Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - Нил Фергюсон
Германии тогда стоило отказаться от Бельгии ради мирных переговоров и не предпринимать пробных наступлений{1645}. Когда же эти наступления ожидаемым образом провалились, Людендорфу не следовало так поспешно добиваться перемирия. Вместо того чтобы атаковать французов 15 июля под Реймсом, немцам нужно было отступать к линии Гинденбурга{1646}.
Наконец, ошибкой было принимать “Четырнадцать пунктов” Вудро Вильсона, что Германия фактически сделала, обратившись к нему, чтобы начать переговоры о прекращении огня. Моральный дух и в стране, и на фронте, несомненно, укрепила бы информация о том, что французские военные, промышленники и радикальные националисты неоднократно призывали объявить одной из целей войны если не полное расчленение рейха, то отделение от Германии левого берега Рейна. Это не было тайной: такие предложения появлялись на страницах правой прессы — и в Echo de Paris, и в Action Française. Скажем, в последней в конце 1916 года вышла целая серия статей Шарля Морраса с призывами к полной ликвидации Германской империи. Примерно так же выглядел и план, подготовленный в 1916 году для Жоффра полковником Генерального штаба Дюпоном. Он предусматривал не только возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии, но и аннексию Саарского угольного бассейна, а заодно и двух кусков территории Бадена (Келя и Гермерсхайма), отчуждение Рейнской области и превращение ее в сателлит Франции (или группу сателлитов), расширение территории Бельгии, которая должна была сменить нейтральный статус на зависимость от Франции, расчленение Пруссии и раздел рейха на девять небольших стран. Австро-Венгрия тоже должна была быть разделена. Даже минимальная программа, принятая в октябре 1916 года правительством Аристида Бриана, предусматривала отделение и нейтрализацию Рейнской области{1647}. Ради предотвращения всего этого, без сомнения, готовы были бы воевать многие из германских солдат. Однако сражаться, пока их лидеры торговались за перемирие, они не захотели.
Глава 11
“Максимальные жертвы при минимальных затратах”: военные финансы
Финансы и война
Бертран Рассел однажды сказал, что смысл военной экономики в том, чтобы обеспечить “максимальные жертвы при минимальных затратах”. Если руководствоваться этим критерием, снова возникает искушение объявить Центральные державы победителями.
Чтобы оценить, насколько лучше они вели войну, необходимо принимать во внимание не только боевую эффективность, но и экономическую. В главе 9 мы, как это принято в экономической истории, рассматривали военные экономики в отрыве от массового разрушения как такого. Разумеется, это не совсем правильно. Как подчеркивал Рассел, главная цель экономической деятельности в военное время — уничтожать врага. Соответственно, оценивая ее эффективность, мы должны это учитывать, точно так же как при оценке эффективности военных действий необходимо учитывать экономический аспект. Следовательно, нам необходимо обратиться к вопросу о финансировании войны.
Как мы уже видели, несмотря на периодические попытки по принудительному распределению ресурсов, большинство стран даже в конце войны по-прежнему в основном опирались на рыночные механизмы, в особо вопиющих случаях прибегая к ценовому регулированию. Ни одно из государств не вело себя подобно Советскому Союзу во Второй мировой — так, будто сырье, заводы и люди были его собственностью. За все нужно было платить. Это означало, что финансы были не менее важны для мобилизации экономики, чем бюрократические и полубюрократические механизмы распределения ресурсов, о которых шла речь в главе 9.
До 1914 года многие считали войну между великими европейскими державами невозможной, потому что ее начало могло привести к финансовому коллапсу. Когда война все же началась, ее непосредственные экономические последствия, казалось бы, подтвердили эти прогнозы (см. главу 9). 10 августа 1914 года Кейнс с азартом доказывал Беатрисе Вебб, что
война не может продолжаться больше года… Мир неимоверно богат, но, к счастью, его богатство невозможно быстро приспособить к военным целям. Оно существует в форме производственного оборудования, предназначенного для изготовления вещей, которые бесполезны для войны. Когда все пригодные для войны ресурсы закончатся, на что, по его мнению, должен был потребоваться примерно год, державам останется только заключить мир{1648}.
Подобное легкомыслие в 1914 году было в моде в Лондоне. Асквит заверял Джорджа Бута, что война закончится “за несколько месяцев”{1649}. Арчибальд Мюррей, возглавлявший штаб Британских экспедиционных сил, говорил Эшеру, что война продлится “три месяца, если все будет хорошо, и, может быть, шесть месяцев, если дела пойдут неидеальным образом. По его мнению, дольше будет невозможно прокормить армию и население, а финансовое бремя станет таким, что Европа его не сможет вынести”{1650}. Такое впечатление, что настольными книгами у этих людей были труды Блиоха и Энджелла.
Разумеется, финансовый кризис, наступивший в августе 1914 года, не отменил Первую мировую. Умный американский дипломат по имени Льюис Айнстайн предвидел это еще в январе 1913 года. В своей статье под заголовком “Англо-германское соперничество и Соединенные Штаты”, вышедшей в National Review, он справедливо предполагал, что финансовый коллапс не остановит войну:
Вероятнее всего, противостояние затянется… и ни одна из сторон не сможет получить решительное преимущество. Хотя на бумаге неоднократно доказывалось, что долгая война в наше время экономически невозможна, на практике эта теория ничем не подтверждается. Некоторые влиятельные экономисты, напротив, полагают, что современная система кредита очень подходит для длительных войн{1651}.
Айнстайн попал в точку. Китченер в августе 1914 года говорил о том же самом, что нервировало его сравнительно беспечно настроенных коллег. Военный конфликт, предупреждал он Эшера, может продлиться “не менее двух-трех лет”, потому что “до сих пор финансовые затруднения никогда не останавливали уже начавшуюся войну”{1652}. Конечно, связанные с войной расходы в номинальном выражении были беспрецедентно велики. Однако европейские налогоплательщики и — что еще важнее — международные рынки капитала и кредитов все равно оказались способны выдержать целых три года бойни, пока, наконец, не наступил предсказанный Блиохом крах.
Однако наступил ли он для Германии, как это
