Елена Прудникова - Берия, последний рыцарь Сталина

Я, товарищи, не знаю, я считаю, что я был, есть и остаюсь до конца своей жизни верным великим заветам Ленина – Сталина, верным солдатом своей партии, в любой момент готовым на выполнение любых заданий партии и правительства.

Я не оправдываюсь, я хочу просто сказать, мне больно некоторые реплики товарищей слушать. Может быть, в моей работе много ошибок бывает, но единственное, что я всегда делаю, это одно: служить партии, служить делу партии, служить народу, служить стране, служить социализму, служить коммунизму, – вот все, что я могу сказать.

Хрущев. Слово имеет товарищ Малышев, подготовиться товарищу Снечкусу (Литва).

Малышев. Товарищи, то, что мы вчера слышали от товарища Маленкова, от товарища Хрущева, от товарища Молотова, сегодня от товарища Булганина, от товарища Кагановича, показывает нам, какой враг в лице Берия пробрался к руководству партии и Правительства. Их выступления открыли нам глаза на многие поступки, на поведение Берия, которого мы много видели на протяжении долгого времени, Вот я, как министр, например, работал под руководством нескольких товарищей – и товарища Молотова, и Кагановича, и у Берия. Я должен сказать, что каждый раз, когда идешь докладывать по какому-нибудь вопросу товарищам, то с разным чувством идешь. С одним чувством идешь к товарищу Молотову, про которого мы знаем, что он строгий руководитель, требовательный, но всегда, когда идешь к нему, знаешь, что никогда не будет поспешных решений, авантюристических решений, никогда ты, если ты и сделал крупную и серьезную ошибку, не будешь находиться под ударом какого-то настроения. Вот товарищ Каганович – вспыльчивый иногда человек, но мы знаем, что он и отходчивый, он вспылит, но быстро и отойдет и всегда правильно примет решение, иное дело – Берия, мы, министры, знали, что идешь в кабинет министром, а как выйдешь обратно – не знаешь, может быть, министром, а может быть, в тюрьму попадешь. Метод был такой: стукнет по голове, выйдешь, качаешься. И у нас, у министров, было такое мнение, что человека стукнули сильно, все понятно. Грубо говоря, стиль руководства Берия – диктаторский, грубый, непартийный.

Кстати, о партийности. Я работал во время войны, руководил танковыми делами и после войны год или полтора по Трансмашу работал я долго, не было у него партийности никогда. Он как-то настраивал или толкал не прямо, а косвенно, что партийная организация должна услуги оказывать, когда были приказы секретарям областных комитетов партии, то они скажут, что было понукание – ты то-то сделай, другое сделай.

Голоса. Правильно.

Малышев. Не было положения, чтобы он нас учил, чтобы у партийной организации попросил помощи организовать партийную работу и так далее. Он считал секретарей областных комитетов партии диспетчерами. За какое дело он возьмется, по такому делу секретарь обкома – диспетчер. Нас, конечно, это угнетало. Мы думали, что здесь что-то не то, прощали, думали, большое дело делает человек, горячится, наверное, так нужно. На самом деле теперь это видно, что это не случайно, что это стиль работы. Не случайные ошибки были у Берия. Я должен сказать, что, конечно, мы и с авторитетом считались, мы считали его непогрешимым, а иногда и побаивались, несмотря на положение свое членов ЦК, думали так, чего там греха таить.

Многие из нас видели, как Берия буквально с каждым днем, особенно после смерти товарища Сталина, все больше и больше наглел и распоясывался. Он безжалостно давил своим высоким положением на людей. Берия безапелляционно командовал, диктаторствовал, он оскорблял, заглушал людей, в том числе министров и членов ЦК. На каждом шагу он подчеркивал свою власть и показывал, что то, что он делает, все это делается от имени партии, от имени правительства, и если сегодня формально решения нет, то он все равно провернет. И у нас было такое впечатление, что хочет Берия, то он и проведет. Очевидно, не только у меня было такое мнение, а у многих. Сейчас стали известны факты, что он обманывал Центральный Комитет, что за спиной правительства единолично проводил и подписывал важнейшие государственные решения, решения большой государственной важности, пользуясь своим положением председателя Спецкомитета. Товарищ Маленков говорил, что он подписал очень важное решение об экспериментах с водородной бомбой. Мы начали копать архивы и обнаружили, что он подписал целый ряд крупнейших решений без ведома ЦК и правительства, предположим, о плане работы очень важного конструкторского бюро, работающего над атомной бомбой.[157] Разве партия и правительство не должны знать, в каком направлении мы будем развивать атомную проблему? Он скрыл и единолично подписал целый ряд других решений, которые будут стоить многих и многих сотен миллионов рублей, решений по специальным вопросам. Он их скрыл от правительства, единолично подписал, пользуясь своим положением председателя Спецкомитета.

