Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин
Мнение о том, что нужно выступить перед ЦК с «заявлением – оценкой положения», было встречено Зиновьевым саркастически: «Что ЦК, Ждановы будут решать? И потом <…> Вы знаете эту азиатскую манеру – в ухо яд может влить, и не заметишь». Фраза, отсылающая к «Гамлету», «не раз была произнесена им в 1925–27 г.» Зиновьев опасался, что Сталин «сочинит амальгаму». «А как же вы, ваша зиновьевская колония? – возразил Сафаров. – Живете так в открытую, что из одного угла Москвы в другой слышно, кто что говорит? Лучше подать заявление группы старых членов партии в ЦК, чем шептаться так». На что Зиновьев ответил: «Вы всегда торопитесь. Вот у Льва Борисовича есть набросок Стэна. Повидайтесь с Каменевым и ознакомьтесь». Сафарову удобнее было обратиться по поводу новой платформы к Евдокимову, но разговор «не внес ничего нового». Резюме Евдокимова: «Хорошо, что снова говорим друг с другом не как собаки». Между прочим, Зиновьев, возражая против «поспешного решения» об обращении в ЦК, бросил: «Смотрите, сколько времени понадобилось, – года! – чтобы мы с Вами сошлись на этом срубленном пне (на котором мы сидели)». Это следовало, конечно, понимать так, что «время работает на нас»[756].
Зиновьев вернулся к этой теме в разговоре с Бакаевым примерно в то же время: «Я тут переговорил кое с кем из товарищей, предлагают обратиться с письмом в ЦК с просьбой дать партии обстоятельную информацию». Бакаев не согласился, указал, что «подача заявления от лица нашей группы будет принята как групповое выступление»[757]. К тому же многие оппозиционеры признавали, что «сейчас у Зиновьева и Каменева нет еще какой-нибудь оформившейся политической платформы, так как старая платформа в связи с рядом изменений в обстановке требует поправок»[758].
Евдокимов выразил на суде мнение своего окружения, что в «решающие моменты» руководством Коминтерна и Политбюро «не принимается всех должных мер к активизации международного рабочего движения в соответствии с представляющимися возможностями в той или иной стране». В 1932 году в Москве во время беседы об одном документе Наркоминдела по линии взаимоотношений СССР – Япония – Китай, как свидетельствовал Ширяев, Евдокимов выпалил: «Разве можно в таких делах ограничиваться одним письмом НКИД? Надо было поднять в СССР широчайшую кампанию везде: на митингах, на рабочих собраниях». Когда Ширяев попытался возразить ему, что «в таких случаях нельзя забывать и обратную (отрицательную) сторону массовой проработки таких вопросов, учитывая дипломатические соображения, а также возросшую роль государственности СССР во всем мире», Евдокимов отрезал, что его родич уже «испорчен» политикой ЦК и рассуждает «не по-ленински»[759]. По вопросам внешней политики Евдокимов прислушивался к мнению «вождей» особенно чутко. Каменев стоял на той точке зрения, что «…в отличие от ленинской политики, когда дипломатия советского правительства тесно была увязана с интересами международного рабочего движения и интересами его определялась, при руководстве Сталина этой дипломатии как таковой придается первенствующее значение и ее интересами определяется отношение руководства Коминтерна к очередным задачам международного рабочего движения»[760].
Что касается Зиновьева, то летом 1932 года Александр Владимирович Герцберг слышал от него на даче, что, увы, Коминтерн «не способен сплачивать коммунистические элементы в Германии»[761]. «Зиновьев говорил, что партийное руководство недооценивает гитлеровской опасности, подвергал резкой критике тактику германской компартии и, в особенности, красный плебисцит (август 1932 года), считая, что эта тактика облегчает победу фашистов», – подтверждал Гессен. Зиновьев любил подчеркивать, что политика провоцирования раскола профсоюзного движения в ряде стран – «это своего рода вредительство в Коминтерне»[762]. В окружении Ломинадзе повторяли, «что немецкая партия плетется в хвосте событий, что <…> нужно предупредить фашистов и захватить власть», иначе последует «разгром революционного движения в Германии»[763]. Евдокимов всегда указывал на то, что ЦК ВКП(б) мало внимания уделяет вопросу о международном революционном движении, что «вопросы коминтерновской работы в загоне, оценивая это как сознательную политику ЦК», сообщил Ширяев. Кожуро комментировала: «Если расшифровать нашу критику по линии Коминтерна, то сводится она к старому затасканному утверждению о национальной ограниченности партии, о социализме в одном уезде и о том, что интересы международной революции приносятся в жертву официальной наркоминдельской политике»[764].
Румянцев после своего возвращения из Шанхая привез с собой в Ленинград фотографии рабочих, обезглавленных Чан Кайши; он показывал их среди комсомольцев и беспартийных, сопровождая эти фотографии разъяснением, что «виновником расстрела рабочих Шанхая является политика Коминтерна и лично Сталина, делавшего ставку на Чан-Кай-Ши»[765]. «Что
