Виктор Чернов - Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий
Красный террор целыми неделями и месяцами держал под Дамокловым мечом тысячи людей. Были случаи, когда заключенные отказывались выходить из камеры на предмет освобождения из тюрьмы, опасаясь, что вызов на волю — ловушка, чтобы обманом взять из тюрьмы на расстрел. Были и такие случаи, когда люди выходили из камеры в полном сознании, что они выходят на волю, и сокамерники обычными приветствиями провожали их. Но через несколько дней фамилии этих мнимо освобожденных указывались в списке расстрелянных. А сколько было таких, имена которых просто не опубликовывались…
Впрочем, не в пример другим городам, красный террор в Москве не коснулся социалистов, хотя с. — р. и были объявлены вне закона и заложниками.
Здесь был расстрелян только один социалист-революционер — Пинаевский. Молва говорит, что расстрел этот произошел вследствие личных обид на Пинаевского со стороны бывших левых С.Р., ушедших к большевикам и работавших в это время в В. Ч. К. — Но в Петрограде «красный террор» унес не один десяток социалистов-революционеров. Список их был опубликован своевременно в газетах. Кроме этого официального списка несколько человек рабочих социалистов погибло в районах, откуда после убийства Урицкого расстреливали без всякой регистрации. В Бутырской тюрьме в это время сидевшие социалисты информировались с воли, что в президиуме В. Ч. К. идет горячая борьба о судьбе заключенных социалистов и что голоса делятся поровну. Ответственные того периода деятели В. Ч. К. Яковлева и Скрипник со свойственным чекистам цинизмом уже заявляли родственникам заключенных: «Ваш муж будет расстрелян, что из того что он социалист». Кто был тот один, голосом которого сохранились сотни жизней, — нам, простым смертным, осталось неизвестно. Но во всяком случае на этот раз социалистов в Москве не тронули. В декабре месяце они были освобождены.
Новая волна массовых расстрелов социалистов прокатилась по всей России в марте 1919 году, и если в первый год захвата власти большевики с некоторой нерешительностью и как бы смущением сажали социалистов в тюремные застенки, то по мере укрепления власти, террор по отношению к политическим противникам становился все тверже и тверже. Средняя норма пребывания в тюрьме социалистов в 1918 году равнялась трем-четырем месяцам, в 1919 году средняя поднялась до 8–9 месяцев. А в 1920 г. активные работники социалисты сидят до сего времени, то есть, полтора-два-три года. В марте 1919 года произошла десятидневная легализация партии С. Р. Эти дни широко были использованы партией для массовой агитации среди масс и печатно и устно. Большевики в эти десять дней воочию убедились, как рискованно для диктатуры их партии допустить к массам социалистов. Тираж с. р.-овской газеты «Дело Народа» возрос до 100.000 экземпляров и все таки рабочие районы жаловались, что газеты не хватает. Настроение митингов, собиравших по 1–2 тысячи человек, было явно на стороне социалистов революционеров, и никакие клакеры, сотнями посылаемые большевиками на эти митинги, не могли ничего поделать. Тогда всем свободам был положен быстро насильственный конец. На все партийные учреждения был произведен внезапный единовременный набег, газета закрыта, помещения московского комитета партии и его районов были разгромлены, имущество реквизировано и растащено. Множество народу арестовано. Бутырка вновь заполнилась социалистами, с тем, чтобы с этого дня не оставлять стен каземета.
Потянулась длительная мучительная борьба за человеческие условия тюремного существования, и в этой борьбе переплетались старые испытанные методы борьбы за защиту прав заключенных: протесты, обструкции, голодовки, самосожжения. Временами удавалось достигнуть сносных условий заключения. Но налетал ураган, заключенные социалисты подвергались развозам по провинциальным тюрьмам в условиях невыносимого человеческого существования. И борьба начиналась вновь.
В основу своей сыскной работы Ч. К. положила методы, которыми пользовалась старая охранка. Ч. К. детально изучала весь материал, относящийся к постановке сыска в это «доброе, старое время» и потому ее краеугольным камнем сделала провокацию.
