Лев Гумилев - PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник)
Блестяще, но неверно! Безнравственность и беззаконие в городах – прелюдия расправы над лесами и полями, ибо причина того и другого – снижение уровня пассионарности этносоциальной системы. При предшествовавшем повышении пассионарности характерной чертой была суровость и к себе, и к соседям. При снижении – характерно «человеколюбие», прощение слабостей, потом небрежение к долгу, потом преступления. А привычка к последним ведет к перенесению «права на безобразия» с людей на ландшафты. Уровень нравственности этноса – такое же явление природного процесса этногенеза, как и хищническое истребление живой природы. Благодаря тому, что мы уловили эту связь, мы смогли бы написать историю антропогенного, т. е. деформированного человеком ландшафта, ибо скудость прямых характеристик природопользования у древних авторов может быть восполнена описаниями нравственного уровня и политических коллизий изучаемой эпохи. Именно динамика описанной взаимосвязи – предмет этнологии, науки о месте человека в биосфере.
По сути дела мы описали проявление микромутации, которую можно охарактеризовать как восстановление равновесия, нарушенного пассионарным толчком. Последний отражается на природе региона не менее, чем на людях, его населяющих. Избыток энергии ведет к появлению новых потребностей, а следовательно, и к перестройке вмещающего ландшафта. Примеры этого были приведены выше; нам сейчас необходимо обобщить их и определить их направление.
Как правило, для первой фазы характерно стремление к благоустройству. Люди, живущие в начальных фазах этногенеза, не представляют себе, что и их систему ждет конец; а если такая идея кому-либо и взбредет в голову, то его никто не захочет слушать. Поэтому всегда существует стремление строить навечно, не жалея сил. Богатства природы еще представляются неограниченными, и задача заключается в том, чтобы наладить их беспрепятственное получение. Иногда это ведет к хищничеству, нестрогий порядок, устанавливаемый и поддерживаемый, ограничивает инициативу частных лиц. Ведь если бы английские короли и их шерифы не ввели жестоких законов против браконьеров, которых в Средние века называли «Робин Гудами», то ныне в Англии не осталось бы не только ни одного оленя, но, скорее всего, ни одного несрубленного дерева и невытоптанной лужайки. Пожалуй, целесообразнее восхищаться не героями английских народных баллад, а их врагами, хотя те и другие были носителями растущей пассионарности, которой, увы, были лишены убиваемые звери. Для последних благом была Столетняя война, которая унесла много человеческих жизней, но отдалила гибель природы Старой Англии и Прекрасной Франции.
Подобные коллизии возникали неоднократно, но не были катастрофичны, так как природа меняется подчас быстрее, чем история.
Как уже говорилось, процесс обскурации Западной Европы был прерван пассионарным толчком IX в., но раны, нанесенные за это время биосфере, не затянулись. В Галлии и Британии благодаря повышенной влажности восстановились леса и луга; в Италии и Андалусии были выращены лимонные и апельсиновые рощи, но в сухой Северной Африке воцарилась пустыня. Если во II в. римская конница получала лошадей из несметных табунов, пасшихся на южных отрогах Атласа, то уже в VIII в. арабы стали разводить там верблюдов. Изменений климатических условий здесь не было, ибо это – зона устойчивого антициклона – затропического максимума. Но в данных природных условиях восстановить тонкий слой гумуса за несколько веков невозможно. Римляне со II в. до н. э. до IV в. н. э. планомерно оттесняли на юг нумидийцев – предков туарегов. Те отходили вместе со стадами, которые постепенно превращали сухие степи в каменистую пустыню Сахару. А на восточной окраине континента роль римлян выполнили китайцы, оттеснившие на север хуннов и превратившие лесистые склоны Иньшаня в окраину каменистой пустыни Гоби, а степи Ордоса – в цепи песчаных барханов. Правда, здесь с антропогенными процессами совмещены вариации климата, связанные с гетерохронностью повышенного увлажнения аридной и гумидной зон [70], но на этот феномен легко взять поправку, чтобы убедиться, что вывода она не меняет [88, с. 12, 115–117].
Напрашивается предположение, что природные процессы: засухи или наводнения – столь же губительны для природы региона, как и деятельность человека, вооруженного техникой своего времени. Но это не так! Природные процессы создают обратимые изменения. Например, неоднократная аридизация Великой степи в Евразии вызывала перемещение сухих степей и полупустынь на север и на юг от каменистой Гоби. Но последующая гумидизация вела к обратному процессу: пустыни зарастали степными травами, а леса надвигались на степи. А параллельно восстанавливались антропоценозы – кочевники вместе с овцами передвигались «за травой и водой».
