Дмитрий Винтер - 1612. Все было не так!
Узнав о пропаже купцов, Шуйские разослали своим сторонникам призыв идти к царю и бить ему челом, чтобы он развелся с бесплодной Ириной. Однако Годунов через своих агентов узнал об этом… Митрополит принял его сторону, объявив развод «делом беззаконным» (после того, как сам Борис «кротко» обратился к нему именно с такими словами). В итоге противники опять «помирились», поскольку Годунов обещал не мстить никому, кто поддерживал челобитную о царском разводе.
Однако вскоре по доносу холопов князей Шуйских «открылся» заговор с участием двух представителей этой фамилии – того же Ивана Петровича и Андрея Ивановича. В итоге их сначала разослали по имениям, а потом выслали в Каргополь. Такая же участь постигла и В.И. Скопина-Шуйского (помощника И.П. Шуйского при обороне Пскова и отца будущего героя Смутного времени), а также князей Татевых, Урусовых, Быковых, Колычевых и «многих гостей и купцов». Сослан был в Хустынский монастырь и митрополит – очевидно, за призывы к «гнилому компромиссу»; его сменил уже знакомый нам Иов, который вскоре станет патриархом.
Ивана Петровича Шуйского вскоре удавили в ссылке. Собственно, с этого момента Борис Годунов и становится единоличным правителем страны. Прочим Шуйским, а также князю Ф.И. Мстиславскому Годунов… запретил жениться, вероятно, потому, что боялся их (или их потомков) соперничества за престол как Рюриковичей. А. Курганов отмечает, кстати, что запрет на браки представителей высшей знати существовал и при Иване Грозном[124], хотя непонятно, зачем это было не выборному сравнительно «худородному» царю, а законнейшему наследственному монарху? Впрочем, могла быть одна причина, о которой я скажу позднее.
Кстати, о бесплодии Ирины: как выяснили современные антропологи по ее скелету, царица не была бесплодна, но страдала дефектом тазобедренных костей, отчего почти не могла родить живого ребенка (беременела-то она не раз). Борис Годунов уже в 1585 г. выписал для сестры опытных медиков из Англии, однако лечение не состоялось будто бы из-за протестов духовенства: как, мол, еретики-протестанты могут осматривать православную царицу?![125] Пусть тут действительно виновато духовенство, но что мешало Годунову несколько лет спустя, когда он оттеснил от трона всех соперников и стал бесспорным правителем, пригласить к Ирине врачей еще раз? Уж не тайное ли желание после смерти бездетного Федора сесть на престол самому?
Была у Годунова еще одна соперница в борьбе за престол – вдова датского королевича Магнуса, которого Иван Грозный сделал своим вассальным правителем в Ливонии и женил на своей двоюродной племяннице Марии – дочери казненного им в 1567 г. двоюродного брата князя Владимира Андреевича Старицкого. Теперь Мария с маленькой дочерью Ефимией жила в Риге, где поляки содержали ее достаточно скудно, и она вняла приглашению Годунова, который уговорил ее (через посредство все того же Джерома Горсея) приехать, обещая хороший прием и наделение вотчинами. Королева (этот титул она носила, поскольку Магнус получил от Ивана Грозного титул «короля Ливонского») с дочерью сумела бежать из Риги. Правитель поначалу и в самом деле принял ее очень радушно, дал ей в удел богатые поместья, обильно снабдил деньгами, а потом приказал именем царя насильно постричь в монахини (в Пятницкий монастырь близ Троице-Сергиевой лавры). Дочь вскоре умерла, как говорили в народе, ей «помогли умереть» по тайному приказу Бориса; хоронили ее с царскими почестями[126]: мертвая соперница Годунову была уже не страшна.