Поставил на должную высоту, развил и усовершенствовал этот метод сыска уполномоченный по эс-эровским делам следователь Кожевников. Бойкий и расторопный петроградский рабочий, с некоторым внешним лоском, в революционный период больше занимавшийся собой и обиванием Невских тротуаров, Кожевников с захватом большевиками власти быстро создал себе карьеру и проявил достаточный организационный опыт. Получив общую директиву от В. Ч. К.: — в революции все дозволено, он быстро поставил дело внутреннего осведомления. Человек по природе своей с широким размахом и отсутствием моральных устоев, он стал придерживаться метода вылавливать активных партийных работников путем массовых арестов и среди этой массы вербовать себе осведомителей. Он хорошо понял, что в краткую эпоху легального существования социалистических партий, при огромном наплыве прозелитов, совершенных новичков в революционном движении, не закаленных в ее суровой практике и не окрепших в ее школе моральных и идейных традиций, можно найти достаточно нестойких и даже случайных элементов, перед которыми, после надлежащей подготовки запугиванием и всякими тяжкими испытаниями, можно не без успеха ребром поставить вопрос: «да» или «нет». В помощь угрозам приходили всякие хитрости, обман, уговоры, давление через родню; для Кожевникова было «все позволено», ложь, клевета, ссылка на выдачу других, устрашение и натравливание случайно арестованных на членов партии и т. д. Вот образчик беззастенчивости Кожевникова.
В 1921 г., кажется в марте месяце, арестовывается член партии с.‑р. Бауер. У нее обнаруживается какая то телеграмма от местных властей о крестьянском движении. В связи с этим арестовали на телеграфе нескольких телеграфисток и курьера, совершенно не смыслящих в политике и недоумевающих о причине своего ареста. Кожевников требовал от Бауер выдачи лиц, которые передали ей телеграмму и указания, кому эту телеграмму она в свою очередь должна была передать. Бауер естественно отказалась от каких бы то ни было показаний. Тогда Кожевников созвал всех «барышень», случайно арестованных и заявил, что их судьба будет зависеть от этой женщины. Если они заставят Бауер выдать ее товарищей, то они будут освобождены, если нет — то будут сидеть по 10–15 лет в лагерях. «Каким способом вы заставите ее сделать это — меня интересовать не будет и вмешиваться в ваши отношения мы не будем». И Кожевников сделал очную ставку Бауер с телеграфистками, а после всех их посадил в невыносимые условия и притом в одну общую камеру. Можно себе представить, какую пытку переживала Бауер в этой совместной жизни в течение почти целого месяца с людьми, видевшими в Бауер виновницу их заточения. Достигнуть Кожевникову своей цели не удалось и он принужден был освободить одних, а Бауер перевел в другие условия сидки.
Ловля Кожевниковым осведомителей производилась не только среди заключенных, но и среди их родственников, в особенности жен, с постоянной приманкой в виде обещания освободить их мужей.
Вот несколько примеров этой провокационной практики.
В марте месяце 1918 года аресты социалистов-революционеров были произведены по провокации Уточкина, состоявшего одновременно в партии с. — р. и на службе в Ч. К. После разоблачения Уточкин открыто поступил на службу в Ч. К. в качестве внешнего осведомителя. Сыск его сводился к тому, что он толкался в толпе народа, вызывал разговоры на политические темы, ругал большевиков за гражданскую войну и хозяйственный развал в стране, а когда находил сочувствующих, а тем паче горячо сочувствующих, тут же сам арестовывал их. Стараниями этого ревностного чекиста были разгромлены два партийных издательства «Революционная Мысль» и «Дело Народа».
В 1919 году в Саратове был арестован и переведен в Москву рабочий печатник Зубков. Весной 1919 г. его освободили. Он втерся в доверие местной организации, взял на себя работу в нелегальной типографии, но вскоре был открыт и распубликован как провокатор, успев выдать типографию и несколько явочных квартир. После разоблачения он оказался в рядах коммунистической партии, следователем М. Ч. К. по эсеровским делам и членом Московского совета рабочих депутатов.
Вот еще тип провокатора. Старый партийный работник железнодорожник Павел Дыко, пользовавшийся даже популярностью в мастерских Александровской железной дороги. Он не раз арестовывается В. Ч. К… и М. Ч. К., один раз судился в революционном трибунале по делу организации забастовки в железнодорожных мастерских. Зимой 1920 г. он освобождается и принимает деятельное участие в партийной работе. Энергично восстанавливает жел. дорожную организацию. Ставит партийную железнодорожную технику, ведет непримиримую агитацию против большевиков. Но в то же время происходит ряд необъяснимых провалов в предприятиях, к которым он имеет касательство. Во время массовых арестов осенью 1920 г. он с некоторыми мало активными членами партии берет на себя инициативу переговоров с Ч. К. о разрешении партийной конференции, в целях создать подтасованное мнение партии, для дезавуирования Центрального Комитета партии по вопросу о его позиции по отношению к большевикам. Махинация раскрывается, а вместе с тем получаются неопровержимые данные, что Павел Дыко находится на службе в В. Ч. К. — А через некоторое время он уже коммунист и следователь М. Ч. К. по левоэсеровским делам. А вскоре оказывается что «двойная бухгалтерия» для него не новость, открывается, что в царское время он был агентом-осведомителем охранки…
