Анатолий Уткин - Дипломатия Франклина Рузвельта
Наступило максимальное за период войны сближение трех стран. Сталин провозгласил тост за Черчилля как самого смелого государственного деятеля мира, как вождя страны, в одиночестве стоявшей против Гитлера. Черчилль тут же мобилизовал свое красноречие и приветствовал Сталина как вождя страны, сокрушившей хребет германской военной машины. Сталин поднял тост за Рузвельта как за государственного деятеля, имевшего наилучшее понимание своих национальных интересов. Рузвельту оставалось сказать, что их встреча напоминает семейный обед. Сталину, видимо, это показалось занижением тона, и он провозгласил тост за "наш союз" и пояснил: "В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Возможно, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: "Почему я не должен обманывать своего союзника?" Но я как наивный человек думаю, что лучшим для меня является не обманывать своего союзника, даже если он глуп. Возможно, наш союз силен именно потому, что мы не обманываем друг друга, или потому, что не так просто обмануть друг друга".
На второй день Ялтинской конференции Рузвельт сделал важное заявление: конгресс и американский народ поддержат "разумные меры по обеспечению мира в будущем", но, как он полагает, эта поддержка не распространится на содержание значительных американских войск в Европе "на период более чем два года".
Для того, чтобы заполнить вакуум, чтобы обеспечить наличие в Европе достаточных для сдерживания Германии сил, президент склонен был поддержать идею относительно вооружения дополнительных восьми французских дивизий.
Мы видим, сколь велико было сомнение Рузвельта в необратимости ухода изоляционизма с американской сцены. Основываясь на опыте 1918 - 1920 годов, он полагал, что при первом же внешнеполитическом осложнении, требующем от США людских и других ресурсов, внутри страны активизируется та сила, которая свалила Вильсона в 1919 году.
Для Рузвельта важнейшее значение имело пленарное заседание конференции 6 февраля 1945 года, на котором речь шла о создании мировой организации с контрольными функциями. Рузвельт, чтобы не было ни тени сомнений, прямо заявил, что для него это главный вопрос. Без создания такой организации он отказывается конструктивно обсуждать все вопросы мирного устройства. (Опять напрашивается аналогия с Вудро Вильсоном, который в отчаянной дипломатической борьбе на Парижской конференции в 1919 году поставил создание Лиги Наций на первое место, обусловив этим вопросом все прочие.) Президент как бы размышлял вслух. Он не верит в вечный мир. Но он верит в то, что большой войны удастся избежать хотя бы еще пятьдесят лет.
От имени американской делегации госсекретарь Стеттиниус изложил присутствующим американский вариант действий главного органа будущей мировой организации - Совета Безопасности. Голосов семи из одиннадцати членов Совета Безопасности будет достаточно для вынесения любого спорного вопроса на рассмотрение Советом. Каждый из пяти постоянных членов Совета Безопасности получал право вето в вопросе о применении Объединенными Нациями экономических и военных санкций. Страна - член Совета Безопасности не имела права голосовать в случае, если вставал вопрос о рассмотрении ее действий на международной арене. Стеттиниус объяснил присутствующим, что американскую сторону интересуют два момента: сохранить единство великих держав и в то же время позволить малым странам изложить свои претензии в Совете Безопасности.
Рузвельта, несомненно, волновал вопрос о подмандатных территориях. Девятого февраля Стеттиниус предложил включить в повестку дня работы учредительной конференции вопрос об опеке. Более того, с американской точки зрения, Хартия ООН должна была содержать положения об опекунских правах отдельных стран. Характерна реакция У. Черчилля. Напряжение этих дней, видимо, оказало воздействие даже на его огромные жизненные силы. По поводу предложения об опеке он воскликнул: "Ни при каких обстоятельствах я не соглашусь на то, чтобы шарящие пальцы сорока или пятидесяти наций касались вопросов, представляющих жизненную важность для Британской империи. До тех пор, пока я являюсь премьер-министром, я никогда не отдам под опеку ни пяди нашего наследства".
