Елизавета I - Кэролли Эриксон
Юных фрейлин королева держала в отдалении и представлялась им скорее в облике сухой, требовательной хозяйки, от которой, несмотря на некоторую щедрость и грубоватый юмор, всегда можно ожидать пинка. Она требовала от них хорошего образования, умения играть на лютне и петь. А главное — они должны были быть понятливы и симпатичны — своего рода фон ее собственного девического вида, достигаемого разнообразными притираниями. Одевались они под стать самой королеве и, если хватало ума, скрадывали свою молодость, так чтобы не подчеркивать возраст госпожи — по крайней мере на расстоянии.
Сопровождая Елизавету по воскресеньям в королевскую часовню или прислуживая ей за столом, фрейлины, в общем, вели себя как положено, хотя порой за спиною перешептывались так, что «у нее желчь разливалась». Но оставаясь одни, особенно в гардеробной, где спали, они принимались хохотать и вообще поднимали невообразимый шум, раздражавший дворцовую охрану, располагавшуюся поблизости.
Девушки вовсю флиртовали, иногда давали себя соблазнить, кое-кто тайком выходил замуж или впадал в католическую ересь, что вызывало бешеный гнев королевы. Разумеется, мужчины им проходу не давали. Смотрителю Виндзорского замка было велено сделать в помещениях фрейлин перегородки попрочнее и повыше, а то слуги взяли в обычай подсматривать за ними.
Если «вельможные дамы» сплетничали да играли со всякой домашней живностью — собачками, ручными белками, обезьянками и так далее, — то на фрейлин рангом пониже ложились заботы о личной гигиене и гардеробе ее величества. Вместе с помощницами они мыли ее, чистили зубы, накладывали кремы и масла, причесывали, тщательно укладывая локоны и добавляя пряди искусственных волос там, где своих уже не хватало. В результате получалось целое сооружение, еще и украшенное жемчугами и розетками, под цвет драгоценностям на платье и в ушах. Далее — процесс одевания, один за другим восемь слоев: от нижней юбки до платья с пышными рукавами, воротнички, манжеты, корсаж, фижмы, туфли на высоком каблуке из дорогой кожи, надушенные перчатки, шелковые ленты — специальная, голубого цвета, на пояс, к которому подвязывался флакончик духов, — часы, веер, иногда шелковая маска. В пожилые годы Елизавета сменила яркие цвета молодости на строгие черно-белые тона. В середине 80-х, когда умер Алансон, она вообще какое-то время надевала только черное, хотя один посланник, видевший ее во дворце на Рождество, отметил, что ради праздника королева немного расцветила свой костюм. На ней, пишет он, черный бархат в жемчуге и серебре. Поверх него — шитая серебром ажурная, легкая, как паутина, шаль. Украшенная этой блестящей мантией, сидя под балдахином, расшитым золотом, Елизавета, должно быть, походила на богиню, а царственная атмосфера и по контрасту хрупкость фигуры лишь усиливали это впечатление некоей потусторонности.
Помимо фрейлин, в королевский штат входили десятки слуг, торговцев, обеспечивавших невероятный по своему объему королевский гардероб, швеи, портные, ювелиры, изготовители париков, модистки, занимавшиеся позолоченными украшениями-безделушками, мастерицы по блесткам и крохотным золотым или серебряным застежкам для платьев, грумы для чистки и вообще ухода за тканью, прачки — словом, кого только не было. В одном счете значится даже имя женщины, единственной обязанностью которой являлось пришивание крохотных янтарных бусинок на определенные наряды.
Окруженная этим гигантским количеством прислуги, от чьего назойливого внимания было не так-то просто избавиться, Елизавета, перевалив пятидесятилетний рубеж, вела, по сути, образ жизни одинокой женщины. Отослав Лестера во Фландрию, она более чем когда-либо ощущала всю незавидность этого положения. Разумеется, в мужской компании у нее недостатка не было. Назвать хотя бы «неотразимых пожилых вельмож» из числа советников: подагрика Сесила, твердокаменного Уолсингэма, который, несмотря на мучившие его в последнее время камни в почках, продолжал неустанно трудиться, сребровласого любвеобильного Хэттона — этот в 1587 году станет лорд-канцлером. А помимо них — юный Уолтер Рэли, умник и авантюрист с привлекательной внешностью и волосами, черными как вороново крыло, чьи поэтические дарования и способность к оригинальным суждениям питали острый, как и прежде, интеллект самой королевы точно так же, как его нескрываемая привязанность к ней льстила ее женскому тщеславию. В глазах Рэли она оставалась если и не молодой, то желанной женщиной, загадочным и притягательным существом, которому можно только поклоняться.
Но Лестера заменить не мог никто, и, по мере того как неделя шла за неделей, а из Фландрии вместо известий о военных действиях приходили лишь отчеты о празднествах и просьбы прислать денег, Елизавету охватывала все большая тревога по поводу этой кампании, и фрейлинам ее доставалось все больше нареканий и тычков.
Атмосфера, царившая при дворе, также не способствовала душевному покою королевы. Он все больше напоминал растревоженное осиное гнездо. Ощущение нарастающей тревоги, связанной все с той же войной, крепнущая среди придворных убежденность, что в этой обстановке следует позаботиться о собственной судьбе и сохранить ведущие роли в надвигающейся драме, буквально сводили их с ума. Казалось, всеобщее безумие само себя питает — с каждой новой вестью о захватнических действиях Испании напряжение только нарастало, тревожный шепоток перемежался громкими испуганными возгласами.
Именно в эту смутную пору достигло зрелости новое поколение блестящей, уверенной в себе молодежи, «рыцарей и меченосцев», которым не терпелось схватиться с врагами Англии. Большинство из них воображало войну как турнир, где можно завоевать славу, совершенно не представляя себе ее грязь, кровь, пыль, смерть. Примеряя мечи с позолоченной рукояткой и богато инкрустированные доспехи, садясь на роскошных боевых коней, они даже не задумывались о том, что им предстоит в действительности, — чванливость и самолюбование затмевали все.
Сняв доспехи, они расхаживали по улицам Лондона в вызывающих, безвкусно разукрашенных камзолах с гигантскими рукавами с золотым шитьем и штанах, набитых шерстью либо войлоком до такой степени, что сама ходьба превращалась в род искусства. При встрече друзья целовали друг другу хорошо ухоженные руки, враги же под преданными взглядами свиты немедленно принимали боевую стойку. Нейтральные наблюдатели — люди при дворе новые и потому сознательно уклоняющиеся от участия в интригах — в этих случаях отходили в сторону и нервно переминались с ноги на ногу в туфлях с высокими каблуками, извлекая из карманов золотые табакерки или зубочистки, тоже из золота.
Все эти картины были окрашены в достаточно грубые тона и отличались немалой вульгарностью, особенно если учесть, что сопровождались они громкими воинственными кликами. Королева, расхаживая по дворцу в своих блестящих платьях, с разгоревшимися щеками, сыпля направо и налево самыми непристойными ругательствами, похоже, была заодно с этими юными любителями побряцать мечами. Она усаживалась в приемной зале Уайтхолла посреди картин, «изображающих ее победоносные войны», и одного за другим вытаскивала мужчин из дефилирующей мимо толпы придворных.
Впоследствии один из свидетелей вспоминал, что она усаживала
