Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 2
Путешествия в Константинополь, на Афон, в Иерусалим, на Запад, одни с духовной, другие с торговой целью, служили средством для распространения познаний, вроде того, как у западных народов крестовые походы.
Духовенство сеяло благие семена и открывало пути для образования, появлялись такие деятели и учители, как митрополит Никифор, Кирилл Туровский, Авраамий Смоленский, Симон и Поликарп печерские, которые были достойными преемниками Иларионов, Антониев, Феодосиев, Варлаамов.
Постановления церковные, и в особенности обряды, соблюдались строго, и малейшее уклонение подавало повод к сомнениям и прениям. Вопрос, например, о разрешении мяса по средам и пятницам, во дни господских праздников, взволновал всю Русь, и князья принимали в нем живое участие, пока, наконец, уже в Константинополе он был решен.
Князья строили монастыри в искупление своих грехов, и перед кончиной часто принимали схиму.
Но вот число князей увеличивается все более и более: в первой степени от Ярослава, в шестой от Рюрика, было их 11, во второй 15, в третьей — 39, в четвертой 49, в пятой 66. Доблести их не умалялись: та же храбрость, та же неустрашимость, та же деятельность, — и Роман волынский, Мстислав Удалой, Даниил галицкий, Игорь северский, Всеволод курский, Владимир Глебович переяславский, не уступают ни в чем своим отцам, как те первым витязям древности: Олегу, Святославу, Ростиславу Владимировичу, Васильку, Олегу Святославичу, Мономаху, Мстиславу, Изяславу Мстиславичу, Андрею Боголюбскому, Мстиславу Храброму. Избытка силы было у них поровну, бранный дух не ослабевал, они не хотели уступать друг другу и дрались, дрались до истощения сил.
Бывали князья умные и способные, которым, благодаря счастливому стечению обстоятельств, доставались под власть многие княжества и волости, но такое положение оставалось недолго. Порядок наследства и обычай дележа между детьми приводил все в старую колею. По смерти их даже при жизни, возобновлялись одни и те же явления: так, Всеволод (Ярославич) «бе един владея в Руси» (1074–1093), но племянники не давали ему покоя своими просьбами: кому нужна была та волость, кому другая, — и он должен был раздать им многие города.
Сильнее его был сын Мономах, владевший и заправлявший силами многих княжеств: Киевского, Переяславского, Владимирского, Курского, Смоленского, Суздальского, даже Новгородского (1113–1125), — они все распределились между его сыновьями и внуками.
Старший сын Мстислав (1125–1132) присоединил еще княжество Полоцкое, но раздробил наследство Мономаха, раздав из своей части уделы сыновьям, кроме уделов братьям, имевшим своих детей.
Всеволод Олегович (1139–1146) владел княжеством Черниговским, овладел Киевским и хотел покорить себе всю Русскую землю, но должен был вскоре отказаться от исполнения своих замыслов, найдя сильное сопротивление Мономаховичей.
Во всех княжествах, к концу этого периода, оказывалось совершенное расстройство: бывало по два князя в одном городе, иные владели лишь половиной города; бедные волости стали местопребываниями князей, за неимением лучших уделов, как, например, Вщиж. «Не могу я умирать с голоду в Выри», говорит один князь. «Что мне делать с семью городами, где живут одни псари», жалуется другой.
Киевское княжество, раздробленное и обрезанное, переходившее по десяти раз из рук в руки в продолжение короткого промежутка времени, подвергшееся двум страшным опустошениям, совершенно ослабело, и стеснилось в своих пределах чуть не до стен.
Черниговское княжество, от которого отделилось Новгород-Северское и Муромское, раздробившиеся в свою очередь на мелкие части, окончательно истощилось в последней борьбе с Киевом, с которым постоянно соперничало.
Переяславское, разделявшее по большей части судьбу Киевского, с которым часто бывало в соединении, подвергалось сверх того больше всех частым нападениям половцев.
В прочих княжествах западных: Полоцком, Туровском, Владимиро-Волынском, Смоленском, происходило то же: князья умножались, уделы дробились, соседние враги усиливались.
Средоточие тяжести с юго-запада переместилось в середине XII столетия на северо-восток; там возникло и скоро усилилось новое великое княжество, Суздальское, или Владимирское, которое отделилось от Переяславского еще при Мономахе, и зажило особой жизнью. Тамошние князья стеснили Новгород, подчинили князей муромских и рязанских, приобрели верх, на некоторое время, даже над дальним юго-западом. Они также распространили завоевания к востоку за счет болгар, мордвы, черемисы. Юрий Долгорукий, сыновья его, Андрей Боголюбский (1155–1175) и Всеволод Большое гнездо (1176–1212), один за другим, были сильнейшими князьями, и при жизни не давали у себя уделов никому.
