Андрей Буровский - Правда о «золотом веке» Екатерины

Возможен, конечно, и другой вариант — народное восстание, мятеж, наподобие разразившегося в 1648 году бунта, направленного против политики царских любимцев. Тогда, в 1648 году, Алексей Михайлович выдал на расправу одних и приложил все усилия, чтобы скрыть, спрятать других, может быть, виноватых и не меньше, ноболее любезных его сердцу. Петр Алексеевич, правнук Алексея Михайловича, мог действовать таким же образом, а мог воспользоваться стихией бунта, чтобы вообще смести Долгоруких. Во всяком случае, режиму «прихватизации» оставались от силы годы, а очень вероятно, что и месяцы. Что потом?

Вряд ли — возвращение в Петербург. Мне, потомку петербуржцев в пятом колене, не очень приятно такое предположение… Но при прочном воцарении Петра, при утверждении его потомков, Петербургу суждена, скорее всего, судьба довольно захолустного города. И совершенно неинтересного и с точки зрения культуры и архитектуры: ведь в 1730 году не существовало ни архитектурного ансамбля, ни великолепных музеев, ни «строгого–стройного» вида, который так любил А.С. Пушкин. Все это и возникло потому, что Петербург остался столицей, в него вложили немалые денежки… а знакомый нам город, которым восхищаются, который сравнивают с Венецией и Римом, отдавая порой пальму первенства вовсе не Венеции, возник не ранее самого конца XVIII века, а во всей полноте — к 1830–м годам.

Если Петр II не возвращается в тогдашний Петербург, то и Петербург, родившийся через семьдесят лет, не возникает.

Если двор остается в Москве, если правительство стремится не к надуманным целям, типа экспедиции на Мадагаскар, а к реальным, то и флот, скорее всего, остается невостребованным. И уж, конечно, окончательно отходят на второй план, исчезают из политики выскочки времен Петра I, порождения Всепьянейшего собора. Интересно, а как тогда ведет себя Яков Брюс? И вспомнят ли о нем при дворе Петра II?

Если бы состоялось утверждение этой нормальной, самой здоровой части династии Романовых, Лопухиных по бабке, многое пошло бы лучше, чем в состоявшемся варианте истории. Отмечу только некоторые возможности.

Не произошла бы германизация династии. Сам Петр II, наполовину немец, был живым порождением политики Петра I, направленной на германизацию династии. Но его дети от Екатерины Долгорукой — немцы уже на 1/4, и традиция брать жен для наследников престола непременно в Германии, утвердившаяся позже, вполне могла и не возникнуть.

Династия стабилизировалась бы, и «период дворцовых переворотов» окончился бы не к 1762–му, а к 1730 году. То есть легче и быстрее сложились бы новые «правила игры», на тридцать лет раньше кончился бы период неопределенности и безвременья.

Не сложилась бы «немецкая партия», которая принесла России столько вреда; немцы, служившие в России, проходили бы тот же путь постепенной ассимиляции, который проходили они и в XVII, и позже, в XIX веке. А вот попытки «прихватизировать» Россию, как это сделал Бирон со товарищи в 1740 году, станут попросту невозможны. .

Но и в этом случае, на мой взгляд, русский народ остался бы расколотым на две ветви, интересы и культура которых все продолжали бы расходиться. Потому что если бы даже Петр II Алексеевич или наследующий ему Алексей II Петрович осознали опасность и попытались: что–то изменить, они столкнулись бы с интересами самого сильного, самого богатого и самого организованного; сословия в тогдашней России — дворянства; причем с интересами не какой–то одной группы или некоторых групп дворянства, а всего сословия в целом.

И тогда Петру Алексеевичу или Алексею Петровичу предстояло бы или отступиться от решения проблемы, или, скорее всего, сложить свои буйные головы.

Глава 2

ПРИЗРАК ДВОРЯНСКОЙ КОНСТИТУЦИИ

Стоят во время воинского парада на Мавзолее Чингисхан, Атилла и Наполеон. Чингисхан с Атиллой стонут:

— Вот мне бы такие танки! Такие пушки! Такие ракеты!

А Наполеон не смотрит на технику, всё листает газету «Правда». А потом со вздохом говорит:

— Вот мне бы такую газету. Никто бы до сих пор не знал, что я проиграл Ватерлоо!

