Ю Фельштинский - Разгром левой оппозиции в СССР; Письма ссыльных большевиков (1928)
ное: повышенная температура, головная боль, общая слабость
и быстрая утомляемость продолжают дальше подтачивать ор
ганизм. Со мною живет 14-ти месячный ребенок, по всем при
знакам уже тоже страдающий лихорадкой. Через месяц жена
уедет обратно в Москву для продолжения учебы, а остаться с ре
бенком в здешнем климате без достаточной медицинской помощи
282
будет сопряжено с опасностью для его жизни. В Алма-Ате имеются детские консультации и ясли, есть квалифицированные врачи -- и нет там такого недостатка в продуктах первой необходимости ребенку, как здесь.
Убедительно прошу Губотдел принять вышеприведенные соображения во внимание и разрешить мне переезд в г. Алма-Ата. Прошу уведомить меня о Вашем решении; в конце июля м-ца жена едет в Москву и -- в случае положительного ответа на это заявление -- было бы хорошо и для экономии средств -- а их мало -- и для облегчения дороги ребенку, участок до Алма-Аты переехать вместе с нею.
Несколько слов о моем теперешнем отношении к оппозиции: истекшие 6 м-цев после XV съезда доказывают, что оппозиция по всем вопросам, по которым в течение последних лет были разногласия с большинством Центрального Комитета, была полностью и целиком права. "Бешеная" борьба, которую вело левое крыло партии за выпрямление партийной политики, за чистоту теоретической мысли -- главного оружия в арсенале пролетариата, -- находило свое оправдание в исключительной важности разногласий, с одной стороны, в чрезвычайно напряженной обстановке и в отсутствии внутрипартийной демократии -- с другой. Вопрос шел о жизни и смерти революции, о дальнейшей судьбе мирового рабочего движения. После физического разгрома оппозиции перед партией ребром, так остро, как никогда еще, встали во весь рост вопросы, выдвигаемые жизнью и раньше и своевременно формулированные оппозицией. Вся серьезность обстановки делала невозможным продолжение старой центристской политики, и партия должна была решать: повернуть еще более вправо, к чему ее толкали правые круги, наименее устойчивые и поддающиеся давлению окружающего нас враждебного мира, или круто повернуть влево, сосредоточиться] [...]1, пусть и с опозданием, на правом уклоне, дать беспощадный отпор растущим капиталистическим элементам в стране, вступить на единственно правильный путь, указываемый всеми традициями большевистской партии, учением Ленина. Партия выбрала второе.
В Джаркенте -- ясно -- судить трудно, насколько крутым, решительным является изменение партийной политики. Но я убежден в том, что полностью не на словах, а на деле провести все те новые, правильные лозунги в жизнь, осуществить все те грандиозные задачи, которые партия ставит перед собою в России, Коминтерн во всем мире, не будет возможно, пока не изменится отношение к б[ывшим] членам партии, которые боролись за проведение этой более правильной, более пролетарской политики.
283
Для того, чтобы вести партию, страну и мировое рабочее движение вперед, необходимо выявить старые ошибки, на которые указывала оппозиция, осудить их -- это даст гарантию того, что в будущем они не повторятся -- и дружно взяться за общее дело борьбы за мировую революцию.
Лангер В. В. Джаркент, 24 июня 1928 г.
Т-1776. Публикуется впервые. Машинописная копия. 1 Пропуск в тексте.
9 СОСНОВСКИЙ -- РАДЕКУ
Дорогой Карл!
