Коллектив авторов - Источниковедение
Госиздат был основан декретом от 29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.), подписанным наркомом А. В. Луначарским и утвержденным на заседании ВЦИК. В задачи нового органа входили подготовка «дешевых народных изданий русских классиков» (причем сразу в двух вариантах – «полном научном» для специалистов и «сокращенном» для массового читателя), подготовка и издание «исправленных» в соответствии с требованиями времени учебников, а также субсидирование общественных и частных издательских проектов, если таковые будут сочтены «общеполезными». Положение 1919 г. сохранило эти издательские функции, но дополнило их функцией контроля над всей издательской деятельностью на территории страны. Госиздат выпускал инструкции и предписания, обязательные для всех издательств, включая кооперативные и частные, руководил (с 29 июля 1919 г.) деятельностью отделов по печати местных советов, а кроме того – распределял запасы бумаги, производство и продажа которой были полностью сосредоточены в руках государства. Последняя функция была особенно значимой, ибо создавала ситуацию, при которой издатели были сами заинтересованы в скрупулезном выполнении распоряжений Госиздата. Более того, обойти запрет Госиздата стало физически невозможно, что сделало эту структуру безраздельным хозяином положения в области периодической печати и книгоиздания.
Параллельно с развитием политической цензуры складывалась система охраны государственной и военной тайны. Военная цензура печати была учреждена 21 июня 1918 г. и осуществлялась на тот момент структурами Народного комиссариата по военным и морским делам. В развитие Положения о военной цензуре были разработаны «Инструкция военным цензорам» и «Перечень сведений, подлежащих предварительному просмотру». Существенными проблемами военной цензуры первых лет советской власти были нехватка кадров и их низкая квалификация, вынуждавшие ограничивать круг контролируемых изданий. При этом цензоры пытались не только ограничивать распространение секретных сведений, но и вмешиваться в редакционную политику. Такое поведение создавало конфликтные ситуации и вынуждало руководство военного ведомства выступать с разъяснениями относительно функций военной цензуры[474].
Работа Госиздата в качестве цензурного ведомства оказалась также не слишком успешной. Руководствуясь предельно упрощенным пониманием марксизма, Госиздат запрещал не только публикации религиозной или идеалистической направленности, но и переиздания трудов народников и революционеров-демократов; под запрет (как «несвоевременные») попали, в частности, сочинения М. А. Бакунина, Н. К. Михайловского и П. А. Кропоткина[475]. Отдельную проблему составляло дублирование цензурных функций Госиздата военной цензурой, которой, согласно распоряжению РВС от 10 августа 1920 г., следовало предоставлять на предварительный просмотр «весь предполагаемый к опубликованию печатный материал (за исключением бланков, торговых книг и т. п.)»[476]. Наконец, запутанная цензурная политика усугублялась плохой работой Госиздата как издательства, что вызывало протесты со стороны писателей, включая М. Горького. Поиск более эффективных форм проведения государственной политики в области издательского дела заставил власти выработать новый порядок осуществления цензурных функций. 6 июня 1922 г. было сформировано Главное управление по делам литературы и издательств Народного комиссариата просвещения РСФСР, сокращенно – Главлит. Создание Главлита стало третьим и последним этапом организационной эволюции советской цензуры. В последующие десятилетия Главлит неоднократно переименовывался и переподчинялся (так, при образовании Союза ССР были созданы отдельные цензурные ведомства для всех союзных республик, кроме Российской Федерации, оставшейся в ведении общесоюзного Главлита; с 1933 г. Главлит был наделен статусом самостоятельного ведомства при Совете народных комиссаров), однако в целом принципы его функционирования оставались неизменными вплоть до ликвидации цензуры в 1991 г. На местах функционировали республиканские, областные и краевые управления по делам литературы и издательств, которым, в свою очередь, подчинялись районные уполномоченные, контролировавшие работу отдельных издательств. Структуры Главлита утверждали планы выпуска издательской продукции, разрешали и запрещали выход периодических изданий, отслеживали деятельность типографий и комплектование библиотек, а также контролировали ввоз литературы на иностранных языках. Опубликовать что-либо типографским способом без ведома Главлита было невозможно.