УТРО 19 ЯНВАРЯ

К 19 января 1730 года планировалась свадьба юного царя, Петра II, и Екатерины Долгорукой. В Москву окончательно переехал весь двор. В Москве стояли гвардейские полки, Преображенский и Семёновский, числом солдат и офицеров до 3000. Мало этих, официальных, лиц, со всех городов и весей съехалось русское дворянство на свадьбу — поздравлять, участвовать, просто смотреть, кричать «Виват!», пить вино шампанское, виноградное и хлебное и тем показывать свою лояльность. До 20 тысяч дворян, считая с семьями, скопились в Москве в эту зиму.

Казалось бы, вновь утверждается российский престол, на короткое время попавший в руки скверной женки, второй супруги Петра, которую и не понять было, как надо правильно называть: Екатериной или Мартой. Два года сидела она на престоле, пока померла, не в последнюю очередь от пьянства, а Меншиков, торговавший в детстве пирогами, был чем–то вроде императора…

Теперь как будто конец сраму, власть взял прямой потомок Петра I, его родной внук, и тоже Петр. Молод? Так вырастет! И вообще — официально служба дворянина начиналась с 15 лет. Возраст этот людям XVIII века отнюдь не казался младенческим. Тем более царь женится, официально переходит грань, отделяющую «вьюноша» от взрослого мужика, от полноправного взрослого.

Трудно сказать, как повернулась бы история России, проживи юный император еще 20—30… ну даже хотя бы 10 лет. Если бы успел он осуществить хотя бы одно из возлагавшихся на него ожиданий: стать отцом нескольких сыновей, исключить угасание династии. Но даже и этой надежде, скромнейшей из всех возможных, сбыться не было суждено…

Еще хрипел в последних муках юный царь, а рядом со смертным одром разворачивались «страсти по власти»: заседали восемь членов Верховного тайного совета, высшие чиновники государства, искали императору преемника. Для решения важнейшего вопроса Верховный тайный совет расширил сам себя: включил в себя двух Долгоруких и одного Голицына и состоял теперь из четырех Долгоруких, двух Голицыных, канцлера Г.И. Головкина и А.И. Остермана, которого поносили, бранили, но без которого мало что умели сделать.

Эти восемь человек, сверхузкий олигархический кружок, гораздо уже старого, допетровского боярства, — они–то и распорядились в очередной раз престолом Российской империи.

Князь Алексей Григорьевич Долгорукий потребовал было престола для своей дочери Екатерины, показывал «некое письмо, Петра II завет» (как рождался этот «завет» и кто его писал, мы знаем), но никто не стал даже обсуждать кандидатуры, и князю не очень дипломатично посоветовали заткнуться. Так что самой несерьезной претенденткой стала Екатерина Долгорукая.

В числе возможных претендентов на престол называли Евдокию Лопухину, царицу–монахиню, первую жену Петра I, младшую дочь Петра Елизавету, двухлетнего сына умершей к тому времени старшей дочери Петра Анны, герцога Голштинского (будущего Петра III), трех дочерей царя Ивана….

Как заключает В.О. Ключевский,

«кандидаты ценились по политическим соображениям, по личным или фамильным сочувствиям, но не по законным основаниям».

Уже под утро держал речь князь Дмитрий Михайлович Голицын и говорить начал о том, что Бог наказует Россию, отняв у неё императора, на которого возлагалось столько надежд. Елизавета и Анна, дочери Петра от Екатерины, продолжал Голицын, — незаконнорожденные; Анна родилась в 1707 году, Елизавета — в 1709, а Петр и Екатерина обвенчались в 1712 году. Можно ли возводить на престол незаконнорожденных?!

Завещание — «тестамент» Екатерины о передаче власти Петру II, а после него — Елизавете Петровне незаконен, так как сама Екатерина — лицо низкого происхождения и не имела права занимать престол. А раз так, надо перейти к старшей линии династии, к дочерям старшего брата Петра, Ивана Алексеевича. Но Екатерина Ивановна — жена мекленбургского принца, к тому же человека вздорного, возводить её на престол Российской империи по многим причинам неудобно. А вот Анна Ивановна, вдова курляндского герцога, очень даже удобна для возведения на престол. Тем более она дочь матери из старинного русского рода, женщина, одаренная «всеми нужными для престола качествами».

Подействовали красноречие Дмитрия Михайловича или какие–то иные факторы, но с его аргументами верховники согласились: быть на престоле Анне Ивановне, племяннице Петра Великого!

— Так! Так! Нечего больше рассуждать, выбираем Анну! — кричали верховники.

Но князь Дмитрий Михайлович не считал, что все уже решено:

— Ваша воля, кого изволите, только надо и себе полегчить, — снова обратился он к собравшимся.