Дмитрий Донской - Борисов Николай Сергеевич
Между тем Тохтамышу, кажется, надоело присутствие русских княжичей при дворе. Выплата недоимок подходила к концу, и можно было подумать о «реструктуризации» долга. Заложники докучали ему своей непонятной русской тоской, а их родители — мольбами о снисхождении. Всё это заставило хана сменить гнев на милость. Год спустя после своего неудачного побега, в 1387 году, Василий Кирдяпа был прощен, отпущен из Орды на Русь и даже награжден ярлыком, дававшим ему право на самостоятельное княжение в Городце на Волге.
Возвращение Василия Кирдяпы подлило масла в огонь княжеской усобицы, которая ярким пламенем вспыхнула в Суздальско-Нижегородском княжестве после кончины старого князя Дмитрия Константиновича 5 июля 1383 года. В одном лагере оказались его сыновья Василий Кирдяпа и Семен, а в другом — его младший брат Борис Городецкий с двумя сыновьями — Даниилом и Иваном по прозвищу Тугой Лук.
Предусмотрительный Борис Константинович еще при жизни старшего брата (кажется, осенью 1382 года) отправился в Орду. Туда же вслед за ним поехал и его сын Иван. Хан решил и этого княжича взять заложником за долги отца.
Борис Городецкий убеждал хана в том, что именно он должен стать наследником нижегородского стола по кончине Дмитрия Константиновича. Но старый князь был еще жив. Он, в свою очередь, отправил в Орду (где уже находился в качестве заложника Василий Кирдяпа) младшего сына — Семена.
Получив известие о кончине Дмитрия Константиновича, Тохтамыш разрешил семейную тяжбу суздальских князей в пользу Бориса. Тот получил Нижний Новгород — главный город княжества, «большой стол».
Этого дня Борис ждал долгие годы. В воскресенье 8 ноября 1383 года он торжественно взошел на великое княжение Суздальско-Нижегородское. Отныне он был «великим князем» — формальным главой всего клана потомков Константина Васильевича Суздальского. Княжеское торжество сопровождалось непрерывным колокольным звоном. В этот день церковь вспоминала предводителя небесного воинства архангела Михаила, которому был посвящен построенный в 1359 году князем Андреем Константиновичем дворцовый каменный храм в Нижегородском Кремле. Престольный праздник придворного собора умножил торжественность интронизации.
«Братанич» (племянник) Бориса князь Семен Дмитриевич вернулся домой ни с чем, утешаясь лишь тем, что его не постигла участь старшего брата Василия, сидевшего заложником в Сарае. Другим его утешением могла служить уверенность в том, что борьба только начинается и нижегородские колокола еще вознесут ему свою медноголосую славу…
И в этом предположении князь Семен не ошибся…
Крылья феникса
После нашествия Тохтамыша Москва, словно сказочная птица феникс, быстро поднялась из огня и пепла. Крыльями феникса были мужество и трудолюбие москвичей. Сама природа помогала им в их трудах. Обширные леса в верховьях Москвы-реки служили неистощимым запасом строительного материала. Вниз по реке тянулись плоты строевого и дровяного леса. Но вся беда заключалась в том, что самих москвичей после разгрома Москвы почти не осталось…
Первой заботой Дмитрия Московского после возвращения в Москву было погребение жертв огня и меча. Родственников погибших практически не осталось. Поэтому всё было сделано за счет великого князя. Над переполненными обгоревшими телами братскими могилами священники, прикрывая нос рукой, наспех служили панихиду. А по ночам над могилами собирались в стаи и выли собаки, потерявшие своих хозяев.
До восстановления кремлевских палат князь, по-видимому, жил в одном из подмосковных сел. Оттуда он пытался наладить разорванные нити управления своими владениями. Главная беда состояла в почти полном отсутствии подданных. Одни погибли, другие были угнаны в плен, третьи бежали в соседние земли. Эта проблема заслоняла все остальные.