Поступавший на цензуру (в советском речевом обиходе – «на литование») материал проходил проверку по двум параметрам. С одной стороны, цензоры следили, чтобы в тексте и на иллюстрациях к нему не происходило разглашения государственной тайны. В этом чиновникам помогали «Перечни сведений, составляющих военную и государственную тайну», регулярно перерабатывавшиеся с учетом технического прогресса и политической обстановки. С другой стороны, надлежало не допускать к печати ничего «идеологически вредного», и здесь цензору предлагалось опираться как на букву директивных документов[477], так и на свою собственную «партийную совесть». Обобщив наблюдения, проверяющий мог поставить визу, разрешающую печать, мог внести изменения, иногда весьма масштабные, а мог в принципе запретить публикацию; в первые годы существования Главлита его чиновники работали с писателями напрямую, в дальнейшем сложилась практика, при которой решение цензора доводилось до сведения редакции, а той уже предстояло работать с автором. Некоторые издания, выпускавшиеся партийными органами, государственными учреждениями и структурами академии наук, освобождались от идеологической цензуры, но все равно подлежали проверке на предмет разглашения секретов. Характерной чертой советской цензуры было расширительное использование понятия «государственная тайна»: засекречиванию подлежали не только сведения, значимые для обороноспособности страны, такие как, например, расположение воинских частей, детали атомного проекта и направления военного использования космоса, но и данные, которые могли быть «ошибочно истолкованы». Скажем, под запретом могла оказаться информация об авариях на транспорте, числе самоубийств, количестве психически больных, частоте разводов, ареалах распространения насекомых-вредителей и даже о самом факте существования цензуры. «Партийная совесть» и «революционная бдительность» цензоров проявляли себя иной раз также весьма причудливым образом. В частности, у ленинградского Гублита возникли возражения против «Мухи-Цокотухи» К. И. Чуковского:
В Гублите мне сказали, что муха есть переодетая принцесса, а комар – переодетый принц!! Надеюсь, это было сказано в шутку, так как никаких оснований для подобного подозрения нет. Этак можно сказать, что «Крокодил» – переодетый Чемберлен, а «Мойдодыр» – переодетый Милюков. Кроме того, мне сказали, что Муха на картинке стоит слишком близко к комарику и улыбается слишком кокетливо! Может быть, это и так (рисунки вообще препротивные!), но, к счастью, трехлетним детям кокетливые улыбки не опасны.
Возражают против слова «свадьба». Это возражение серьезнее. Но уверяю Вас, что Муха венчалась в Загсе. Ведь и при гражданском браке бывает свадьба. А что такое свадьба для ребенка? Это пряники, музыка, танцы. Никакому ребенку фривольных мыслей свадьба не внушает.
«Где гарантия, – возмущался детский писатель, – что в следующий раз тот же Гублит не решит, что клоп – переодетый Распутин, а пчела – переодетая Вырубова?»[478]
Цензорским эксцессам способствовал низкий культурный уровень сотрудников Главлита, при подборе которых основное значение имело не образование, а рекомендации партийных органов. Опытные авторы и редакторы, со своей стороны, вырабатывали чутье на будущие придирки, сознательно обходя политически неоднозначные сюжеты, а те, кому такая самоцензура претила, прекращали всякое взаимодействие с официальными издательскими структурами Советского Союза, пополняя своими сочинениями пласт неофициальной литературы и публицистики, распространявшейся в копиях, изготовленных на печатной машинке (самиздат).
Итогом продолжительного цензурного вмешательства в журналистику и литературу стало выхолащивание их содержания. Официальная печать и подцензурная литература Советского Союза реагировали на общественно значимые события, может, и «взвешеннее», но существенно медленнее и осторожнее, чем это делали журналисты и писатели на Западе. Многие болевые точки в жизни страны оставались не замеченными вплоть до последних лет существования СССР.