Сталин поднялся со своего кресла и зааплодировал. (Черчилль тотчас же обратился к Сталину: как он отнесется к превращению Крыма в международную зону отдыха? Сталин сказал, что был бы рад передать Крым для встреч большой тройки.) Стеттиниусу пришлось успокаивать Черчилля. Американцы не посягают на Британскую империю. Речь идет лишь о подмандатных территориях Лиги Наций, территориях, принадлежащих поверженным противникам, и о тех территориях, которые готовы встать под контроль ООН добровольно. Было решено, что еще до созыва учредительной конференции постоянные члены Совета Безопасности проведут консультации по поводу системы опеки.
Сейчас видно, что в эти февральские дни Рузвельт, нуждаясь в помощи Черчилля, модифицировал свою политику в отношении подмандатных территорий и системы опеки в целом. Раньше он имел в виду территории французских и других западноевропейских колониальных империй, и планы его системы опеки над прежними европейскими колониями были буквально безграничны. Теперь он, не сумев остановить де Гол-ля, должен учитывать фактор определенного "возврата" Франции в ранг великих стран, фактор солидарности старых метрополий, и прежде всего союз Лондон - Париж. Г. Гопкинс отметил, что нужно "делать отчетливое различие между подмандатными островами Японии, принадлежащими Японии территориями вроде Кореи, и островами, принадлежащими такой явно дружественной стране, как Франция". Рузвельт был вынужден согласиться с Гопкинсом, когда тот сказал: "Было бы трудно применить принцип опеки к территориям, где суверенитетом владеет дружественная союзная страна".
Президент изменил свою точку зрения на вопрос принадлежности таких колоний европейцев, как Индокитай. Еще в ноябре 1944 года Рузвельт говорил своим представителям на Дальнем Востоке: "Мы не приняли окончательного решения по поводу будущего Индокитая". В Ялте позиция президента претерпела изменения. Он еще не был готов выполнить французскую просьбу о предоставлении кораблей для десанта в Индокитае, но уже не противился стремлению французов, голландцев и прочих возвратить контроль над своими прежними колониями. После ялтинской конференции Рузвельт доверительно сказал журналистам, что противоречить западноевропейским колониальным притязаниям "означало бы только приводить в бешенство англичан. Сейчас же их лучше успокоить".
(Де Голль в этой ситуации использовал все возможные аргументы. Одним из самых сильнодействующих "запрещенных" приемов было запугивание американцев "русским доминированием на европейском континенте". Шестнадцатого марта 1945 года американский посол в Париже Дж. Кэффери сообщил президенту, что де Голль совмещает просьбы о помощи американцев в деле восстановления позиций Франции в Азии с предупреждениями, что неудача в возрождении французского могущества заставит Францию стать "одним из федеративных государств под эгидой русских... Когда Германия будет сокрушена, они (русские) обернутся к нам... Мы не желаем стать коммунистами; мы не желаем попасть в русскую орбиту, и мы надеемся, что вы не подтолкнете нас в нее". Фактом является, что через два дня Рузвельт приказал американским военно-воздушным силам помочь французам в Индокитае.)
Но отступление Рузвельта имело свои пределы. Да, перехватить западноевропейские колонии оказалось достаточно сложно. Однако, что касается всех подмандатных территорий Лиги Наций и территорий, захваченных у противника, то им не избежать американского контроля. По возвращении из Ялты Рузвельт сказал, что от имени ООН будет осуществлять "полную опеку с целью обеспечения мировой безопасности".
На третьем пленарном заседании Рузвельт объявил, что хотел бы обсудить польский вопрос. "Я проделал самый длинный путь и, находясь на самом большом удалении, имею преимущества взгляда издалека".
Три фактора воздействовали на Рузвельта в польском вопросе: достижения Тегеранской конференции; реалистическая оценка потребности Советской Армии в дружественном, а не враждебном тыле; и, главное, учет того, что в общую международную организацию главные военные союзники должны входить, соблюдая интересы своей безопасности. Последнее касалось СССР не в меньшей степени, чем США. Президент очертил свое понимание вопроса. Польша должна ограничить себя на востоке "линией Керзона", на западе присоединить к национальной территории Восточную Пруссию и часть Германии. Рузвельт настаивал на том, что правительство в Варшаве должно иметь расширенный политический фундамент, включить представителей пяти главных партий (президент перечислил их). Черчилль поддержал президента, напомнив о том, что Англия вступила в войну после нападения на Польшу, и восстановление ее суверенитета является вопросом чести для англичан.