Обычным способом увеличения численности населения был набег на соседей, сопровождавшийся угоном пленных. Люди, попавшие «в полон», зачастую и не стремились вернуться назад. Там их ожидало лишь печальное пепелище. Набеги не случайно сопровождались пожарами. Нападавшие сжигали всё, что попадалось им на пути, именно для того, чтобы отбить у пленных охоту совершить побег и вернуться назад.
На новом месте пленники получали всевозможные льготы и могли продолжать свое дело с еще большим успехом, чем прежде. Крестьяне из «полона» селились в «слободах» — поселениях, временно освобожденных от налогов. Ностальгия была уделом немногих. При тогдашней размытости границ и подвижности населения понятие «родина» для подавляющего большинства было синонимом понятий «Русь», «Русская земля». Этническое и конфессиональное единообразие тогдашней Руси (за исключением «чудских», инородческих элементов) позволяло переселенцам повсюду чувствовать себя в привычной среде.
Для пополнения населения Дмитрию нужен был успешный рейд во владения одного из соседей. Перебирая в голове возможные направления удара, князь методом исключения — друзей, союзников и сильных врагов — пришел к окончательному решению, которое состояло в том, чтобы в очередной раз поживиться за счет владений Олега Рязанского. При всех бедствиях этого пограничного со степью региона, здесь, на плодородных приокских равнинах и под сенью широколиственных лесов, постоянно теплилась жизнь. Рязанская земля снабжала хлебом и московский центр, и степной юг. В известной мере это природное изобилие относилось и к людям. Рязанский «полон» уходил не только на ордынский юг, но и на московский север.
Поход на Рязань — под знаменем мести Олегу за помощь Тохтамышу и с тайной мыслью о захвате пленных — начался сразу после ухода татар. Рогожский летописец сообщает:
«На ту же осень (1382 года. — Н. Б.) князь великы Дмитрии Иванович посла свою рать на князя Олега Рязанскаго, князь же Олег Рязанскыи не во мнозе дружине утече, а землю всю до остатка взяша и огнем пожгоша и пусту сотвориша, пуще ему (Олегу. — Н. Б.) и татарьскые рати» (43, 146).
Заметим, что набег на Рязань свидетельствует о том, что Дмитрий Московский сохранил значительный боевой потенциал. Вероятно, он увел с собой в Кострому и тем спас от Тохтамыша всю свою дружину. Точнее — то, что от нее осталось после Куликовской битвы…
Двуликие монеты
Судьба княжеских сыновей, взятых заложниками в Орду, во многом зависела от сбора недоимки по ордынскому «выходу». Уплата накопившихся долгов и сильно возросшей дани за текущий год стала главной проблемой для князя Дмитрия в первые годы после нашествия Тохтамыша. Летописец отметил это со свойственным ему суровым лаконизмом:
«Того же лета бысть великая дань тяжкаа по всему княжению великому, всякому без отьдатка (послабления. — Н. Б.), со всякые деревни по плътине. Тогда же и златом даваша в Орду, а Новгород Великыи дал черный бор» (43, 149).
Это известие весьма важно по своему содержанию и требует кратких исторических комментариев. Для удобства читателя мы выделим наиболее значимые слова и выражения из приведенного выше летописного текста.
Летописец не случайно отмечает уплату дани золотом как что-то необычайное, особенно тяжелое. В Средние века основным металлом для изготовления монет в Европе служило серебро. У кочевников степей серебро ценилось выше золота. На Руси, следуя примеру Византии, золотые монеты («златники») в небольшом количестве чеканил Владимир Святой. Однако за недостатком золота (или узостью спроса) эта практика быстро прекратилась. Позднее в качестве денег использовали шкурки пушных зверей, серебряные слитки (гривны), а главным образом — цельные или разрезанные на части серебряные монеты восточного происхождения (арабские диргемы и монеты Золотой Орды).
Чеканка собственной монеты была одним из главных признаков могущества правителя, его политической самостоятельности. Созданию собственной монетной системы на Руси мешали не только политическая раздробленность и ордынское иго, но и отсутствие серебряных рудников и золотых приисков.
