Сергей Сартаков - Свинцовый монумент
Дома он придирчиво рассматривал свой набросок. И понял, что ищет в нем не ту основу, идя от которой взяться бы за перо и переписать настоящую картинку, как называл его рисунки Мирон, ищет он глаза Ольги и мысль, скрытую в их смешливом прищуре. А глаза ласкали, успокаивали, обещали что-то очень светлое, радостное. Андрей вдруг ощутил в себе достаточную силу, чтобы теперь, когда разгадана тайна Ольгиного взгляда, написать и полностью ее портрет, сделать то, что прежде никогда ему как следует не удавалось.
Несколько вечеров он ничем другим не занимался, только делал разные пробы. Пером, угольным карандашом и давно уже отвергнутыми им и заброшенными на чердак акварелью и гуашью. Странно, он сам удивлялся: лучше всего получился портрет, написанный так не любимой им акварелью. Но, пожалуй, очень хороши, живы были только глаза. И несколько холодными и неприветливыми казались все остальные черты Ольгиного лица. Андрей рассердился. Почувствовать в себе такую внутреннюю силу, уверенность, а результат мазня. Он собрал все свои работы в папку и сунул ее на полку, где хранились у него рисовальные принадлежности.
"Пусть отлежатся, - подумал он, - а пока надо хорошенько еще присмотреться".
И это было очень убедительным доводом в пользу того, чтобы ходить теперь в библиотеку с мягким карандашом и блокнотом из рисовой бумаги.
"Вот когда получится как следует, - убеждал он себя, - и станет известен адрес Мирона, я ему отправлю Ольгин портрет. Пусть он локти погрызет: зачем уехал?"
Он яростно защищал Ольгу. Не представляя точно от кого, но смутно чувствуя - не столько для счастья Мирона, сколько...
Ему виделась Ольга в их доме, спокойная, улыбчивая. И не надо будет поглядывать на нее издали, украдкой от сидящих рядом читателей делать карандашные наброски в блокноте. С нею можно каждый день разговаривать, встречать ее, когда она по вечерам возвращается с работы. А в выходные дни пойти вместе в лес. Летом собирать цветы, осенью - грибы, ягоды. А зимой на лыжах. Она в красной вязаной шапочке с белым хохолком и в таких же ярких рукавичках. Ольга должна очень красиво и легко бегать на лыжах, спортивная у нее фигура. И если, скатываясь с крутой горы, упадет, зароется в снежный сугроб, она лишь от души расхохочется. Помочь ей надеть слетевшую с ноги лыжу...
Получалось, что вместе с Ольгой все время только он, а брат не то еще служит в армии, не то просто на время уехал куда-то. Не думать о Мироне вовсе Андрей не мог.
Теперь он искал случая поговорить с Ольгой. Но о чем? Да все равно о чем...
Нет! Он будет говорить с ней о Мироне. Он должен выяснить все, знать правду, чистую правду, хотя он знал, что эту чистую правду он и так уже знает и очень давно, со времени своего обстоятельного разговора с Федором Ильичом. Но это ведь и лучше: прийти с открытым сердцем к человеку, которого неправильно обвинили.
Когда настойчиво ищут случая, он находится. В библиотеке был объявлен санитарный день. Моют полы, оконные стекла, стирают пыль с книжных шкафов и стеллажей. А в преддверии зимы промазывают с улицы рамы. Все это делают сами сотрудники библиотеки.
Андрей еще накануне прочитал объявление, вывешенное на двери. Ну что ж, санитарный так санитарный.
Но именно в этот день у них на стройке, у маляров, после обеда оказался простой. Не привезли краску. Прораб отпустил всех по домам. Андрея почему-то потянуло пойти мимо библиотеки. А вдруг...
И действительно, Ольга в холщовом переднике, надетом поверх легкого осеннего пальто, промазывала рамы. Стояла на шаткой лесенке-стремянке, прислоненной к косяку, держалась одной рукой за стену, а другой доставала из кармана передника куски замазки, заранее скатанные в колбаску, и прилепляла их в уголки между стеклом и рамой. Потом разглаживала столовым ножом. Действовала она неуверенно, и лесенка от этого шаталась еще сильнее.
- Разрешите, я вам помогу, - предложил Андрей.
И замер от собственных слов. Именно такие слова он ей уже говорил. Может быть, во сне. Или ведя с нею мысленный разговор.
Ольга повернулась. Стремянка от быстрого ее движения совсем покосилась. Андрей плечом успел прижать лесенку к стене.
- Ой, чуть не упала, - прерывисто дыша, проговорила Ольга. - Вот спасибо вам!
- Да это я вас испугал, - сказал виновато Андрей. - За что же спасибо? Ругать меня надо.
- А я не умею. - И Ольга улыбнулась мягко, ласково, только одними глазами. - Вы мне правда поможете?
- Моя работа, - сказал Андрей. - Маляр. Для меня это пустяк. Спускайтесь вниз. И дайте свой фартук. А сами идите в тепло. Вон, смотрите, руки у вас покраснели.