Однако этногенезы – природные процессы, следовательно, сами по себе они не должны создавать необратимых изменений в биосфере, а если они их создают, то, очевидно, здесь соприсутствует еще некий фактор. Какой? Разберемся.
В Великой степи за исторический период этногенез начинался трижды: в V–IV вв. до н. э. им были затронуты хунны [66]; в V–VI вв. н. э. – тюрки и уйгуры [73]; в XII в. – монголы [80], а рядом, в сунгарийской тайге, – маньчжуры [50, с. 58–70]. Все эти обновляемые этносы были потомками аборигенов, своих предшественников. Избыточную пассионарность они тратили не на изменение природы, ибо они любили свою страну, а на создание оригинальных политических систем: хуннской родовой державы, тюркского «Вечного Эля», Монгольского улуса, и на походы против Китая или Ирана. В этом аспекте кочевники были похожи на византийцев. И не случайно, что те и другие котируются с позиции европоцентризма как «второстепенные» или «неполноценные», хотя, например, необходимости охранять окружающую среду европейцам и китайцам следовало бы поучиться у тюрок и монголов.
Но самое плохое в фазе цивилизации – это стимуляция противоестественных миграций, а точнее – переселений целых популяций из натуральных ландшафтов в антропогенные, т. е. в города. Хотя каждый город независимо от величины существует за счет природных ресурсов, он накапливает столь большую техническую базу, что в нем могут жить пришельцы из совсем непохожих стран. В урбанистическом ландшафте они способны прокормиться хотя бы благодаря эксплуатации аборигенов, создавших и поддерживающих этот искусственный ландшафт. И самым трагичным в этой коллизии является то, что мигранты вступают с аборигенами в обратную связь. Они начинают их поучать, вносить технические усовершенствования, годные для родных ландшафтов мигрантов, но не для тех стран, куда они их механически переносят. Иногда такое прожектерство поправимо, а иной раз цветущие страны превращаются даже не в пустыни, а в плохие земли (бэдленды), где губительные воздействия техники необратимы.
Такая судьба постигла двуречье Тигра и Евфрата вследствие превратностей исторической судьбы. Здесь шумеры превратили болото в «Эдем», а семиты-аккадийвы построили город, называвшийся «Врата Бога» (Баб-элои), – Вавилон. Почему же теперь на его месте только развалины?
Кто разрушил Вавилон?
Кажется невероятным, чтобы город, бывший в течение полутора тысяч лет культурной и экономической столицей Ближнего Востока, погиб без каких-нибудь основательных поводов. Так каковы же они и в чем механизм их губительного действия? В литературе ответа на этот вопрос нет.
Этот великий город был основан амореями в XIX в. до н. э. и завоеван ассирийцами в VII в. до н. э. Завоевание было кровавым, восстания подавлялись жестоко. В войну вмешались соседи: эламиты и халдеи – одно из племен Восточной Аравии. Халдеи разгромили Ассирию в 612 г. до н. э. и стали хозяевами Вавилона, население которого достигало миллиона, но включало очень мало потомков древних вавилонян[69]. Однако культура и экономика города пережили своих создателей, и систему с новым этническим наполнением продолжала функционировать. Несмотря на все кровопускания, устойчивый антропогенный ландшафт не был нарушен до VI в. до н. э.
Хозяйство Вавилонии базировалось на системе ирригации междуречья Тигра и Евфрата, причем избыточные воды сбрасывались в море через Тигр. Это было разумно, так как воды Евфрата и Тигра во время половодий несут много взвеси с Армянского нагорья, а засорение плодородной почвы гравием и песком нецелесообразно. Но в 582 г. до н. э. Навуходоносор скрепил мир с Египтом женитьбой на царевне Нитокрис, впоследствии перешедшей к его преемнику Набониду. Вместе с царевной в Вавилон прибыла ее свита из образованных египтян. Нитокрис предложила своему мужу, очевидно, не без консультации со своими приближенными, построить новый канал и увеличить орошаемую площадь. Царь-халдей принял проект царицы-египтянки, и в 60-х годах VI в. до н. э. был сооружен канал Паллукат, начинавшийся выше Вавилона и оросивший крупные массивы земель за пределами речных пойм [20, с. 96–87, 174]. Что же из этого вышло?
