Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток - Майкл Манн
Среди унтер-офицеров «Акции Рейнхардт» выделяется Курт Франц, выходец из оккупированного Рура, приемный сын радикального националиста. Повар по профессии, он вступил в нацистскую партию в 1932 г. в возрасте 18 лет. Подготовку прошел в Бухенвальде, участвовал в Т4, служил в лагерях Белжец и Треблинка, где он выдрессировал своего пса отрывать мужские гениталии. Это был его лагерный юмор: натравливая собаку, он говорил: «Человек, укуси этого зверя». В его фотоальбоме из Треблинки были собраны: «лучшие моменты моей жизни».
Вилли Менц был беженцем, этническим немцем из Польши. Он работал на лесопильном заводе, где его отец был бригадиром. В партию вступил в 1932 г., когда ему было 28 лет. Хотя его партийный стаж был и невелик, ему доверили участвовать в программе Т4, где он был подсобным рабочим. Сам он не убивал, но к зрелищу убийств привык. В Треблинку его перевели в 1941 г., где он стал одним из самых беспощадных надзирателей. Его называли «Франкенштейном», «зверем, «садистом». Густав Мюнцбергер, плотник из Судет, вступил во фронтовую партийную организацию и позже в СС. В программе Т4 он работал поваром, в эвтаназии не участвовал, но, оказавшись в Треблинке, он загонял обреченных в газовую камеру, работая так через день больше года. Еще один надсмотрщик рассказывал про него:
Его обязанностью было стоять перед входом в газовые камеры и загонять туда людей. Плетью, естественно. Он делал это изо дня в день. И каждый день он напивался. А что ему еще оставалось делать? Найти другую работу? Я думаю, что со временем ему стало все равно — он был вечно пьян.
Сын Мюнцбергера рассказывал: «Мой отец? Мне кажется, что к работе в Треблинке он относился с такой же дотошностью, как у себя на лесопилке. Аккуратность — это было его главным профессиональным качеством» (Sereny, 1974: 221–225).
Густав Вагнер из Вены вступил в партию в 1931 г. в возрасте 20 лет. Был активистом, попал под арест, бежал в Германию в 1934 г. Вступил в СС, был взят в программу Т4, потом его перевели в Собибор, где он удостоился Железного креста за образцовую службу и клички Зверь среди узников. Он убивал даже детей из чистой прихоти. «Убийства и пытки приносили ему наслаждение. Он убивал с улыбкой на устах». «Не убив кого-нибудь, он не садился за обед. И так было каждый день — топором, ломом, и голыми руками. Его пьянила кровь». Сам Вагнер говорил о себе так: «Я не испытывал никаких чувств. Это была обычная работа. Вечером мы никогда не обсуждали служебные дела, просто выпивали и играли в карты».
Карл Френзель, один из самых беспощадных охранников, «человек с длинным хлыстом». Он вступил в партию и в СА в 1930 г., когда ему было 19 лет. На суде он заявил: «В условиях войны… я, к несчастью, верил, что все, что происходит… вполне законно. Горько это сознавать сейчас, но я был убежден в необходимости наших действий».
Выжившие свидетели часто проводили различие между немногими «приличными» эсесовцами, которые не свирепствовали, если рядом не было начальства, и «монстрами», которые убивали по собственной прихоти. Один из свидетелей отзывается о Франце Сухомеле, судетском немце из программы Т4, как о «почти порядочном человеке». «Это не значит, что он нас не бил. Били все. У них было потрясающее безразличие к человеческой жизни, сознание своей безраздельной власти и животные инстинкты». Но некоторых эсесовцев тревожили сомнения. Жена Штангля вспоминает, как Людвиг крикнул ей в лицо: «С евреями покончено… Покончено газом… Огромное число евреев…» «Он продолжал надрывно, со слезами кричать, как все это ужасно, но мы делаем это ради фюрера. Мы жертвуем собою, мы все прокляты, но мы повинуемся его приказам… Ты можешь себе представить, что будет с нами, если евреи до нас когда-нибудь доберутся?» Когда жена начала подробные расспросы, Штангль дал типичный ответ бюрократа: «У меня чисто административная работа… Да, я все понимаю, но лично я никому не приношу вреда» (Sereny, 1974: 136, 178–182).
Сам воздух в лагерях смерти был пропитан мучениями — женщин насиловали, если у охраны появлялось такое желание, заключенных избивали по малейшему поводу и без повода, ради прихоти; выдирали золотые зубы и коронки, раздевали узников догола и прикладами гнали в расстрельную зону, плачущих детей разбивали о дверные косяки. Но формально СС признавали разницу между истреблением во имя «исторической необходимости» или «по политическим мотивам» и убийствами «бессмысленными, ради удовольствия или секса». Если охранник убивал еврея только лишь потому, что ему так захотелось, такой поступок считался предосудительным, антиарийским, низменным (Buchheim et al., 1968: 349–363; Hilberg, 1978: 214; Littman, 1983: 44). Те же, кто не находился в эпицентре ликвидаций, старались спрятать голову в песок. Газенвагены обслуживали механики из СС. В их отчетах видна попытка сохранить кажущуюся невозмутимость даже в самом аду геноцида. Страшные дела они маскировали эвфемизмами: задыхающиеся люди, пытавшиеся выбить заднюю дверь, назывались «проблемным грузом»; экскременты, моча, рвота, менструальная кровь именовались «твердыми отложениями» или «текучей жидкостью», все это, к их досаде, означало тщательную уборку и отскребание ржавчины (Browning, 1985: гл. 3). Насилие в лагерях не имело пределов. Один из охранников Собибора признал: «Я не могу назвать никого из лагерного персонала, кто бы не принимал участия в массовых убийствах. Мы были членами одной банды, нас повязали кровавой порукой на чужой, не нашей земле» (Arad, 1987:198).
ПУТЬ К КАРЬЕРЕ № 4: ОТ ПРАВОВОГО ПРИНУЖДЕНИЯ К АЙНЗАЦГРУППАМ
Эскалация геноцида началась в 1941 г. Около шести тысяч человек прошли через подразделения айнзацгрупп, те же задачи выполняли 15 тысяч человек в усиленных батальонах фельдполиции и 25 тысяч человек из Ваффен-СС. Объединенными усилиями они уничтожили свыше одного миллиона евреев.
