А. Владимирский - Саладин. Победитель крестоносцев
Нельзя предвидеть, чем кончились бы предприятия Саладина: приготовления были уже сделаны, назначено место для сбора, и в эту самую минуту умирает султан…»
В течение своего правления Саладин встретил только одно упорное сопротивление со стороны христиан, и именно западных. Потому он и считал своими врагами только франков; он называл их врагами Аллаха, и войну с ними — священной войной…
Итак, Саладин стремился ни к чему другому, как к покорению Франции, Италии и всего христианского мира…
Особенно замечательно при этом то обстоятельство, что ненависть Саладина к христианам продолжалась только до тех пор, пока они составляли независимую от него нацию. Но победив однажды христиан, он смотрел на них другими глазами. С коптами-христианами в Египте он обращался весьма благосклонно. Еще до Саладина египетские христиане занимали все места по части финансов, раздела земель и т. п.; монастыри были многочисленны и богато наделены; фатимидские халифы не только терпели их, но и оказывали им большое покровительство. Им можно было доверять тем более, что все они были якобиты, то есть секты Евтихия, и непримиримые враги константинопольских греков и западных христиан…
Саладин, достигнув власти, из угождения Нур ад-Дину возобновил древние указы против христиан: он приказал им носить особую одежду и пояс; запретил ездить на лошадях и мулах; одни ослы были им разрешены; они не допускались ни к какой общественной должности, не могли ни громко молиться в церквах и употреблять колокола, ни совершать на улицах процессии в Вербное воскресенье; стены церквей оставались закиданными грязью; кресты сбивались с куполов; самих христиан всячески преследовали, что заставило многих отказаться от религии. Но после смерти Нур ад-Дина Саладин, оставшись полновластным господином, прекратил преследования и возвратил всем свободу. Он не только дал христианам право занимать места, но даже его эмиры, братья, племянники, дети брали христиан на службу и делали их своими управителями, секретарями и поверенными.
Такое обращение расположило к нему весьма египетских христиан; и это обстоятельство в соединении с другими чертами его великодушия по отношению к враждебным ему христианам распространило славу султана на Востоке и Западе. Этим объясняются те великолепные и даже преувеличенные похвалы, которыми осыпают Саладина христианские писатели, и особенно итальянцы; эти похвалы доходят до того, что, может быть, трудно будет найти что-нибудь подобное у самих мусульманских авторов.
Вот каким образом выражается о Саладине один христианский писатель, копт, в своей арабской «Истории Александрийских патриархов»: «Саладин при всех своих договорах с франками оставался верным данному слову. Если сдавался город, он давал жителям свободный выход вместе с женами, детьми и имуществом. Относительно пленных мусульман Саладин предлагал христианам выкуп, превышающий их стоимость; если франки отказывались, он обыкновенно говорил: “Я оставляю вам ваших пленных, но обращайтесь с ними столь же хорошо, как я со своими”. Вследствие того многие христиане отсылали ему добровольно мусульманских пленных, и султан щедро вознаграждал их за то. Часто случалось, что осажденные неприятели после взятия города выходили из него в полном вооружении, в панцире, набедреннике и шлеме — одним словом, как бы они шли на битву. Видя их, султан сначала улыбался и потом плакал; он не только не делал им зла, но даже давал конвои для их охранения. Так действовал Саладин по отношению к своим врагам, сообразуясь с предписаниями Пятикнижия: “Если, когда ты сидишь, осел твоего неприятеля пройдет с проклажей, свалившейся на одну сторону, то встань и поправь поклажу на середину” или со словами Евангелия: “Любите врагов ваших; творите добро ненавидящим вас; благословляйте клянущих вас и молитесь за оскорбляющих вас”; одним словом, он приноровлялся ко многим другим местам подобного же содержания, которые мы опускаем для краткости. Таким образом, Саладин в своих действиях следовал этим обоим законам (то есть Ветхому и Новому Заветам), не зная их, и только по одному Божественному внушению. А потому он и умер спокойно на своем ложе и имел достохвальный конец, как сам, так и все его потомство…»
Но Имар ад-Дин, секретарь Саладина, восклицает: «С Саладином вымерли великие люди; вместе с ним перевелись и люди достойные; добрые дела уменьшились, злые увеличились, жизнь сделалась труднее; земля покрылась мраком; наш век должен был оплакивать своего феникса, и исламизм лишился последней опоры».