Эти князья на севере, как прежние на юге, поднимались, следовательно, на высоту мысли о единовластии и сознавали ее пользу, хотя, может быть, и без государственных соображений, а в удовлетворение личного властолюбия или честолюбия, но на ней и останавливались, не имели силы, смелости или смысла, подниматься выше и обеспечить наследство, сохранение силы. Потому все их здания, воздвигнутые с великими усилиями, разрешались тотчас по их кончине.
Всеволод, сильнейший из них, еще при жизни своей увидел пагубные следствия векового обычая, когда старший сын его Константин «воздвигнул брови» на меньшого брата своего Георгия, которому отец назначал Ростов.
После его смерти междоусобия начались в Залесской стороне точно такие же, какие были и на юге. Сыновья Всеволода вновь поссорились между собой и начали войну, которую закончил новгородский князь Мстислав Удалой, придя на помощь к старшему Константину, против младших братьев Георгия и Ярослава.
Всеволод оставил четырех сыновей. У каждого из них были дети, и к концу этого периода во Владимирском княжестве оказались уделы: Владимир и Суздаль, Ростов и Ярославль, Юрьев, Переяславль, Стародуб, Москва. Число князей возросло до десяти, они прибегали несколько раз к оружию.
Рязань представляла еще более печальное зрелище. После неудачной борьбы с Владимиром, она должна была подчиниться сильному соседу. Князья беспрестанно ссорились и просили суда во Владимире, а наконец один из них, вместе с братом, зазвав остальных братьев к себе на пир, изменнически перебил их в своем шатре с их боярами.
Два княжества представили особые явления в древней Русской истории: Новгород и Галич, которые жили более самостоятельной жизнью, особенно первое, и в которых при княжеской власти образовалось свое значительное боярство.
Новгород с самого начала находился в особых обстоятельствах: до Рюрика он уже был независимым, значительным обществом, с обширными владениями. Вероятно, уже тогда завелись там старшины, которые пользовались влиянием на общественные дела. После удаления из Новгорода преемника Рюрика, остались там, может быть, некоторые из его бояр, которые и укрепились на своих местах, утвердили за своими родами земли и положили основание городской аристократии, вместе с местными старожилами и богатевшими купцами. При Ярославе они исходатайствовали себе право, за услуги, выбирать князей из его рода. Право это уважалось до такой степени, что никто без их приглашения не являлся туда со своими притязаниями. Новгород опять стал особняком, сначала как будто майоратом, и, не делясь, как прочие княжества, на уделы, сохранил все свои владения в целости, даже увеличил их за счет соседних финских племен, не принимал почти никакого участия в русских междоусобиях, торговал беспрепятственно, богател и пользовался совершенной свободой на бурных своих вечах при решении домашних дел, — но несмотря на все эти благоприятные обстоятельства, не имел и не достиг никакой цели, не успел сделать ничего важного в государственном смысле, кроме славного отражения некоторых нападений со стороны владимирских князей, кроме совершения некоторых личных подвигов. Внутренние распри у бояр с простым народом, у тех и других с князьями, заменяли место междоусобных войн на юге. Князей новгородцы беспрестанно выгоняли, и, не умея жить без них, призывали снова, как во время до Рюрика. Владимирские князья, усилясь в их соседстве, получили большое влияние на Новгород, тем более, что имели возможность морить его голодом. Между новгородцами образовались их сторонники, от которых прибавлялось смуты; свободный Новгород потянуло в общий водоворот к участию в судьбах всей остальной Руси.
В Галиче усилились бояре, потому что долго оставались на своих местах при единодержавных князьях, следовавших один за другим поодиночке законным порядком, или после кратких междоусобий — так было при Владимире и Василие, при Володимерке и сыне его Ярославе Осмомысле. Может быть, имело здесь влияние и польское происхождение некоторых граждан, остававшихся еще от времен Олега и Игоря. Но при беспутном наследнике Ярослава и после него, появились иностранные притязатели, ляхи и угры, — и Галич стал яблоком раздора между ними и русскими соседними князьями. Начались войны, в которых бояре принимали большое участие, склоняясь то на ту сторону, то на другую, и призывая русских князей. Сыновья известного северского князя Игоря Святославича были призваны туда, и, выведенные из терпения кознями бояр, решились на вероломное злодеяние: до пятисот человек было ими убито. Смятения не прекращались, и Игоревичи, в свою очередь, при перемене обстоятельств были повешены боярами. Тогда поляки, поссорясь с уграми из-за добычи, призвали новгородского князя Мстислава Мстиславича решить распрю.
