История евреев от древнейших времен до настоящего. Том 10 - Генрих Грец
Да и как могло трезвое и критическое исследование найти от клик в то самое время, когда одурманивавшая умы кабала господствовала в еврействе, восхваляя слепую веру, как высшую добродетель, и стараясь довести восторженность до фанатической экзальтации. Фантазерство Соломона Молхо и Иосифа Каро и их мессианская экзальтированность являются образцом спокойствия и рассудительности по сравнению с той исступленностью, которая охватила их преемников, справляя настоящий шабаш. В последние тридцать лет 16 столетия кабала достигла в Палестине неограниченного господства, а оттуда распространилась по всей Турции, Польше, Германии и Италии; она запутала и затемнила умы, даже испортила сердца, и беспощадно подавляла всякую здоровую мысль или же клеймила ее ересью и грехом. Снова, как в эпоху юного христианства, в Галилее и особенно в области Сафета появилось множество злых духов и одержимых бесом, которые вызывали мистические заклинания и открывали глубочайшие тайны. Неизвестно только, вызвали ли беснующиеся заклинателей или наоборот. Наступило время кабалистической исступленности, которая сопровождалась необузданностью и испорченностью и подрывала доверие не только к наукам, но даже к Талмуду. В то время, как в европейском мире ночной мрак средневековья почти исчез, в еврействе начались лишь мрачные и темные средние века. Носителями этого течения, охватывавшего все более широкие круги еврейства, были Исаак Лурия и его ученик, Хаим Витал Калабрезе.
Исаак Лурия. ясным умом он выделялся среди учеников Давида ибн-аби Зимра, и в возрасте 24 лет он уже считался крупным раввинским авторитетом, не уступавшим и необыкновенному знатоку талмудической литературы, Бецалелю Ашкенази. Вероятно, Ибн аби-Зимра и посвятил его в кабалу, которая затуманила его ум и совершенно овладела всеми его помыслами. Сухое изучение Талмуда, наполнявшее голову огромной ученостью и бесплодной казуистикой и формалистикой, но оставлявшее пустым сердце, по-видимому, не удовлетворяло Лурии и привело его к фантастической мистике. Он предпочел шумной школе жуткое одиночество в долине Нила, а сухой рассудочной формалистике — углубление в мистические миры и экзальтированные молитвы. Зогар, который в то время был впервые отпечатан и потому стал доступен каждому, произвел на него сильное впечатление. Чем более он углубился в дебри Зогара и увлекался кабалой, тем более искал он одиночества, избегал сношений с людьми, пренебрегал даже своей молодой женой, посещая свой дом лишь по субботам (его богатый тесть заботился о нем и его семье), говорил мало и только на еврейском языке. В этом тихом одиночестве Лурия провел несколько лет, и оно сделало его, как и всех тех, у которых рассудок не сильнее фантазии, экзальтированным фантастом; его постоянный спутник, мистический Зогар, много способствовал разгорячению его воображения. Глубоко убежденный в происхождении этой книги от Симона б.Иохай и божественном происхождении содержащихся в ней нелепостей и фантазий, Лурия искал в ней высших откровений и глубочайшей мудрости. Он молился и проливал слезы, стараясь постичь загадочные и темные места Зогара; когда же ему казалось, что он находил ключ к разгадке их, он не сомневался, что обязан этим самому пророку Илии; в своей разгоряченной фантазии он видел Илию, этого учителя таинств.
Что открыл ему пророк Илия или Зогар или, вернее, его собственное воображение? Сначала он старался привести в стройную и цельную систему разрозненные и беспорядочные элементы Зогара; это равносильно попытке отыскать логическую связь в болтовне безумца. Каирский отшельник старался показать, каким образом Бог создал мир с помощью сефир, каким образом Божество проявляется в форме существ и каким образом оно как бы сократилось, чтобы развить из своей бесконечности конечные существа. Он составил систему в виде чрезвычайно запутанной сети разнообразных сил, сопротивлений, действий и противодействий, форм и ступеней (Parsophim) в четырех мировых сферах, именно выделения, творения, образования и изменения. Эти лишенные всякого содержания понятия он обозначил такими причудливыми именами, что он впоследствии справедливо жаловался: никто не в состоянии понять его мистической системы. Лурия хотел всякому выражению и всякому слову в Зогаре, брошенным ради эффекта или в погоне за каламбуром, придать глубокое, бесконечно глубокое значение; таким образом то, что было несущественно в лживой книге Моисея де Леон, приобрело важность в мозгу Лурьи. Первобытный человек (Adam Kadmon), старец времен (Atik Jomin), длинное лицо (АгисЬ Априп), короткое лицо (Sei г Априп), мужское и женское, отец и мат, мозг, светила, искры и сосуды (органы, Kelim), зачатие, сосание и рост, союз и разрыв (Siwug, Nesira) и многое другое имели для него глубокое значение, так как он воображал, что с помощью этих пустых понятий можно построить систему мира. Во всей этой туманной и путаной мистике нова лишь следующая теория: органы, с помощью коих божественная благодать сообщается миру, разрушились от слишком сильного напора (Sod Schebirat Kelim), вследствие чего восстал новый хаос
