Николай Шпанов - Ученик чародея (Часть 1-6)
- Какое мне дело до интересов всякого прохвоста?
- А как же вы надеетесь держать его в руках? Я уже сказал: не всегда это надежно... Страх?.. Ведь Силса могут и оградить от ваших угроз. Что ж у вас останется? Чем вы заставите его повиноваться? Где кнут, волею божьей вложенный в вашу десницу, чтобы управлять доверенными вам душами.
- Бог отпустил моей братии довольно темные души, - пробормотал Шилде.
- Господь ведает, что творит. Каждому отпущено то, что следует. Не нам испытывать его мудрость. - Ланцанс на мгновение молитвенно поднял глаза к потолку и опустился в кресло. - Я хочу дать вам совет... Не смотрите на меня так: опыт святой католической церкви измеряется двадцатью веками. - Он улыбнулся. - Это, кажется, немного больше опыта даже такого опытного организатора, как вы... Рядом со страхом и деньгами - силами временными и преходящими - существуют вечные силы... Вы вот упомянули о том не новом открытии, которое оперный сатана преподнес вам, а забыли, что случилось с Фаустом. Вы забыли о страсти более сильной, чем страх и золото.
- Такой страсти не существует.
- А любовь, сын мой? Греховное стремление людей друг к другу? Только мы, убившие плоть свою во имя господне, не знаем над собою власти страстей, не подчиняемся земной любви. Но опыт говорит нам, что, начиная с грехопадения Адама, любовь царит надо всем, что есть живого на земле... Кроме нас, кроме нас! - поспешно добавил епископ. - Эта страсть ведет человечество к мнимому счастью и к бедам, к процветанию царств и к гибели империй.
- Зачем этот устаревший трактат о любви, епископ?
- Затем, друг мой, что в вашей деятельности нельзя забывать: в сердцах людей любви отведено значительное место.
- Человек человеку рознь!
- И все же, по воле создавшего нас, я не знаю такого сердца, для которого хотя бы раз в жизни не пел соловей. И если вы не принимаете в расчет земные привязанности своих людей - вы профан. И заранее можно предсказать вам проигрыш.
- Мои люди не таковы!
- Неправда, девять из десяти ваших агентов такие же, как все другие: из плоти и крови. Вы дурной организатор, Шилде, если не учли этих пут среди средств, которые провидение дало вам, чтобы связать Силса. Денег больше, чем вы, могут дать Советы...
- Они скупы.
- Только там, где надо, Шилде.
- Они не овладевают душами!
- При помощи денег, да. Но у них есть какие-то другие средства. Овладели же они душою Круминьша, не дав ему ни гроша. Да разве одного Круминьша?! А те сотни тысяч, миллионы латышей, что идут под их знаменами?
Шилде слушал епископа, и взгляд его делался все мрачнее, все больше морщился лоб и сердитым становилась лицо.
- Чего же вы от меня хотите? - спросил он.
- Помочь вам взять в руки Силса. Я хочу, - как мог отчетливей, отделяя слово от слова, внушительно говорил епископ, - чтобы вы заинтересовались привязанностями Силса.
- У меня нет возможности установить слежку за любовными похождениями этого мальчишки. Один - двое калек, которые могут мне там кое-как служить, не поспеют за этим молодцом, когда он начнет бегать по девчонкам...
Епископ остановил его, подняв руку.
- Не то, не то! - Он брезгливо поморщился. - Конечно, проследить за интимными связями Силса был бы смысл. Среди них может оказаться и такая, которую вы сумеете использовать хотя бы для наблюдения за ним. Но на этот раз я имел в виду иное: вы должны заняться связями Силса здесь, у нас.
Шилде рассмеялся:
- Какие же связи могли у него сохраниться тут в эмиграции? Женат он не был, детей не имел. Не думаете же вы, будто он сохранил какую-нибудь, с позволения сказать, "любовь".
- Именно это я и думаю, друг мой.
- Вы смешите меня, епископ. Силс больше года хранит верность какой-нибудь девчонке здесь?!
- Значит, Шилде, - все строже говорил епископ, - вы знаете меньше, чем должны знать... У Силса здесь есть привязанность. И очень крепкая привязанность... Это и есть тот козырь, который я вам дам, чтобы вы могли перекрыть все советские карты. - По мере того как епископ говорил, голос его делался все тише и сам он все ближе подвигался к Шилде. И даже руки его, перестав шарить по пуговицам сутаны, протянулись к собеседнику, словно что-то передавая: - Возьмите эту карту, спрячьте ее, держите крепче. Если Силс узнает, что вы в любой момент можете ее просто уничтожить, а то еще... иначе использовать, скажем... взять себе в прислуги... - Епископ, прищурившись, посмотрел Шилде в глаза. - Вот Квэп, например, любил, чтобы горничные взбивали ему подушку... Она молода и хороша собой, эта... Силсова Инга.
Епископ интригующе умолк. Шилде с живым интересом спросил:
- Вы действительно ее знаете?