Я еще хочу сказать по одному вопросу. Особенно после смерти товарища Сталина, да и при жизни товарища Сталина, как-то нам тяжело было иногда ходить на заседания Президиума Совета Министров, особенно когда председательствовал Берия. Нам было больно, я прямо скажу, зачастую было обидно и больно видеть, как Берия грубо обрывал, третировал не только нас, министров, – мы уже с этим делом смирились, – а руководящих деятелей нашей партии и правительства. Было просто обидно, например, за товарища Ворошилова. Мы с комсомольского возраста привыкли, что Климент Ефремович Ворошилов – это есть Ворошилов. Правильно я говорю?

Голоса. Правильно.

Малышев. Одно слово – Ворошилов – для нас многое говорило, а он обрывает его. Климент Ефремович в последнее время руководил культурой, добровольными обществами. Я помню, как Климент Ефремович докладывал по уставу объединенного добровольного общества.[158] Берия грубо обрывает, оскорбляет. Ну, просто сидишь, и всего тебя скребет. Какое право имеет он обрывать человека, которого уважают все, начиная от детей и кончая стариками.

Он Шверника разыгрывал. Здесь говорили об этом, пренебрежительно к нему относился, одергивал его грубо. Над Андреем Андреевичем насмехался. Андрей Андреевич болел, все мы видели, что человек не может работать, а, со стороны Берия насмешки над болезнью, заявления: «Он там, на квартире, болеет».

Пренебрежительное отношение нас коробило. Мы не привыкли, чтобы к старым руководящим товарищам такое отношение было.

Ворошилов. А к молодым?

Малышев. Молодых я не считаю. Мы привыкли к его стуканию по голове. Надо прямо сказать – побаивались, авторитет был, думали, что простительно большому человеку допускать некоторые грубости, терпели ради нашего дела.

Мы видим, как в последнее время от руководства нашей партии и правительства были оттерты испытанные товарищи, которых знает вся страна, весь народ, – это тт. Молотов, Ворошилов, Микоян. Это факт. Нам было очень обидно. Товарища Молотова все мы знаем с комсомольского возраста. Испытанные, проверенные товарищи, и вдруг почему-то оказалось, что они не нужны в руководстве партии. Непонятно. Теперь все, конечно, понятно, он расчищал себе дорогу к власти. Сначала Ворошилова под видом старости оттерли, затем Молотова, навязав ему какие-то надуманные ошибки, якобы он чуть ли не с американцами и англичанами целуется на каждом перекрестке. Ясно, что товарищ Сталин говорил не со своих слов, ему Берия преподнес эти материалы. Он оттирал одного за другим испытанных и проверенных товарищей, с тем чтобы ему легче было пробраться к власти. У нас душа болела, а мозговать не очень могли. Сразу не могли все сообразить. Он добивался диктаторского положения, руководящего положения, лез в премьер-министры, невзирая ни на что.

Такой человек в руководстве партии, в руководстве государства представлял смертельную опасность для нашей партии и государства. Мы, члены Центрального Комитета, видим, что Президиум ЦК нашей партии оказался на высоте положения, проявил ленинско-сталинскую прозорливость и своевременно раскусил этого авантюриста, провокатора и врага и принял мужественное и мудрое, глубоко партийное решение, обезвредив Берия и предотвратив партию и страну от больших бед. Мы полностью одобряем принятое ЦК партии решение. (Бурные аплодисменты.) Мы как никогда верим своему Президиуму ЦК, ленинско-сталинскому Президиуму ЦК, под руководством которого мы и будем работать. (Аплодисменты.)

Хрущев. Слово предоставляется товарищу Снечкусу, подготовиться товарищу Шаталину.

Снечкус. Печальную известность приобрела Литва в связи с провокационной запиской Берия на девятом году существования Советской власти после освобождения от гитлеровских захватчиков. Теперь нам ясно, почему понадобилось Берия раздуть значение буржуазно-националистического подполья в Литве. Это делалось для того, чтобы использовать наши недостатки в работе, раздуть эти недостатки и показать себя спасителем Советской власти в Литве, чтобы каждый, читая провокационную записку, задумался, какие там порядки в Литве при таком большом количестве лет существования Советской власти.