Казимир Валишевский - Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого
17 ноября у императрицы был первый острый приступ болезни; оправившись от него и чувствуя себя немного лучше, она пожелала заняться делами. Но дела могли причинить ей лишь огорчение. Известия из армии были не те, которых она ждала, Фридрих продолжал сопротивляться, и Бутурлин делал глупость за глупостью. Внутри страны нищета и беспорядок все росли. Сам фаворит сознавал это: «Все повеления без исполнения, главное место без уважения, справедливость без защищения», – характеризовал он Воронцову положение дел.[735] Ни он, ни другие сотрудники Елизаветы не могли даже исполнить последнего желания больной: она давно уже хотела выехать из своего старого деревянного дворца, где жила под вечным страхом одного из тех пожаров, какие ей часто приходилось видеть на своем веку. Ослабевшая, часто прикованная к постели, она боялась, что пламя застигнет ее врасплох, и она, может быть, сгорит живой. А постройка нового дворца все не подвигалась вперед. Чтоб отделать только собственные покои императрицы, архитектор Растрелли спрашивал 380 000 рублей, и никто не знал, где их взять. В июне 1761 года ему хотели было выдать крупную сумму, но огонь истребил в это время на Неве громадные склады пеньки и льна, причинив их владельцам миллионные убытки и угрожая им разорением. Елизавета отказалась тогда от своего дворца и приказала передать пострадавшим деньги, предназначавшиеся для Растрелли. Но в ноябре, когда она спросила об этих деньгах, то узнала, что они не были израсходованы по ее приказанию: все свободные суммы поглощались войной.
12 декабря императрице стало опять очень плохо. У нее появился упорный кашель и кровохарканье; ее врачи, Мунсей, Шиллинг и Крузе, пустили ей кровь и испугались воспаленного состоянии ее организма. Пять дней спустя произошло неожиданное улучшение. Олсуфьев отвез Сенату именной указ с повелением освободить большое число заключенных и изыскать средства, которые могли бы заменить налог на соль, очень разорительный для народа.
Это был последний политический акт царствования Елизаветы.
22 декабря 1761 года, после нового сильного кровотечения горлом, врачи объявили, что положение императрицы опасно. На следующий день она исповедалась и причастилась, 24 декабря соборовалась и приказала читать отходную, повторяя за священником слова молитвы. Агония продолжалась всю ночь и большую часть следующего дня.[736] Она скончалась, едва вступив в пятьдесят третий год своей жизни.
Остальное известно: восшествие на престол Петра III; курьеры, немедленно посланные новым императором, чтоб остановить враждебные действия русской армии и возвестить Фридриху о дружественном расположении государя, затем договор, заключенный с прусским королем, и измена русских коалиции, лишившейся посреди кампании своей самой твердой опоры. Фридрих и Пруссия были спасены, Франция и Австрия принуждены к разорительному миру, и вскоре после этого возведенная на престол России смелым переворотом немецкая принцесса, полупруссачка родом и избранница самого Фридриха, приступила вместе с побежденным при Кунерсдорфе к новому дележу добычи.
Такова была воля Провидения или «Случая», которому молился Фридрих. Но если бы война, начатая с Пруссией, и заключилась иначе, народ Петра Великого вряд ли выиграл бы от этого много. Он пожертвовал зависти своих союзников и собственным принципам те завоевательные планы, о которых мечтал некоторое время, и, добиваясь лишь очень неопределенного и трудно осуществимого вознаграждения за войну, продолжал сражаться просто из чувства чести и для удовольствия драться. В сущности, он и сражался с самого начала только для чести и удовольствии фигурировать в большой европейской коалиции. Но для других участников этой борьбы иной исход ее имел бы, разумеется, неизмеримо более важное значение. Проживи Елизавета еще несколько месяцев, и великий полководец, великий политик, перед победоносным гением которого преклоняется теперь потомство, оставил бы по себе в истории воспоминание как о монархе, пожертвовавшем своими чудесными дарованиями во имя безумного, слепого и преступного честолюбия; он был бы признан виновным в гибели своего государства, остатки которого он уже сбирался делить с победителями. Прошло бы еще несколько месяцев, и оружие Апраксина, Салтыкова и Румянцева, храбрость их солдат и мужество Елизаветы изменили бы ход европейской истории на несколько веков.
