Анатолий Уткин - Первая Мировая война
И хотя уже целые русские дивизии переходили в плен (например, 120-я), но основа вооруженных сил России еще держалась. Насколько долго хватит ее выдержки - этого не знал никто. 27 мая 1917 г. батальонный командир сказал полковнику Ноксу, что "все в тылу пошло прахом, водители автомобилей разбежались, за ними ремонтные бригады и так далее. Его люди абсолютно без сапог и страдают от болезней"{645}.
Фактически Временное правительство потеряло под собой почву уже в июле 1917 г., когда, провозгласив своими целями "демократический мир" и "демократизированную армию", бросило эту армию в наступление. Призрак 1792 г., героика Вальми, где французские революционеры разбили регулярную австро-прусскую армию, витал над ними. Согласно учебникам, новая революционная армия должна была обрести новый дух и победить косного реакционного врага. В жесткой русской реальности "революционная военная доблесть" стала наименее привлекательным понятием, и Временное правительство зря искало Бонапарта. Талантливый адвокат Керенский был им менее всех, что было впоследствии так жестоко и убедительно доказано.
А позиция Германии была подходящей для определенного урегулирования истощенные немцы искали мира на одном из двух своих гигантских фронтов. Вместо этого доморощенные русские социалисты, потеряв всякую ориентацию во внутренней обстановке, бросили русские дивизии в наступление, под пулеметы более организованной социальной силы.
Германия оценивает шансы
После апрельского ликования западных союзников по поводу вступления в войну Америки наступило майское отрезвление. Союзники подсчитали морские потери и ужаснулись. За апрель 1917 г. они потеряли 373 корабля общим водоизмещением почти 900 тысяч тонн - самые высокие потери за время войны. Стало также ясно, что американцы в массовом количестве смогут высадиться в Европе только примерно через год.
Но и немцы чувствовали себя двусмысленно. С одной стороны, резкое ослабление России давало им шанс на Западном фронте. С другой стороны, гонка за временем требовала небывалого хладнокровия и концентрации сил. Германский историк Ф. Фишер так оценивает новое состояние германского планирования в войне: "С русской революцией и американским вступлением в войну идея национального самоопределения приходит в мир с востока и запада; теперь Германия должна была изыскать новые формы доминирования, отличающиеся от аннексий и экономической эксплуатации безотносительно к национальным устремлениям. Именно в этом историко-мировом плане мы должны видеть переход политики от неприкрытой аннексии в Бельгии, Литве и Курляндии к более эластичным методам "ассоциации", посредством которой Германия стремилась превратить новый принцип самоопределения в инструмент косвенного достижения целей своего доминирования"{646}.
Выразителем германских идей в отношении России стал начальник штаба Восточного фронта генерал-майор Гофман. 31 мая 1917 г. он пишет: "Необходима формула, согласно которой Германия отвергает аннексии, в то время как Россия подчиняется принципу свободы малых наций, освобождая земли, оккупированные ныне нами, от своего политического влияния, передавая Германии задачу регулировать их политическую будущность"{647}.
В реализации этой концепции немцы рассчитывали на своих "остзейских родственников". Остзейские немцы столетия честно служили своей большой родине - России. Но в ходе первой мировой войны часть остзейцев, представлявших аристократов-землевладельцев и образованную городскую буржуазию Прибалтики, оказались в совершенно особых условиях.
В условиях германской оккупации остзейцы пережили "революцию лояльности", критическим пиком которой было крушение монархии в России. Составляя всего лишь семь процентов населения прибалтийских губерний, остзейцы благодаря своему финансовому положению и преимуществам образования играли значительную роль в прибалтийских губерниях. В мае 1917 г. переселившиеся еще в прежние времена в Германию балтийские немцы основали "Германо-Балтийское общество". 18 сентября 1917 г. "Рыцари и землевладельцы Курляндии" создали парламент, в котором немцы составляли большинство. Он официально попросил "защиты Его Величества и могущественного Германского Рейха. Мы с доверием вручаем наши судьбы в руки Его Величества и назначенной им германской военной администрации". 6 ноября 1917 г. депутация Рыцарей оккупированной части Ливонии вручила Гинденбургу и Людендорфу петицию с просьбой о включении Ливонии и Эстонии под защиту прусской короны или назначенного императором вице-короля. 30 декабря 1917 г. Чрезвычайный Сейм Ливонии принял резолюцию об отделении от России.
