Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1
396
Такие консерваторы, отстаивающие выгодные для них застарелые злоупотребления, по верному замечанию Д. А. Ровинского, стары, как мир (см. Русс, народ, картины. Т. V, 325, прим. 375).
397
Обезумевшим крепостникам примерещились и не такие ужасы. Один из них писал: «Вместе с дарованием крестьянам вольности Государь подпишет многим и многим тысячам помещиков смертный приговор. Миллион войска не удержит народ от неистовств» (Русс. Стар., 1897. XI, 238). «Над нами, – писал другой, – топор висит на волоске и скоро упадет на наши шеи, а именно через освобождение крестьян». (Там же). По поводу этих трусливых причитаний крепостников пишет другой помещик-либерал: «Теперь не знаю, чему удивляться: или этой закоренелой дикой привязанности к устарелой рутине, или тому спокойствию и законному терпению крестьян, с которым они ожидают свою эмансипацию; все они об этом знают, в народе носятся нелепые толки, но он молчит, работает по-прежнему, ждет царского слова и исполнения его посредством законных властей» (350, там же).
398
Привязанность консерваторов, вроде Кудрявцева и Ко, к крепостному праву была так непоколебима, а с другой стороны невежество их было так беспредельно, что отмена его, по их уверению, грозила России всевозможными бедствиями: прекращением вывозной торговли, низведением России на степень второстепенной державы, внутренними потрясениями и пр. До чего разыгрывалась фантазия крепостников можно судить по отзыву депутатов второго призыва, данному пред редакционной комиссией. Свидетельство это имеет особое значение, как коллективное заявление 36 депутатов дворянства и, стало быть, могущее быть рассматриваемо как правильное выражение мнения большинства дворян. В проектированном комиссиею наделе депутаты усматривали «постоянную коалицию работников, угрозу умственному труду (?) и капиталу, остановку земледельческой работы» и пр. Не меньше ужасов предвидели они и от лишения помещиков вотчинной полиции и предоставления крестьянским обществам самоуправления. «Мы с трудом можем вообразить, – писали 36 депутатов, – как будет управляться нынешнее крепостное население, распределенное на ю000 каких-то республик, с избранным от сохи начальством, которое вступает в отправление должностей по воле народа и, не будучи в силах сохранить благодаря демократическому своему строю, общественный порядок будет развивать в членах общины коллективную оппозицию против должностных лиц» (см. Скребицкий. Крестьянское дело, I, 812–813). Эти бредящие наяву озлобленные фанатики крепостного права и поныне не перевелись. Они и не скоро переведутся. «Пока, – как справедливо писал симпатичный кн. Одоевский, – не переведется поколение, испытавшее лично сладость крепостного права, до тех пор не переведутся и надежды, как бы они ни были нелепы, о возможности восстановления крепостного состояния, хотя бы под другим наименованием, под видом предложенного не раз в печати, для улучшения быта крестьян, помещичьей полиции. Наиболее образованные дворяне вполне понимают 19 февраля и сочувствуют, – но не те из помещиков, которые привыкли с детства к полной праздности, к удобству при надобности в деньгах выжимать их из крестьян, брать любую женщину в любовницы и т. п. Сии последние не могут забыть прежнего и не расстаются со своей затаенною мыслью, которая под разными благонамеренными предлогами прорывается во всевозможных случаях» (Русск. Архив, 1895. № 5. Гражданские заветы кн. В. Ф. Одоевского). Пред благородным автором «Гражданских Заветов» как будто носился образ современного глашатая гражданских заветов клики крепостников кн. Мещерского, который приходит в бешенство при одном напоминании «19 февраля», а в день годовщины объявления воли беснуется совсем, как Иродиада. В одну из последних годовщин, изругав кн. Черкасского и Самарина за проведение в крестьянской реформе «социалистических» начал, Гражданин заявляет, что Россию спасли – кто же? титулованные богачи-барчуки (№ от 25 февр. 1895). Этот достойный пандан к капитолийским гусям свидетельствует, что скромность не из числа многочисленных добродетелей, сияющего своим непомерным невежеством титулованного издателя всуе именуемого Гражданина.
399
См. отзыв губ. предв. Унковского. С. 2–3.
400
В своем отзыве против мнения г. Милюкова Унковский приводит на справку, что некоторые постановления Комитета принимались единогласно, другие значительным большинством, в том числе и г. Милюковым. Г. Милюков называет «возмутительными» иногда и такие постановления, под которыми имеется его собственноручная подпись (с. 5, 6, 7).
