Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток - Майкл Манн
После этого Гиммлер обратился с прочувствованной речью к расстрельной команде. Он признал, что на их долю выпала омерзительная работа. Он сказал, что был бы расстроен, если бы немцы делали это с радостью. Но они не должны испытывать угрызений совести. Солдат обязан исполнять приказы неукоснительно. И что лишь он один несет за это ответственность перед Богом и Гитлером. «Присутствующие, наверное, заметили, что мне было противно видеть эту кровавую баню, что в моей душе все перевернулось. Но надо подчиняться высшему закону и исполнять свой долг. Взгляните на природу. Везде идет борьба за выживание, не только среди людей, но и в мире животных и растений. И тот, кто проигрывает в этой борьбе, погибает. Разве нет своего предназначения у клопов и крыс? Но человек должен защищать себя от этих паразитов» (Hilberg, 1978: 218–219).
В 1942 г. Бах-Зелевски слег от нервного истощения, в галлюцинациях ему виделись расстрелы евреев. Он предложил Гиммлеру прекратить геноцид. Гиммлер, уже вдали от трупов и крови, ответил резко: «Это приказ фюрера. Евреи разносчики большевистской заразы… Если захочешь помешать нам разобраться с евреями, мы сами разберемся с тобой» (Lifton, 1986: 15,159, 437). Бах-Зелевски выздоровел и возобновил расстрелы. В Нюрнберге он во всем сознался и покаялся. Суровый наци пожалел и себя самого. Один из подсудимых тоже пустил слезу: «Если кто и достоин сострадания, так это мы, исполнители. Психологически нам было гораздо тяжелее, чем тем, кого мы выводили на расстрел» (Dicks, 1972: 61).
Иная судьба была у Фридриха Кацмана, начальника полиции. Сын шахтера из Рура, выучился на столяра, вступил в партию и СА в 1927 г. в возрасте 21 года. Активист движения скоро остался без работы. Он был командиром охранного отряда штурмовиков СА, занял высокий пост явно не по способностям, зато он был политическим солдатом, фанатиком идеи, сторонником самых суровых мер и всегда доводил дело до конца. Одило Глобочник родился в Триесте в семье среднего достатка, его отец был капитаном австрийской армии, тщательно скрывавшим свое полусловенское происхождение. Глобочник закончил кадетское училище, после войны переехал в Австрию, работал администратором на строительстве. Рано присоединился к австрийским нацистам — в 1922 г. в возрасте 18 лет, в СС вступил в 1932 г. В 1933 г. за политическую активность его выгнали с работы, и он стал профессиональным революционером. Фанатичный нацист и антисемит, он был нечист на руку и лишился поста гауляйтера Вены за валютные махинации. Его покровитель Гиммлер прикрыл его и предложил возглавить «Акцию Рейнхардт» — создание первых лагерей смерти. Он гордился своей кровавой работой и настаивал на том, что не надо жечь трупы, чтобы скрывать преступления:
Если нам на смену придет поколение трусов и слюнтяев, если они не оценят нашей работы, которая была так полезна и нужна, тогда, господа, ради чего был создан национал-социализм? Наоборот, наши имена надо отлить в бронзе, их надо выбить на мемориальных досках. Ведь это были мы, те, кто имел мужество осуществить эту величественную задачу (Trials of the War Criminals, Nuremberg, “The Medical Case”, Vol. I, 866–867).
Но и он испытывал муки совести. «Всякий раз, когда я смотрю на свою маленькую племянницу, я вспоминаю детей, которых я убил» (Hilberg, 1978: 332, 628; Höffkes, 1986: 92–94).
Некоторые высокопоставленные нацисты участвовали в массовых казнях, не испытывая моральных терзаний. Они старались убедить себя, что высокая цель оправдывает и такие средства. Бирн (Birn, 1986) объясняет это казарменной, военной дисциплиной, ожесточением войны, непоколебимой верой в национал-социализм и беспрекословным повиновением Гитлеру. Повиновение вождю было объединяющей идеей, личные чувства приносились в жертву общему делу. Такой извращенный идеализм сформировал сознание многих высокоинтеллектуальных палачей. Диктатура идеологии заставляла их выполнять поставленные задачи, отметая в сторону все сомнения.
Ненацистские институты власти тоже были вовлечены в общую работу. Без помощи гражданских учреждений мало что могло быть сделано. Немногие государственные служащие были причастны к геноциду, фанатиков среди них тоже было немного. Браунинг (Browning, 1978) выделяет две группы сотрудников в Министерстве иностранных дел, причастных к нацизму. К первой относились интеллектуалы, ставшие нацистами еще до 1933 г. и до начала своей дипломатической карьеры. Мартин Лютер родился в Берлине в семье крупного государственного служащего. После службы в армии занимался экспортом и импортом мебели. В нацистскую партию и СС вступил в марте 1932 г., когда ему было 37 лет. Он был знаком со многими нацистами, дружил с Риббентропом. Вскоре он стал консультантом по экономическим вопросам в Берлине. Браунинг называет его «аморальным технологом власти», но это не совсем так. Он был карьерным нацистом до того, как стал карьерным дипломатом, в министерстве начал работать лишь в 1936 г. и быстро пошел в гору.
Вторая группа (по Браунингу) включала в себя беспринципных карьеристов, вступивших в НСДАП (но не в СС) в качестве «попутчиков» после 1933 г. Там были аристократы, консервативные дипломаты, такие как Отто фон Нейрат, и выдвиженцы типа Франца Радемахера, сына железнодорожного инженера из Мекленбурга. В партию он вступил в 1933 г. и вскоре обосновался в Отделе по делам евреев. Браунинг считает, что подобные люди лучше, чем Эйхман, воплотили в себе «банальность зла». В Министерстве иностранных дел работало много людей, вышедших из военной и бюрократической среды, весь дипломатический корпус был проникнут духом антисемитского консервативного национализма. Радемахер считал расизм научной теорией. Неудивительно, что этот человек вначале разработал план переселения евреев на Мадагаскар, а потом активно участвовал в «окончательном решении». Дипломаты не произносили пламенных речей о верности идеологии нацизма и не участвовали лично в экзекуциях. Вместо этого они профессионально занимались своим ремеслом в авторитарном нацистском государственном учреждении.
В 1942 г. на печально знаменитой Ванзейской конференции СС и другие ветви власти рейха приняли совместное решение об окончательном решении еврейского вопроса. Нацистские лидеры опасались, что гражданские служащие этому воспротивятся, но все прошло гладко — никто не сказал ни слова против, за исключением Вильгельма Критцингера (этнического немца из Польши). Правда, много споров вызвали такие чисто схоластические вопросы, как смешанные браки между христианами и иудеями. Что делать с ними? Ровно через полтора часа конференция завершилась скромным банкетом. Новость о принятом «окончательном решении» просочилась в недра всевозможных министерств и ведомств и не вызвала особого ажиотажа (Hilberg, 1978: 264–265). Перед будущими участниками акции разворачивалась ослепительная карьера. Начальники, боясь потерять свое кресло, обязали подчиненных разработать детальные планы ликвидации, исполнители среднего звена рвались в «еврейские отделы»,
