А. Боханов - История России с начала XVIII до конца XIX века
Коренная причина была, конечно же, в другом. Экономический кризис начала XX в. наглядно продемонстрировал, что государственный патернализм, интервенционное раскручивание экономики имеют свои логические пределы. Государственная власть при самых благих намерениях ее проводников и носителей построить органичную капиталистическую систему не может. Казенный карман, казенная субсидия, государственное вспомоществование могут быть важными, но не могут быть долго единственными опорами частновладельческого хозяйства. Здоровая и продуктивная хозяйственная среда формируется и функционирует на основе саморегуляции, при сохранении за государственными институтами лишь некоторых законотворческих и контрольных функций. В пореформенной России воздействие государственной системы на хозяйственное развитие было во многих случаях преобладающим, особенно в тех случаях, когда это касалось больших финансово-промышленных проектов, многие из которых инспирировались государственными органами и находились под их патронажем, а часто и на их содержании. Поэтому темпы, интенсивность и масштабы хозяйственных усилий далеко не всегда диктовались внутренними экономическими факторами, естественными и обусловленными процессами.
Экономический кризис изменил и некоторые представления самого министра финансов. В начале XX в., читая лекции по экономике и финансам великому князю Михаилу Александровичу (брату Николая II, наследнику престола в 1899— 1904 гг.), С.Ю. Витте уже несколько иначе, чем прежде, формулировал понимание роли государства в хозяйственной области. «Роль государства в развитии капитализации далеко не является исчерпывающей», — констатировал ученик Ф. Листа. И далее продолжал: «Государство не столько созидает, сколько восполняет, истинными же созидателями являются все граждане. Чем дальше идет прогресс, тем сложнее становятся все отправления производственного процесса и тем труднее роль его участников — всех граждан. Чтобы справиться с этой ролью, они должны обладать не только капиталами, но и личными качествами — предприимчивостью и энергиею, развивающимися на основе самодеятельности. Не налагать руку на самодеятельность, а развивать ее и всячески помогать ей, создавая благоприятные для ее применения условия — вот истинная задача государства, в наше время все усложняющегося народного хозяйства».
В России власть издавна выступала ментором и партнером во всех сколько-нибудь крупных деловых начинаниях, что приводило к абсурдным ситуациям. Скажем, предпринимателю для осуществления определенного экономического проекта часто требовались не столько деловые таланты и навыки, знания финансовой конъюнктуры, а в значительно большей степени умение найти верный подход к важному сановному лицу и добиться от него благорасположения. Это порождало коррупцию, разлагавшую и тех и других. Министр финансов понимал ненормальность ситуации, при которой результативность предпринимательского начинания зависела порой от суммы подношения или стоимости подарка, полученного высокопоставленным петербургским чиновником, его женой или любовницей. Конечно, использовали служебное положение для извлечения личных материальных выгод в высшем эшелоне служилого сословия лишь единицы, хотя эта тема всегда была излюбленной для столичных либеральных и окололиберальных изданий. Сам С.Ю. Витте, несмотря на многочисленные обвинения, никаких взяток никогда не брал и, насколько известно, ни в каких финансовых махинациях не участвовал. Но проблема коррупции была всегда лишь частностью в контексте кардинальных социальных проблем.
Все усилия по капиталистической перестройке народного хозяйства России неизбежно поднимали важнейшую социально-экономическую проблему, связанную с характером землевладения и землепользования. Без коренных преобразований в этой области создать устойчивую экономику, емкий внутренний рынок было невозможно. Основная часть российского крестьянства и в конце XIX в. замыкалась в традиционной общинной среде; была лишена права собственности на основное средство производства — землю, находившуюся в коллективном владении. Община — архаичный продукт ушедших эпох — не давала крестьянину умереть с голоду, но эта форма ведения хозяйства не способствовала проявлению хозяйственной инициативы, мешала наиболее способным, трудолюбивым и предприимчивым людям вырасти в крепких, самостоятельных хозяев. Она сдерживала прогресс агрикультуры, продуктивность сельского производства. Рост населения и вызванные этим постоянные переделы владений вели к обезземеливанию крестьянства, к обнищанию его. Община формировала и духовно-нравственные представления, хозяйственную и социальную этику, исключавшую сколько-нибудь уважительное отношение к «кулакам» и «мироедам».
