Михаил Кром - «Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
11 мая 1534 г. Иосифо-Волоколамский монастырь получил жалованную тарханно-несудимую грамоту Ивана IV на село Турово и два десятка деревень и починков в Тверском и Клинском уездах, завещанные Василием III этой обители «в вечное поминание» по своим родителям, по себе и по всему роду московских великих князей[1857]. Как выясняется из позднейшей жалованной грамоты Ивана IV 1550/51 г., в духовной грамоте его отца Иосифову монастырю было отписано также село Хотьково в Волоцком уезде с «тянувшими» к нему деревнями и починками; грамота обители на эти владения, за подписью дьяка Федора Мишурина, была выдана в 1537/38 г.[1858]
Не был забыт в завещании Василия III и Троице-Сергиев монастырь: ему достались село Дерябино с деревнями в Переславском уезде и село Тураково, также с деревнями, в Радонежском уезде. Правда, выполнение этого посмертного распоряжения великого князя растянулось на долгий срок. Только 15 октября 1534 г. троицкому игумену Иоасафу была отправлена известительная грамота Ивана IV о передаче в ведение монастыря, по завещанию покойного государя, села Дерябина с деревнями (Прил. 1,№ 52). Еще дольше троицким старцам пришлось дожидаться передачи села Туракова: этому предшествовали землемерные работы и выделение равноценных земель прежнему владельцу села, помещику Митке Бакину. Для выполнения указанных работ в Радонежский и Суздальский уезды был послан подьячий Давыд Зазиркин: ему было велено описать село Тураково, а Митке Бакину отделить из черных деревень в Горенове стане Суздальского уезда пашню и угодья. Из той же указной грамоты подьячему Д. Зазиркину от 24 мая 1535 г. узнаем, что Суздальскому Покровскому монастырю Василий III завещал село Романчуково: подьячий должен был отдать его игуменье этой обители[1859].
Прошло еще четыре месяца, и 22 сентября 1535 г. троицкому игумену Иоасафу была послана великокняжеская известительная грамота, в которой сообщалось о том, что покойный государь Василий Иванович «всея Русии» написал в своей духовной село Тураково с деревнями «к Троице в Сергиев монастырь»; игумену с братией предлагалось принять село в свое ведение, но прежнего владельца, Митку Бакина, до зимы оттуда не высылать. «А грамоту б естя нашу жаловальную на те села, — гласила последняя фраза документа, — взяли у дьяка нашего, у Федора у Мишурина»[1860].
И вот, наконец, 4 октября 1536 г. Сергиева обитель получила жалованную несудимую грамоту на оба завещанных ей покойным великим князем села — Дерябино и Тураково (Прил. I, № 79). К тому времени, надо полагать, выполнение завещания Василия III было полностью завершено.
Все вышеперечисленные пожалования явились лишь осуществлением последней воли покойного государя, поэтому курс правительства юного Ивана IV по отношению к монастырскому землевладению они никак не характеризуют. Для оценки этого курса более показателен тот факт, что в первый год великого княжения Ивана Васильевича новые правители по собственной инициативе пожаловали лишь Иосифо-Волоколамскому монастырю двор на посаде г. Дмитрова (Прил. I, № 6) да Ферапонтову монастырю — пять деревень в Каменском стане Дмитровского уезда (Там же. № 12, 13). Остальные же многочисленные жалованные грамоты, выданные в первые месяцы 1534 г., по сути, являлись, как было показано выше на примере Троице-Сергиева монастыря, частью операции по подтверждению земельных актов, хранившихся в монастырских архивах.
* * *Ревизия монастырских актов 1534 г., как мы могли убедиться, была вполне благоприятной для церковных корпораций. Вообще в первый год великого княжения Ивана IV правительство не демонстрировало намерения как-то ограничить рост монастырского землевладения, хотя новые земли жаловались очень скупо. Иная тенденция в этом вопросе проявилась в середине 1535 г.: ее отражение исследователи видят в указной грамоте Ивана IV игумену Вологодского Глушицкого монастыря Феодосию от 23 июня 1535 г.
Грамота начинается редкой в такого рода документах преамбулой, в которой характеризуется неблагополучное положение, возникшее с вотчинами детей боярских, которые в той или иной форме отчуждаются в пользу монастырей: «…что в нашем государстве покупают к монастырем у детей у боярских вотчины — многие села и деревни, да и в заклад и в закуп монастыри вотчины емлют, а покупают-де и вотчины дорого, а вотчинники-де и которые тем землям вотчичи с опришными людьми перекупаются; и мимо монастырей вотчин никому ни у кого купити не мочно. А иные дети боярские вотчины свои в монастыри подавали по душе того для, чтобы их вотчины ближнему их роду не достались»[1861].