Письмо Ваше1 с приложениями (письмо к Л.Д. [Троцкому]2 и тезисы-замечания3) меня очень успокоило и обрадовало. Обрадует оно и всех наших друзей. Мне было тяжело Вам об этом писать. Ведь меня и других товарищей буквально забрасывали запросами: правда ли, что Радек начал капитулировать. Замечание Ярославского4 в "Прожекторе" (предисловие к очеркам Арсеньева-Коваленко об "оппозиционном подполье"5) только укрепило подозрения очень многих. Все решили, что кроме телеграммы в "Правду"5 Ярославский имеет в руках еще нечто, неизвестное оппозиционерам. Не только рядовая ссыльная публика, но и ближайшие наши с вами друзья именно так толковали Ваше выступление: как звено в цепи поступков. Я лично и другие любящие вас друзья переживали ваше выступление очень болезненно тяжело. Именно поэтому я должен вам сказать, что я и теперь категорически протестую против всяких ваших индивидуальных выступлений, даже правильных по существу. Лучше запоздать на месяц с общим выступлением (всякий поймет, почему мы запаздываем), чем помогать Ярославскому и Ягоде7 дезорганизовывать наши ряды. Все мы имеем громадные обязательства перед тысячами товарищей. Нужно думать, меньшее ли зло -- деморализация наших рядов, внесение подозрений и всяческой дезориентации. Вы себе представляете настроение товарища, заброшенного в какой-нибудь Термез (граница с Афганистаном), совершенно отрезанного от мира. Он читает телеграмму Радека, примечание "Правды". Раз Троцкий отка
284
зался дать подпись, значит он за параллельные списки, за Ленин-бунд. Если вы получили за девятью подписями (я слышал, что самых-то подписей вам эти молодые хлопцы не прислали), то вы же и виновник того, что они сбились с толку. Они вообразили, что солидаризируются с Троцким против капитулирующего Радека. Выходка Ярославского только укрепит подозрения. Очень вас прошу ни в коем случае не предпринимать таких одиночных выступлений. Вреда от них больше, чем пользы. Только сейчас ваше письмо внесет ясность в представление товарищей. Чего уж дальше! Был у меня этот прохвост Вардин после подписания в Новосибирске фальшивки с Сафаровым. Сей муж, оказывается, клянется до гроба защищать платформу, считает, что платформа победила, что сталинцы обанкротились. Но в публичном заявлении пишет противоположное и убеждает меня, что все это -- формальный момент. Ну, нечто вроде подписания верноподданнической присяги в Государственной думе нашими депутатами. Так вот, и Вардин позволял тоже "информировать" меня о каких-то мне неизвестных письмах Радека. Я его выторил после того, как целый час популярно объяснял ему, что они с Сафаровым -- мелкие жулики, обманывающие всех и вся.
Это первое, что я вам хотел сказать. Второе -- о вашей работе к центру, как вы выражаетесь. Для вас, конечно, не тайна, что наша переписка разрабатывается, прорабатывается и фигурирует-ся в сводках, рассылаемых по аппарату. Когда вы пишете, что центр оказался лучшим, чем вы думали о нем, то это некоторым кажется совершенно созвучным с пятаковским покаянием, что он ошибался в оценке способности руководства установить правильные отношения пролетариата и крестьянства. Раз вы недооценивали пролетарского естества центра, значит неправильны были ваши обвинения. Так могут и будут исполковывать вас. Я же, как и большинство наших товарищей, нахожу, что мы вполне трезво оценивали классовую линию руководства. Если нас 7 ноября избивали на улице за лозунг "Против кулака, нэпмана и бюрократа", то била нас рука именно кулака, нэпмана и бюрократа. Центр на то и центр. В чем недооценка его? Вы не ожидали, говорите, что инициатива поворота будет исходить от центра. Почему? Уж вы-то лучше меня знаете природу центра.
На этом я и заканчиваю свои вам возражения. В остальном мы единодумны. До меня доходят мнения очень большого количества товарищей.
В вашем письме особенно интересно указание на то, что голые цифры ассигнований на капитальное строительство уже не могут говорить ничего серьезного после того, как. даже Розенгольц8
285
определяет размер выброшенных на ветер денег в СОТНИ МИЛЛИОНОВ ("Экономическая жизнь" от 9 июня). От Днепростроя до барнаульских курятников -- всюду деньги летят на ветер и никто за это не отвечает. Классический пример: Ломов9 из Донугля. Этот гусь столь многократно доказывал свое умение провалить хозяйство, что прямо необходимо назначить его руководителем ВСНХ. Круг будет завершен. Эти сотни миллионов как раз и могли бы улучшить положение рабочих.
Я просматривал смоленские газеты за период чистки (апрель-май)10. Так вот, даже в смоленском масштабе сталинская партия обошлась в громаднейшие деньги. Именно благодаря этому опаснейшему режиму всякий стопроцентно-монолитно голосующий прохвост мог расточать народное достояние как ему только угодно. Вся современная система отчетности и контроля представляет собой фикцию. В этом после шахтинского и смоленского дела нельзя даже и сомневаться. На бумаге у Ломова, как и в Смоленском хозяйстве, все обстояло благополучно. А на деле -- полный развал. Ломов приезжал в Москву каждый раз с вагоном благополучных диаграмм. А у него целые отделы (Стройбюро, Управление Нового Строительства, Импортный отдел, Иностранный отдел) были захвачены белогвардейскими организациями и подчинялись больше Парижу и Варшаве, чем Москве. Само собой, иностранная буржуазия, видя, как легко удавалось подточить Донбас, не имела нужды торопиться с уступками нам. С какой стати? Сегодня уголь, завтра нефть, потом металл. Что тогда останется от соввласти?
