состоянию. Проблема социализации считалась решенной актом крещения. Воспевая любовь, куртуазная поэзия противопоставляла ее брачным отношениям. Христианские моралисты, наоборот, предостерегали против излишней страстности в отношениях между супругами и видели в половой любви опасное явление, которое нужно обуздывать, коль скоро его невозможно полностью избежать. Лишь с переходом к Новому времени семью начинают рассматривать не как союз между супругами, а как ячейку, на которую возложены социально важные функции по воспитанию детей. Но это прежде всего – буржуазная семья.

По мнению Гуревича, в специфическом отношении к детству в Средние века проявляется особое понимание человеческой личности. Человек, по-видимому, еще не в состоянии осознать себя как единую развивающуюся сущность. Его жизнь – это серия состояний, смена которых внутренне не мотивирована.

Общий анализ отношения к детям в Средние века поможет нам понять такой эпизод как детский крестовый поход. Это сейчас сложно себе представить, чтобы родители отпустили от себя своих чад, чтобы те пешком следовали не то в Рим, не то на Ближний Восток. Может быть, для средневекового человека в этом не было ничего экстраординарного? Почему бы маленькому человеку не попытаться сделать то, что может делать большой? Ведь маленький такой же сын Господа, как и большой. С другой стороны, не является ли весь этот поход не более чем сказкой, сочиненной уже тогда, когда о детях вообще стали сочинять что-либо?

Легендарный крестовый поход детей дает прекрасное представление о том, насколько менталитет людей Средневековья отличался от мировоззрения наших современников. Реальность и вымысел в голове человека XIII века были тесно переплетены. Народ верил в чудеса. Более того, он их видел и творил. Сейчас идея детского похода кажется нам дикостью, тогда же в успех предприятия верили тысячи людей. Правда, мы и до сих пор не знаем, было это или нет.

Крестовые походы сами по себе стали целой эпохой. Самой героической и одновременно одной из самых неоднозначных страниц в истории рыцарства, католической церкви и всей средневековой Европы. Проводимое «в угоду Богу» мероприятие менее всего соответствовало по своим методам не только христианской этике, но и обычным нормам морали.

Начало крестовых походов на Восток было вызвано несколькими серьезными причинами. Во-первых, это бедственное положение крестьянства. Угнетенный налогами и повинностями, переживший за несколько лет (с конца 80-х до середины 90-х годов XI века) ряд страшных бедствий в виде эпидемий чумы и голода, простой народ был готов идти сколь угодно далеко, лишь бы найти место, где есть еда.

Во-вторых, тяжелые времена переживало и рыцарское сословие. К концу XI века свободных земель в Европе почти не осталось. Феодалы перестали дробить свои владения между сыновьями, перейдя к системе майората – наследования только старшим сыном. Появилось большое количество бедных рыцарей, которые по своему происхождению не считали возможным заниматься чем-либо, кроме войны. Они были агрессивны, бросались в любую авантюру, оказывались наемниками во время многочисленных междоусобиц, просто занимались разбоем. В конце концов, их надо было убрать из Европы, назрела необходимость консолидировать рыцарство и направить его воинственную энергию куда-нибудь «вовне», на решение внешних проблем, поскольку дальнейшее эффективное управление европейскими территориями со стороны королей, крупных феодалов и церкви становилось очень проблематичным.

Третий фактор – это амбиции и материальные притязания католической церкви и, в первую очередь, папства. Объединение верующих какой-то идеей объективно приводило к усилению власти Рима, коль уж идея исходила именно оттуда. Поход на Восток обещал «перехват» папой религиозной инициативы в Восточной Европе у Константинополя, укрепление позиций католицизма.

Также такое военное мероприятие сулило и церкви, и феодалам, и даже беднякам огромные богатства. Причем церкви не только за счет, собственно, военной добычи, но и за счет богатых пожертвований и европейских земель ушедших на войну крестоносцев.

Наиболее удобным и, кажется, очевидным предлогом был поход под знаменем войны с «неверными» – т. е. с мусульманами. Непосредственным же поводом к началу кампании стало обращение византийского императора Алексея Комнина за помощью к папе Урбану II (1088–1099) (его имя до принятия папского сана – Оддон де Лажери). Византийская империя пострадала от объединенного удара по ней турков-сельджуков и печенегов. Василевс[11] обращался к «латинянам» как к братьям по вере. И без этого еще с 70-х годов XI века в воздухе витала идея необходимости освобождения Гроба Господня, который находился в захваченном турками Иерусалиме. Так, взоры верующих, которые со времен Августина обращались к Иерусалиму небесному, т. е. Царству Божьему, обратились к Иерусалиму земному. Мечта о будущем райском блаженстве после смерти причудливым образом переплелась в сознании христиан с конкретными, земными наградами за труды праведные. Эти настроения и использовали организаторы крестовых походов.

Папа снял с византийского императора Алексея отлучение, до тех пор лежавшее на нем как на схизматике[12]. В марте 1095 года понтифик еще раз выслушал послов Алексея на соборе в Пьяченце, а летом 1095 года Урбан II направился во Францию. Некоторое время он вел переговоры с южнофранцузскими монастырями, входящими во влиятельнейшую Клюнийскую конгрегацию[13], крупными феодалами и авторитетными священниками. Наконец 18 ноября в городе Клермон-Ферран в Оверни начался церковный собор. Как это часто бывало, в городе, где происходил столь важный форум, находилась масса приезжего народа. Всего – около 20 тысяч человек: рыцарей, крестьян, бродяг и пр. Собор обсуждал, в общем, исключительно церковные проблемы. Но по его окончании 26 ноября Урбан II неподалеку от города на равнине под открытым небом выступил перед народом с речью, что и сделало Клермонский собор столь знаменитым.

Папа призвал католиков взяться за оружие для войны против «персидского племени турок… которые добрались до Средиземного моря… поубивали и позабирали в полон многих христиан». Отдельной задачей было объявлено освобождение Гроба Господня. Папа постарался представить войну легкой прогулкой, сулившей богатую добычу. Иерусалим, по его словам, был местом, где течет молоко и мед, на Востоке все получат новые земли, которых в тесной Европе на всех не хватает. Понтифик призывал отказаться ради общего дела от внутренних распрей. Урбан II был предельно конкретен и прямолинеен. Всем, кто отправлялся в поход, отпускались грехи (в том числе будущие – совершенные во время богоугодной войны). Крестоносцы могли рассчитывать на попадание в рай. Речь папы постоянно прерывалась восторженной толпой, кричавшей: «Так хочет Бог!» Многие тут же давали обет отправиться в поход и прикрепляли на плечо кресты из красной ткани.

Церковь взяла на себя охрану земель (и, естественно, ведение дел) ушедших крестоносцев, их долги перед кредиторами объявлялись недействительными. Феодалы, которые не хотели отправляться в поход, должны были откупаться богатыми дарами в пользу клира.

Весть о начале похода быстро распространилась по всей Европе. Вероятно, и сам папа не ожидал такого эффекта от своего выступления. Уже весной 1096 года в путь отправились тысячи бедняков из прирейнских земель. Затем на Восток потянулись и рыцари. Так начался Первый крестовый поход.