Далее следует повеление великого князя: «И будете купили вотчины у детей у боярских или в заклад или в закуп взяли, или будут которые дети боярские вотчины свои подавали вам в монастырь по душе до сей нашей грамоты за год или за два, и ты б, богомолец наш игумен Феодосей с братиею прислали тому выпись к дьяку нашему к Федору Мишурину…»[1862] «Выпись» должна была содержать конкретные имена детей боярских, у которых монастырь за указанный период (один или два года) приобрел вотчины, место их проживания («город»), количество сел и деревень, дворов и крестьян в каждой вотчине, размеры пашни, леса и других угодий. Впредь же любое приобретение вотчин без ведома властей запрещалось под страхом конфискации: «А вперед бы есте без нашего ведома однолично вотчин не купили и в заклад, и в закуп, и по душе не имали ни у кого. А учнете без нашего ведома у кого вотчины купити или в заклад или в закуп и по душе имати, и мне у вас те вотчины велети отписывати на себя»[1863].
Одним из первых исследователей, обративших пристальное внимание на эту грамоту, был А. С. Павлов, который усмотрел в ней «результат общей законодательной меры, которая касалась всех монастырей»[1864]. Данная точка зрения была принята и в советской историографии 1950-х гг. И. И. Смирнов полагал, что правительством Елены Глинской был издан закон, установивший контроль над ростом монастырского землевладения и что, хотя текст этого закона не сохранился, его содержание «можно вполне точно выяснить» на основании грамоты Глушицкому монастырю[1865]. А. А. Зимин также видел в этой грамоте отражение борьбы правительства «с ростом монастырского землевладения и привилегиями духовных феодалов»[1866].
Тезис об ограничительном курсе правительства Елены Глинской в отношении монастырского землевладения — тезис, основанный на одной-единственной грамоте! — устоял и после появления в конце 1970-х гг. специальных исследований А. А. Зимина и Л. И. Ивиной, посвященных истории вотчин двух крупных монастырей — Иосифо-Волоколамского и Симонова. Однако успешность правительственных мер 1530-х гг. обоими авторами была поставлена под сомнение. Так, А. А. Зимин в книге об Иосифо-Волоколамском монастыре писал (ссылаясь опять-таки только на грамоту Глушицкой обители!) о предпринятых в то время попытках «ограничить монастырское землевладение, что противоречило интересам иосифлян»: в итоге намеченные реформы не были осуществлены[1867]. А Л. И. Ивина, повторив утвердившийся в историографии тезис о «борьбе правительства с ростом монастырского землевладения», сопроводила его следующим замечанием, основанным на проанализированных ею актах Симонова монастыря: «Правительственные мероприятия, направленные на борьбу с ростом монастырских вотчин, видимо, все-таки не имели должного успеха, они полностью не прекратили роста владений духовных феодалов…»[1868]
Между тем неоднократно цитированная многими исследователями указная грамота игумену Глушицкого монастыря Феодосию по-прежнему вызывает немало вопросов. Ее текст недвусмысленно свидетельствует о намерении великокняжеского правительства ограничить и взять под контроль процесс отчуждения вотчин детей боярских в пользу монастырей. Однако, во-первых, неясно, был ли провозглашенный в грамоте запрет монастырям приобретать вотчины служилых людей реализован на практике или он остался только декларацией о намерениях? Во-вторых, если этот запрет применялся, то как долго он действовал? И, наконец, в-третьих, носила ли упомянутая мера общероссийский характер или она относилась только к отдельным монастырям?
Прежде всего нужно отметить, что в описываемое время единственным законом, действовавшим на всей территории страны, был Судебник 1497 г. Все остальные меры, даже такие важные, как создание на местах специальных выборных органов для борьбы с разбоями (губная реформа), вводились в действие путем рассылки указных грамот по волостям и уездам. В этом отношении грамота игумену Глушицкого монастыря напоминает (по форме!) губные грамоты конца 1530-х — начала 1540-х гг., о которых пойдет речь в следующей главе. Но отсюда следует, что, имея в своем распоряжении только одну указную грамоту, мы никак не можем судить о территориальном охвате упомянутого выше запрета на приобретение монастырями вотчин служилых землевладельцев. Есть ли какие-либо следы этого постановления в сохранившихся архивах других монастырей?