Несомненно, своей расточительностью (если называть щедрость своим истинным именем) Саладин сумел привлечь на свою сторону многих египетских и сирийских эмиров и тем обеспечил создание великой империи. Однако в результате к моменту его смерти казна была совершенно пуста. Своим детям он не оставил буквально ни гроша. По свидетельству Баха ад-Дина, «до самой смерти он не накопил столько денег, чтобы оказаться обязанным отдавать зякат (обязательную милостыню бедным. — А. В.); он тратил все свои средства на благотворительность. В казне человека, обладавшего таким огромным богатством, осталось всего сорок семь насрийских дирхамов и один-единственный тирский слиток золота. Он не оставил ни добра, ни дома, ни недвижимости, ни садов, ни деревень, ни пахотной земли, никакой иной собственности».
Естественно, с пустой казной нечего было думать о новых завоеваниях. Поэтому вызывают большие сомнения утверждения, будто султан умер в разгар подготовки нового военного похода на Багдад. Планы завоевать Багдад, самому стать халифом и объединить вокруг себя весь мусульманский мир у Саладина, вероятно, были. Однако к моменту его кончины они еще не находились в стадии практической реализации. А вот насчет грядущих походов в Италию, Францию и другие западноевропейские страны была лишь пустая похвала, призванная запугать вождей крестоносцев. Но они не испугались, поскольку не хуже Саладина знали, что бронированный рыцарский кулак сокрушает тюркскую и бедуинскую конницу, не говоря уже об арабской пехоте. Главное же — у Саладина не было флота, чтобы переправить свои войска в Западную Европу. Поэтому о завоевании Италии или Франции оставалось только мечтать.
Что же касается отношения к христианам, то Саладин, как и другие мусульманские правители, вынужден был терпеть их в своем государстве, поскольку христиане различных конфессий играли ведущую роль в торговле, а частично в мореплавании и ремесле. Но, конечно, султан никогда не руководствовался в своей деятельности христианскими идеалами, вполне ему чуждыми, а опирался лишь на голый политический расчет.
В истории Востока Саладин остался первым полководцем, который одержал победу над крестоносцами и отобрал у них Священный город Иерусалим. Благодаря этому он стал великим героем ислама. Повторить его достижение удалось только через три с половиной столетия османскому султану Сулейману Великолепному, одержавшему победы над европейскими армиями. В то же время в области законодательства, государственного строительства никаких достижений за Саладином не наблюдается. Он был всецело человеком войны, подчинившим ей всю свою жизнь.
Не был Саладин и великим полководцем. Он не изобрел никаких новых тактических приемов или стратегии, а в столкновениях с крестоносцами чаще терпел неудачи, чем одерживал победы. Однако Саладин стал первым султаном, реально объединившим, пусть на короткое время, Египет и Сирию и бросивший всю военную мощь этих стран на борьбу с западной опасностью.
В то же время Саладин проявил себя как очень искусный дипломат, может быть, первый настоящий дипломат в исламском мире. Ему удалось объединить вокруг себя египетских и сирийских эмиров не только благодаря военной силе, но и благодаря умению убеждать, идти на уступки, достигать компромисса в удовлетворении их требований. Саладину удалось ограничить своеволие местных правителей, но в то же время оставить в их руках достаточно власти и влияния, чтобы им выгоднее было быть под его началом, чем проводить самостоятельную политику. Саладин сумел использовать в объединительных целях лозунг джихада, направленный против крестоносцев. Но султану не нужна была власть ради власти. Власть нужна была ему для реализации одной священной цели — отвоевания Иерусалима у «неверных». Саладин на пути к достижению этой цели не останавливался перед преступлениями. На его совести — убийство последнего фатимидского халифа. Кроме того, его не без оснований подозревали в отравлении своего дяди Ширкуха, своего сюзерена Нур ад-Дина и его сына. Однако прямых доказательств того, что указанные лица в действительности умерли насильственной смертью, нет и, очевидно, уже никогда не будет. Равно как никогда не будет найдено доказательств причастности Ричарда Львиное Сердце к убийству маркиза Конрада Монферратского. Решение всех этих вопросов выходит за пределы возможностей исторической науки.