Но Ольга не ушла, осталась ему помогать, подавала замазку, вместе с ним переставляла лесенку. Что-то рассказывала о библиотеке, о новых книгах, полученных за последние дни. Андрей не всегда разбирал слова, но главное он слышал голос Ольги.
Работа в его привычных руках кипела. Ольга благодарила:
- Мне бы и дотемна одной не справиться. Большое вам спасибо!
Она протянула руку. Но Андрею не хотелось прощаться, ему нужно было с ней поговорить. Он так искал этого случая! Посмотрел на свои ладони, жирно пропитанные олифой.
- Запачкаю.
- Да у меня такие же, - добродушно сказала Ольга. - Давайте зайдем в библиотеку, помоем.
Внутри помещения уборка была еще в самом разгаре, но читальный зал приведен в порядок. Ольга на ходу крикнула куда-то вглубь:
- Мария Георгиевна, а я свое дело сделала, сейчас приду вам помогать! И, дождавшись отклика "Ой, какая умница!", добавила: - Не сама я сделала. Добрая душа нашлась с золотыми руками.
И потащила Андрея, тающего от удовольствия, темным узким коридорчиком к умывальнику. Вода из крана текла холодная. Андрей мылил руки и приговаривал:
- Эх, керосином бы сперва!
- Зачем керосином? - удивилась Ольга, снимая с гвоздя полотенце. Керосин же очень вонючий.
- Зато он олифу и краску всякую хорошо растворяет. А потом отмыть керосин уже нетрудно. Вы не знали этого?
- Нет. Я предпочитаю духи.
Он принялся и еще что-то рассказывать из секретов своего малярного мастерства. Было очень легко разговаривать с Ольгой, особенно вот в таком слабом свете гаснущего дня, заново все намыливая и намыливая руки. Мешало только одно. Он не решался назвать ее по имени, не знал как: Ольгой, Олей, Олечкой или Ольгой Васильевной. Все-таки она библиотекарша и старше его на один год. Ждал: может быть, она первая сделает это? Тогда все станет проще. Но Ольга тоже никак не называла его, значит, не знает пока, кто он такой. А он ведь искал вот этой свободной встречи с нею с глазу на глаз ради Мирона, и если сейчас принять полотенце, вытереть руки, то придется сразу же уходить. Нехорошо в полутьме так долго оставаться наедине с девушкой.
- А я ведь брат Мирона, - выговорил он, как ему показалось, совсем ни с того ни с сего. Просто против воли сорвалось с языка.
Но Ольга ничуть не удивилась.
- Знаю, - спокойно сказала она. И повторила: - Знаю, Андрюша.
Положение круто переменилось. Вот так: Андрюша... Почему же до этого она и виду не подавала, что знает его? Может быть, только сейчас догадалась? Или он сам ей наполовину это подсказал?
- И записку от Мирона тоже я вам посылал, - словно проваливаясь куда-то в темноту, сознался Андрей. - Помните?
- Помню, - подтвердила Ольга. - Только я все ждала, когда ты придешь и поподробнее мне расскажешь о нем. Никак не могла понять: тихонечко садишься в уголок, а со мной ни слова. Откуда Мирон прислал мне привет? Оттуда уже, из тайги, или еще с дороги?
Андрей держал полотенце в руках и онемело смотрел на Ольгу. Оказывается, она знает все, все. И почему-то сразу стала называть его на "ты". Но говорит очень мягко, ласково. Интересуется Мироном. А вдруг она знает и то, что "привет от Мирона" выдуман?
- Андрюша, ты поспешил, - сказала Ольга, - Мирон не успел еще ничего написать. Ему еще думать и думать надо, как написать. И напишет он прямо мне, а не тебе. Так ведь? Хороший брат у тебя, очень хороший. - Она улыбнулась, Андрей видел, как во все более сгущающихся сумерках блеснули ее плотные, крепкие зубы. - И ты тоже очень хороший. Брат. Ну-у и парень очень хороший.
- А зачем же ты так с ним тогда? - прерывающимся от волнения голосом проговорил Андрей, все еще не решаясь назвать ее Олей, как ему страшно хотелось, но легко принимая "Андрюшу". И волнуясь не потому, что томила обида за брата, а потому, что Ольга, так свободно и просто разоблачив его, не упрекнула, а даже похвалила. С какой-то особой нежностью.
- Что "тогда"? - переспросила Ольга. - Ах тогда... Было! Все точно так и было. Ну и что же? Ох и глупый ты! И Мирон твой глупый. Дай сюда, - она сильно потянула из рук у него полотенце. - И ступай домой. После как-нибудь поговорим, Андрюша... Да, поговорим?
И в тот же миг Андрей ощутил мягкие теплые губы Ольги на своих губах. Еще раз... И снова и снова... Это было и страшно и хорошо, потому что наливало все тело какой-то необычной горячей тяжестью, сковывающей движения словно в сказочном сне.