401
«Поборники этого направления (обезземеления крестьян), – писал в 1859 г. Ланской к Александру II, – нашли себе сочувствие в дворянстве, может быть, и в некоторых из приближенных Вам, Государь, особах и некоторых членах Главного комитета» (намек на М. Н. Муравьева, на В. А. Долгорукова и отчасти на гр. В. А. Адлерберга). См. Т. II, назв. соч. Семенова. С. 831.
402
См. «Москов. Ведом.», 1891. № 54, фельетон Говорухи-Отрока.
403
По убеждению типичного бюрократа, ученика Меттерниха, австр. императ. Франца, государство – это машина, государственное управление должно идти, как заведенные часы. Нечего трогать, переменять – только все испортишь, Иосиф II, как беспокойный, пытливый ребенок, вздумал потрогать машину – и что же вышло? – только расстроил. «Держитесь старины, – говорил Франц профессорам Лейбахского лицея. – Нашим предкам хорошо было при старине, отчего же нам будет дурно? Теперь (начало XIX в.) новые идеи в моде: я их не могу одобрить, никогда не одобрю». Франц запретил более 2500 книг, изданных при Иосифе II. Есть, пить, наслаждаться музыкою и как можно меньше отягощать себя мыслью – вот главное правило доброго подданного (Франц войны не любил, но любил музыку. При Франце музыкант мог дойти до генерал-адъютантского звания). Всякое дело совершается в канцеляриях. Какое дело, спрашивают иные, но такие вопросы могут поднимать, – иронически замечает Соловьев, – только либералы-идеологи (см. С. М. Соловьева. – Александр I. С. 194).
404
См. превосходное место об отношении правительства к простому народу и интеллигенции на с. 197–198 н. с. Соловьева – Александр I. Оно отчасти приведено в эпиграфе. Приводим начало: «Настоящее правительство не задерживает свой народ, не видит настоящего народа только в неподвижной массе; оно вызывает из массы лучшие силы и употребляет их на благо народа; оно не боится этих слов, оно в тесном союзе с ними. Чтобы не бояться ничего, правительство должно быть либерально и сильно. Оно должно быть либерально, чтобы поддерживать и развивать в народе жизненные силы, постоянно кропить его живою водой, не допускать в нем застоя, следовательно – гниения, не задерживать его в состоянии младенчества, нравственного бессилия, которое, в минуту искушения, делает его неспособным отразить удар, встретить твердо и спокойно, как прилично мужам, всякое движение, всякую новизну, критически относиться к каждому явлению; народу нужно либеральное, широкое воспитание, чтобы ему не колебаться, не мястись при первом порыве ветра, не восторгаться первым громким и красивым словом, не дурачиться и не бить стекол, как дети, которых долго держали взаперти и вдруг выпустили на свободу» (с. 193).
405
Старый эмигрант Н. И. Тургенев (1871), – один из немногих декабристов, доживший до счастливого момента осуществления грезы своей молодости, до «воли», – получив экземпляр изданий Редакц. комиссии, писал Н. А. Милютину: «Помимо громадности положенного труда, все беспристрастные люди должны вспомнить теперь и оценить значение нравственной борьбы, которую эти честные и добросовестные труженики (члены Ред. ком.) должны были нести против стольких враждебных влияний. Чрез это их заслуги пред Россиею и человечеством получают новое значение, еще более крупное и блестящее. Кроме того, в Трудах Ред. ком. я вижу неопровержимое доказательство тому, что в России можно задумывать и выполнять самые крупные реформы. Что касается меня, я никогда в том не сомневался; но теперь доказательство так очевидно, что оно должно убедить всех и каждого». (Н. С. Лероа-Болье, 91).
406
В письме своем к кн. А. Ф. Орлову от 14 февраля 1859 г. Я. И. Ростовцев замечает, что «Государь создает русский народ, которого доселе в отечестве нашем не существовало». Что в отзыве нет никакого преувеличения, это лучше всего видно из характеристики г. Валуева, по которой дореформенная Россия оканчивалась XIV классом.
407
«Сердце мое билось, – писал бывший дворовый, передавая впечатления дня объявления, воли, – при виде этих простых, но восторженных и оживленных мыслию лиц! Радостно я думал: этакое пришло время, что все оживает, все в движение приходит; что было вещью, то ныне стало существом, что было безмолвно, теперь стало говорить! Ведь, как эти люди просветлели, как воодушевились и как живо говорят их восторженные лица о их способности трудиться, работать, промышлять копейку и беречь ее на черный день (замечено было, что в ожидании объявления воли медная монета, единственно доступная народу, стала уменьшаться в обращении к 1860 г. См. н. Материалы, II, 343). Я глубоко убежден, что этот класс не осрамит себя. Да, я в этом уверен, потому что в них цела душа, цела вера, цела любовь ко всякому доброму делу» (Моск. Вед., 1861. № 56, и марта и 27 февраля).