Вместо ответа епископ не спеша проговорил:
- Поймайте ее, возьмите ее, и Силс станет мягок как воск.
- Как ее зовут?
После некоторого колебания епископ сказал:
- Инга Селга!.. Должен сознаться: приказ уничтожить Круминьша представляется мне теперь ошибкой. Да, грубая ошибка - результат вашей плохой работы. Если бы я в то время знал, что в моей канцелярии служит возлюбленная Круминьша - некая Вилма Клинт, я ни за что не согласился бы его убрать. При помощи этой Клинт мы взяли бы Круминьша в тиски. Он пошел бы для нас в преисподнюю. О, он еще послужил бы нам! - Епископ насмешливо поглядел на Шилде: - Если бы наша разведка работала как следует... Это вы, мой дорогой Шилде, виноваты в том, что мы так примитивно разделались с Круминьшем и потеряли в нем отлично законспирированного человека в советском тылу.
- Теперь не стоит препираться по этому поводу! - примирительно сказал Шилде и тяжело поднялся с кресла.
- Ну что же, мир вам, сын мой, грядите со господом, - ответил епископ.
При этих словах его рука по привычке сложилась для благословения, но Шилде, словно не замечая этого движения, простился рассеянным кивком головы и пошел к двери.
Мысли его бежали теперь так же быстро, как и в начале встречи: трудная лиса этот Ланцанс! Что может крыться за сообщением об Инге Селга? Действительно ли иезуит подкинул ему козырь, имея в виду интересы дела, или?.. Ох, трудная лиса!.. Как бы не оказалась крапленой эта "козырная" карта. Шилде не должен забывать, что не сегодня - завтра может случиться большая беда: Ланцанс приберет к рукам все дела латышской эмиграции. Но что такое дела? Разве суть в делах?! Тот, кто знает епископа, понимает: перво-наперво он заграбастает денежки, отпускаемые оккупантами. Вот это будет настоящая беда!..
Эта мысль заставила Шилде остановиться, как будто собственные шаги мешали движению его мыслей.
"Ну что же, - думал он, - если дело повернется таким образом, то придется выбирать: самому переходить на сторону Ланцанса или дать кое-кому одно щекотливое... очень щекотливое поручение! Черная ворона слишком раскаркалась!.. Как будто стала тут настоящей хозяйкой... Посмотрим, посмотрим!.. А пока что нужно все-таки позаботиться о том, чтобы исполнитель "операции Круминьша" не попал в руки советских властей. И насчет Силса тоже следует подумать. Парень он крепкий, но надо найти ему такую область применения, чтобы его не застукали в первый же день. Следует подольше подержать его в консервации... К сожалению, хозяева всегда спешат. Словно не понимают, как важно закрепить человека на нелегальном положении годик-другой. Вот японцы, те в этом отношении бесподобны: по десять лет держат свою агентуру на консервации ради одного какого-нибудь задания. Но зато у них и агентура! Не то что выдумки, которыми он сам вынужден пичкать хозяев, ради поддержания в них бодрости. А то, не дай бог, захлопнут кошелек перед самым носом!
...О чем это он должен был хорошенько подумать?.. Ах, да, Силс... Этот парень еще пригодится".
8. МАРТЫН ЗАЛИНЬ
Когда Грачик включился в расследование, Мартын Залинь уже был арестован. Правда, основанием для ареста послужили обстоятельства, показавшиеся по началу важными и достаточными: наличие ножа, опознанного за нож Залиня; не объясненное Залинем отсутствие его на работе вечером и в ночь преступления и некоторые другие улики. Соображения следователя, ведшего дело, показались теперь Грачику недостаточными для дальнейшего применения этой меры пресечения. Слишком большое место в них занимали утверждения свидетелей, что "убийца - Мартын, и никто другой!" Показания могли быть основаны на вражде между Мартыном и Эджином, на ревности Мартына и на его угрозах разделаться с соперником. А следователь, хотя и не новичок, по мнению Грачика, все же попал в плен чужому мнению. Сыграла роль массовость и единодушие высказываний рабочих бумажного комбината.
Так или иначе, доказательность материала, собранного против Залиня, становилась, по мнению Грачика, недостаточной. Грачик считал, что только в сочетании с другими изобличающими обстоятельствами, имеющими неоспоримую силу, эти показания могли бы получить вспомогательное значение, стать косвенными уликами. Но именно этих-то "неоспоримых" обстоятельств в деле и не было. Вдобавок Мартын Залинь доказал свое алиби: той ночью, когда произошла смерть Круминьша, Мартын участвовал в гулянке с товарищами, а затем спал в общежитии, а днем был на работе в комбинате. Грачик не видел оснований держать Мартына под стражей. Следователь, от которого Грачик принимал дело, не согласился с Грачиком. Их разногласие дошло до прокурора республики. Грачик понимал, что ему предстоит нелегкий спор: как-никак ему противостояли местные работники, Крауш не имел оснований им не доверять.