Задача немцев в Литве была сложнее - здесь тяготы немецкой оккупации породили значительное антигерманское движение. Немцы должны были найти влиятельных союзников среди литовцев. В ноябре 1915 г. германское министерство иностранных дел сумело при помощи германо-литовца Степутаты заключить соглашение с издателем газеты "За Литву" (издававшейся в Лозанне) Габрисом. Именно эта связь позволила к апрелю 1916 г. создать "Лигу нерусских народов". 2 мая 1917 г. Людендорф издал приказ о необходимости всеми силами привлечь литовцев на сторону Германии. Задача немцев была осложнена удовлетворением основной массы литовцев решением Временного правительства предоставить права автономии в составе федерализированной России. Сложилось любопытное соотношение сил: консервативное сельское духовенство и владельцы небольших участков земли были привлечены германскими обещаниями, в то время как городская интеллигенция и рабочие искали союза с демократической Россией.
Созданному в июле 1917 г. комитету по созыву общелитовской конфедерации немецкие военные власти заявили, что "независимая Литва должна находиться в союзе с Германией на основе военного соглашения, таможенного союза и совместного владения стратегическими железными дорогами"{648}.
Немцы выставили литовцам жесткие условия: либо они выбирают в качестве покровителя Германию - и тогда Литва, связанная союзом с Германией, будет объединена полностью, либо она будет поделена между Германией и Россией, причем германская часть будет попросту аннексирована и включена в состав Рейха. Литовцы предпочли пока не давать однозначный ответ и попросили немцев об увеличении возможностей их внутреннего самоуправления. 22 сентября 1917 г. был создан Литовский национальный совет (Тариба). Командующий германскими войсками на Восточном фронте принц Леопольд Баварский в специальной прокламации признал "Национальный совет находящимся под контролем германской администрации"{649}. 11 декабря 1917 г. Тариба провозгласила "независимое литовское государство, связанное союзом с германским рейхом". Так был создан зачаток движения, приведшего к историческому разрыву Литвы с Россией.
Нужно особо отметить, что Запад категорически отказывался от всяких контактов с подобными органами, так как твердо держался принципа единой и неделимой России. И прибалтийские инициативы Антанта оценивала трезво: Германия осуществляла здесь высший контроль, она использовала раскол России в целях борьбы с нею и с Западом.
Пашендейл
На застывшем в окопной покорности Западном фронте генерал Хейг ждал своего звездного часа, он хотел первым убедиться в роковом ослаблении германской армии. Согласно его военному плану, британские части освобождали Ипрский выступ, одновременно десантная операция с моря позволяла очистить ту часть побережья, откуда немцы посылали в море свои страшные подводные лодки (военно-морские базы в Бланкенберге и Остенде). Заменивший злосчастного Нивелля генерал Петэн одобрил стратегические идеи Хейга. Ллойд Джордж и Хейг стали догадываться о страшной правде: французская армия отказывалась участвовать в кровавых наступательных операциях{650}. Петэн улыбался в усы, но ноги у англичан похолодели. В тот самый день, когда убийственная правда просквозила в словах Петэна (7июня 1917 года), Хейг пообещал победу в случае реализации его наступательных планов.
Ллойд Джордж сопротивлялся как мог. Англичане уже потеряли четверть миллиона убитыми - и без видимого оправдания. Но Хейг настаивал на великом наступлении во Фландрии. Он обещал "нокаутировать" центральную германскую позицию. В Лондоне его поддержал генерал сэр Уильям Робертсон, главный военный советник Ллойд Джорджа, чья неоспоримая интеллигентность и очевидная сила характера привели в конце концов к высшему посту в британской военной иерархии. Нерешительность Робертсон считал предтечей поражения, и он встал на сторону Хейга.
В июне 1917 года Ллойд Джордж создал особый закрытый комитет по ведению войны (по "военной политике"). В нем он задавал страшно въедливые вопросы своим военным. Наиболее важными членами этого комитета были лорд Керзон и южноафриканец Смете. Наиболее важные заседания состоялись между 19 и 21 июня 1917 года. Ллойд Джордж мобилизовал весь свой критический гений, задавая самые каверзные вопросы о вероятности успеха - о роли артиллерии, о боевом духе войск, о возможности верить в наступление Керенского, о стратегических наметках британских генералов. И Черчилль и Ллойд Джордж считали неразумным предпринимать решающее наступление на Западном фронте в 1917 году, ограничившись помощью слабым итальянцам. Почему не подождать прибытия американцев? Не мудрее ли имитировать петэновскую тактику "малых дел"? Разве обязана Британия наступать, когда две ее великие сухопутные союзницы - Россия и Франция - предпочитают сдержанность? Хейг оставался невозмутим. Он считал наступление необходимым, он верил в успех. Собственно, он обещал этот успех: "Нам необходимо ввязаться в битву с врагом... Мы достигнем своей первой цели. Мы овладеем хребтом Ипра"{651}.