Это побуждает меня бросить общий взгляд на события, которые были изложены в этой главе и в четырех предшествующих. Я надеюсь подчеркнуть при этом для моих читателей все те выразительные и характерные черты этого царствования в его внешней и внутренней истории, которые я пытался подметить и запечатлеть в своем труде.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Связанная, благодаря чисто случайным обстоятельствам, австрийским союзом, внешняя политика Елизаветы, следуя программе Петра Великого, на которую она любила ссылаться, была посвящена вооруженному вмешательству в дела Западной Европы, что положило, начиная с 1757 года, на страну непосильную задачу и не принесло никакой выгоды. В борьбе с предприимчивым умом Бестужева, а затем со смелыми замыслами Шувалова здравый смысл и по природе миролюбивые наклонности Елизаветы обеспечили в начале ее царствования довольно продолжительный мир. Но знаменитая программа держала ее в своих тисках, насилуя ее волю, и в конце концов заразила ее воинственной лихорадкой честолюбия.
Эта программа, как известно, включала двоякого рода движение – центростремительное к России и центробежное из нее. Раскрыв свои двери для иностранного нашествия, Россия, как река, вздувшаяся от чрезмерного притока вод, вышла из своих границ и разлилась по Европе. Торопливая ассимиляция чужого и неудержимое стремление вширь – эти две новые задачи народной жизни требовали громадного расхода сил; а так как имевшиеся силы страны были очень скудны, то приходилось тратить их все без исключения для этой двойной цели; отсюда вставала неотложная, настойчивая необходимость по возможности приумножать эти силы, развивая их с равной по всем направлениям быстротой. Итак, это была программа просветительная, требующая и экономического, и умственного, и социального прогресса. Но несоответствие между средствами, необходимыми для ее немедленного осуществления, и теми, которые в данную минуту находились под рукой, мешало держать в равновесии обе части того парадоксального целого, что представляла собою программа, и придать работе внутри государства, как подспорью для его действий извне, правильное движение и естественный порядок. Приходилось роковым образом прибегать вместо реформ к первым попавшимся средствам, вместо обдуманных решений – к действиям наугад, вместо рациональной, планомерной культуры – к поспешным заимствованиям от западной цивилизации. Отсюда ряд аномалий и нелепостей, которые были заметны еще при жизни Преобразователя и стали еще больше бросаться в глаза при его преемниках.
В царствование Елизаветы политика ее стремилась всеми средствами – в мирный период внутри страны, а в последние годы за ее пределами – к созданию престижа или иллюзии могущества и величия России. Это величие покупалось ценою жертв, с каждым годом все более мучительных и жестоких, от которых страдала материальная и духовная жизнь народа и даже его достоинство и честь: земледелие было запущено вследствие повального бегства крестьян, не выносивших непосильного ига; зарождающаяся промышленность парализовалась фискальными требованиями, останавливающими ее развитие; умственный прогресс задерживался преобладанием милитаризма; иностранные субсидии, от которых сначала отворачивались со справедливым презрением, затем не только принимались, но выпрашивались без всякого стыда; и, наконец, деспотизм, как обратная сторона рабства, распространялся все дальше и глубже; толпа лакеев держала под кнутом толпу рабов. Услужничество наверху и каторга внизу, все виды унижений и позора.
И каков результат всего этого? Результатом была та двойственная, своеобразная физиономия, которую современная Россия еще долго, после Елизаветы, показывала миру: лицо сияющее и в то же время полное страдания, монументальный пышный фасад, скрывающий лачугу; армия, снаряженная и обученная на европейский лад, победоносно шествовавшая по Германии, а дома – люди в лохмотьях, похожие на зверей; блестящий двор, дворцы, казармы – и отсутствие школ и больниц; серебряная монета, чеканенная в Кенигсберге, в завоеванной стране, и фальшивая медная монета, сфабрикованная в Петербурге для местного употребления; роскошь и нищета одинаково чрезмерные, цивилизация и варварство, идущие рука об руку везде, и светлый гений Ломоносова, едва пробивающийся сквозь окружавший его мрак невежества.
Но несмотря на все эти заблуждения и на это безумное и преступное расхищение живых сил великого народа во имя честолюбивых замыслов, в большинстве случаев ничем не оправдываемых, царствование Елизаветы – благодаря неисчерпаемому богатству того капитала, который она тратила, не считая, – было все-таки несомненным шагом вперед даже во внутренней жизни России. Оно сохранило державе, созданной Петром Великим, ее пугающий вид громадной и грозной машины, работающей исключительно для внешних материальных завоеваний, в то время как умственное, духовное и экономическое развитие страны было исковеркано и подавлено этим слишком односторонним и несоразмерным усилием. Но, дав вначале временную передышку переутомленной энергии народа, оно все-таки направило ее к более полезным целям, которых Россия никогда не упускала уже из виду, и к более плодотворной деятельности.