Помимо И.П. Шуйского и И.Ф. Мстиславского, из числа чем-то отличившихся в царствование Ивана Грозного или их родственников у Годунова еще один соперник – Богдан Бельский, племянник Малюты Скуратова. Годунов сумел устранить его от московских дел, поручив ему важное дело на периферии: Бельскому предписывалось построить на р. Северский Донец «у Бахтина Колодезя» новый стратегически важный город, который должен был получить название Царев-Борисов[127] (ныне г. Изюм в Харьковской области). Задача была успешно выполнена, однако вскоре Бельский навлек на себя гнев самодержца своими неосторожными высказываниями вроде «Борис царь в Москве, а я в Цареве-Борисове»[128], за что и подвергся опале. Впрочем, не только за это…
Годунову, наконец, необходимо было расправиться с родственниками первой жены Ивана Грозного – Романовыми. Федор наряду с Годуновым поручил «строить царство» также Федору Никитичу Романову, который по матери приходился ему двоюродным братом (мать Федора, первая жена Ивана Грозного, Анастасия и отец Ф.Н. Романова Никита Романов-Юрьев были родными братом и сестрой). Однако после смерти Федора Годунов и компания взялись и за Романовых; их арестовали в ноябре 1600 г. Есть версия, что Годунов просто заметил, что у Романовых в Боярской думе образовывается численный перевес, и решил нанести удар раньше, чем этот перевес будет реализован[129]. По свидетельству польских послов, при захвате романовского «подворья» 26 октября (5 ноября) 1600 г. произошло форменное сражение между царскими стрельцами и романовской вооруженной челядью[130].
Романовых обвинили в попытке ни много ни мало «извести» царскую семью, подбросив ей отравленные корешки. Именно так – почти никто не сомневается, что корешки Романовым были подброшены (многие источники даже называют имя провокатора – романовского казначея Второго Бартенева, желавшего выслужиться перед Годуновым)[131]. Между прочим, если и действительно были найдены отравленные корешки, то они вполне могли предназначаться, скажем, для травли мышей и крыс[132].
Тем не менее, приученная к покорности Иваном Грозным Боярская дума «единогласно осудила» мнимых заговорщиков, причем думные бояре на Романовых, по свидетельству летописца, «аки звери пыхаху и кричаху», и несчастное семейство отправили кого по монастырям (как самого Федора Никитича, которому предложили выбор между смертной казнью и постригом; он выбрал второе и стал монахом Сийского монастыря Филаретом), кого по ссылкам. В ссылку отправили одних в Сибирь, других на Крайний Север (на берег «Студеного моря»), при этом везли их в таких условиях, что, как констатирует вообще-то симпатизирующий Годунову Р.Г. Скрынников, «удивляться надо не гибели их, а тому, что некоторые из них все-таки уцелели»[133].
А. Курганов упоминает и о насильственном постриге в монахини боярских жен и дочерей[134], и как минимум в отношении супруги Ф.Н. Романова это справедливо. В. Козляков даже сравнивает расправу с Романовыми с началом Опричнины, поскольку, мол, она ознаменовала перелом в политике Годунова от сравнительно мягкой к репрессивной, подобно тому, как такой же переход в политике Ивана Грозного ознаменовало учреждение Опричнины. Кстати, есть некоторые основания думать, что Романовых поддержал и Богдан Бельский, которому за это и была объявлена опала, а не только и не столько за его дерзкие слова «я – царь в Цареве-Борисове»; как бы то ни было, в 1601 г. ему публично выщипали бороду, а потом сослали[135]. Надо думать, если бы не родство с царицей Марией, которая как дочь Малюты Скуратова приходилась Бельскому двоюродной сестрой, он бы выщипыванием бороды и ссылкой не отделался.
В общем, можно согласиться с пушкинским героем: «Он правит нами, /Как царь Иван (не к ночи будь помянут)»! То есть, конечно, репрессии со временами Грозного были несопоставимы, но методы оставались те же.
Впрочем, в первые годы своего официального царствования Борис не только репрессировал сравнительно мало, но и старался разыгрывать перед народом милостивого и щедрого государя (а может быть, и старался им быть искренне по отношению к тем, от кого он опасности своей власти не видел) и даровал своим подданным ряд налоговых и других льгот. Так, все служилые люди по случаю начала нового царствования получили двойной оклад, купцы на два года освобождались от пошлин, землепашцы – на год от податей и т. д[136]. Вошли в историю слова Годунова во время его венчания на царство, когда он пообещал, что в его государстве не будет бедняков, а затем, расстегнув кафтан, взял себя за ворот рубахи и сказал: «И эту последнюю разделю со всеми!» Однако льготы когда-нибудь должны были кончиться…
В завершение отметим еще одну деталь. Жак Маржарет пишет, что русские обучились книгопечатанию «лишь 10–12 лет назад» (т. е. в середине 1590-х гг.). Комментатор поправляет его, напоминая о первопечатнике Иване Федорове при Иване Грозном[137], однако вспомним: после начала Опричнины Иван Федоров бежал в Литву, и вполне возможно, что возрождение книгопечатания на Руси действительно наступило только через тридцать лет. Тоже показатель результатов деятельности Ивана Грозного, кстати.