Разрушение общины и предоставление каждому крестьянину свободы хозяйственной деятельности на собственной земле, испытание его ответственности риском свободного рынка было настоятельно необходимо. После отмены крепостного права эту очевидность понимали многие, в том числе и в высших эшелонах власти. Но одновременно постоянно возникали опасения социальных осложнений: появление большого числа лишних людей на селе, наплыв их в города и возникновение больших групп недовольных. Эти соображения мешали принятию сколько-нибудь кардинальных решений. Играли свою роль и соображения фискально-полицейского свойства: заключенную в общину крестьянскую массу было легче контролировать и держать в узде. При подобной организации было проще собирать и подати.
Сами крестьяне-общинники в большинстве своем не проявляли желания расстаться с жизненным укладом, который вели их отцы и деды. Власть учитывала и эти настроения, поддерживала их и долго не решалась выступить инициатором преобразований. И лишь когда по стране прокатилась революционная буря, когда в 1905—1906 гг. запылали дворянские усадьбы и когда на выборах в Первую Государственную думу многие крестьяне поддержали антиправительственных радикалов, иллюзорные взгляды на крестьянство как на надежную опору монархии и порядка стали исчезать. Пришел П.А. Столыпин и стал реализовывать программу аграрного переустройства, но было уже поздно. Сколько-нибудь широкий слой русских фермеров так и не сложился.
Будучи умным и проницательным человеком, С.Ю. Витте не мог не видеть очевидные диспропорции и противоречия экономической и социальной среды. По его словам, большая часть Российской империи находилась «или в совершенно некультурном (диком) или полудиком виде, и громадная часть населения с экономической точки зрения представляет не единицы, а полу- и даже четверти единиц». При заметном развитии индустриального сектора в аграрной сфере царил застой. Возникавшие крупные промышленные предприятия, оснащенные по последнему слову техники, выпускавшие первоклассные изделия, сплошь и рядом соседствовали с бедными, убогими жилищами, лишенными элементарных удобств. В разных направлениях были проложены железнодорожные магистрали, а на проносившиеся по ним составы смотрели люди, пользовавшиеся допотопным инвентарем, который был в ходу еще до воцарения Романовых.
Эти несуразности российской действительности С.Ю. Витте осознавал, но довольно долго придерживался убеждения, что улучшение, осовременивание хозяйственного уклада в деревне надо проводить лишь после того, как промышленность крепко станет на ноги. В первые годы своего министерства он являлся сторонником сохранения общины и поддержал без всяких оговорок закон 14 декабря 1893 г ., запрещавший выход из общины без согласия двух третей домохозяев и ограничивавший залог и продажу выделенных в собственность наделов земли. Он был тогда убежден, что «общинное землевладение наиболее способно обеспечить крестьянство от нищеты и бездомности».
Понадобилось время, чтобы С.Ю. Витте осознал необходимость проведения преобразований и в этой области. В письме Николаю II в октябре 1898 г . констатировал: «Крестьянин находится в рабстве произвола... Крестьянин наделен землей. Но крестьянин не владеет этой землею на совершенно определенном праве, точно ограниченном законом. При общинном землевладении крестьянин не может даже знать, какая земля его». Министр финансов возглавил работу специального межведомственного «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности», действовавшего около трех лет (1902—1905 гг.) и разрабатывавшего новые принципы сельскохозяйственной политики. И внутри этого органа и в более широких общественных кругах шла в это время ожесточенная тайная и явная борьба между теми, кто отстаивал незыблемость, неизменность организации жизни на селе и считал общину краеугольным камнем стабильности и порядка, и теми, кто, опираясь на трезвый расчет и мировой опыт, выступали сторонниками реформ.
