Дмитрий Иловайский - Начало Руси
Перейдем к главному сравнительно лингвистическому аргументу А. А. Куника, к тем непонятным фразам в росписи князей, о которых мы говорили выше. Припомним, что Гильфердинг истолковал их таким образом: дилом твирем значит "я исполнен"; шегор вечем - "я есмь помощник" и т. д. Г. Куник, отвергая подобное толкование, предлагает объяснять эти речения в смысле числительном: они означают числа лет жизни или царствования данных князей. В числах этих он видит "поразительное сходство" с тюркскими. Вот прием объяснения, употребленный им в данном случае, по его же собственному рассказу.
Задавшись мнением о татарской народности болгар, достоуважаемый академик обратил свое внимание на чувашей и усмотрел в них "если не остатки камских болгар, то все же одну из тюркских отраслей, к которой принадлежали и жители Болгарского ханства в среднем Поволжье" (120). После открытия и издания г. Поповым означенной росписи, г. Куник обратился к известному знатоку татарских языков, В. В. Радлову, с просьбою сравнить непонятные речения с разными тюркскими числительными именами и с вопросом, не найдет ли он тут близкой связи с чувашским языком. Г. Радлов сравнил и нашел. Желающих видеть самый процесс этого сравнения отсылаю к данной монографии (138-143). Главную роль тут играют предположения об ошибках в рукописи, вероятно, кажется и если. И вот результаты: веч росписи есть то же, что чувашское виссе дилом = пилик, чет = сичча, шегор = саккыр, дохе = тукур и т. д. Сходство, очевидно, не особенно поразительное. Надобно отдать справедливость В. В. Радлову: в письме своем он сознает "всю неудовлетворительность" своих изысканий. А. А. Куник не усомнился, однако, приложить эти результаты к росписи, и, таким образом, получилось любопытное ее разъяснение. Одно только еще неудобопонятно: некоторые князья или властвовали, или жили дольше, нежели жили (sic.). Авитохол жил 300 лет, а жил двадцать пять. Ирник жил 108 лет, а лет ему было двадцать пять. Курт властвовал 60 лет, а жил тридцать восемь. Эсперих был князем 61 лето, а лет ему было пятьдесят один. Между прочим два слова, твирим и винех, которые прежде относились к тем же непонятным речениям, тут отнесены к числу собственных имен князей; хотя византийские историки таких князей не знают. Заметьте при этом, что вопрос о коренной народности самих чуваш далеко не решен. Некоторые, не без основания, считают их частью черемис, отатарившихся со времени монгольского владычества, т. е. после XIII века; древние наши летописцы не знают чуваш, и они являются отдельным народцем в истории только с XVI века5 . И сам А. А. Куник, в примеч. на стр. 145, вдруг высказывает такую дилемму: "Хотя без сомнения родство между хазарами и болгарами было самое близкое, тем не менее в настоящее время приходится держаться того мнения, что чуваши составляют остаток болгарского народа, каким он был до разделения своего в V или VI столетиях. Или, может быть, чуваши не что иное, как отуречившиеся черемисы?" Следовательно, с одной стороны, приходится считать их остатком болгар, а с другой - вопрос, кто они такие? Что же после того означают все вышеприведенные выводы о народности болгар. Любопытно также узнать, на каких достоверных свидетельствах основано, якобы несомненное, "родство между хазарами и болгарами".
Итак, во-первых, темные речения росписи еще ждут своего разъяснения; а во-вторых, к какому бы не славянскому языку они ни принадлежали, отсюда еще очень далеко до вывода, будто это и есть остаток языка самих болгар. Выходило бы, что, с одной стороны они были вполне славяне, а с другой татары, в одно и то же время, и что книжники их, неизвестно зачем, употребляли рядом числительные имена славянские и чувашские. А в самом болгарском языке все-таки никакого чувашского элемента не оказывается. Впрочем, к каким выводам нельзя прийти с помощью таких приемов!
На третьем археологическом съезде, когда я предложил результаты своего исследования о болгарах, в числе возражателей выступил и г. Ягич, хорватский филолог, тогда еще профессор одесского, а ныне берлинского университета (теперь же петербургского). Он объявил, что исследования моего не читал, но что, во всяком случае, как лицо компетентное, со мною не согласен. Я попросил предварительно прочесть и вникнуть в мои доводы. Не знаю, исполнил ли он мою просьбу, а лягнуть копытом не преминул в своем журнале за 1876 г. (I, 593). Не знаю также, отчего сему слависту ненавистна самая мысль о славянском происхождении Руси и болгар; во всяком случае, в своей компетентности по данному вопросу он так и не убедил меня до сих пор. Я не хочу этим сказать, что г. Ягич плохой филолог. (Точно так же данное разногласие не мешает мне весьма ценить А. А Куника, как ученого, особенно как нумизмата и издателя памятников.) Нет, я просто не считаю сравнительную филологию наукою уже настолько зрелою, чтобы некоторые представители ее могли решать вопросы из истории языка и народа, не предаваясь гадательным, предвзятым и произвольным толкованиям. Особенно несостоятельность их обнаруживается при разборе каких-либо древних личных или географических имен. Чтобы определить народность таких имен, как Святослав, Владимир и т. п., не нужно быть ученым специалистом, а для распознания вообще славянских или неславянских имен слависты пока не выработали решительно никакого критерия; хотя претензии ученых, подобных г. Ягичу, громадные. Надобно, наконец, сознаться, что эти сравнительные лингвисты своими пристрастными и предвзятыми теориями немало тормозят разработку древнеславянской истории. Они, повидимому, и не подозревают существования основного закона сравнительной филологии относительно живучести языков и их взаимодействия при скрещении разных народностей. Очевидно, процессы этого взаимодействия они и не думают подвергать научным наблюдениям, и для них все еще возможным представляется быстрое радикальное превращение одного народа в другой, и даже таковое превращение завоевателей в народность покоренную, с немедленным и рабски-покорным усвоением себе языка последней и с полною, бесследною потерею своего собственного. История ничего подобного нам не представляет. Приглашаю своих противников поразмыслить об этом законе и хотя ради ученого приличия сделать несколько наблюдений, а пока они его не опрокинули я позволяю себе на его основании противопоставить историческое veto всем вышепомянутым quasi-научным лингвистическим приемам и толкованиям. Повторяю, такого превращения не было, потому что его не могло быть.
Из другого ответа г. Макушеву о том же предмете6
История человечества не знает другой формы гражданственности, помимо государственного быта. Она не знает ни одной национальности, которая выработалась бы вне этого быта. Все жившее и живущее вне его осталось на первых ступенях развития, в состоянии так называемых дикарей. Вот почему жизнь какого-либо народа только тогда и становится достоянием истории, когда он начинает выходить из племенного прозябания и слагаться в государство. Переход этот бывает более или менее постепенен и длится иногда очень долгое время. Условие, которое более всего влияет на ускорение этого процесса, есть взаимная борьба родов, племен и целых народов за землю, за господство, за существование. Эта борьба, это взаимное терпение и служит главным побуждением для сосредоточения народных сил. А что такое и есть государство, как не сосредоточение (централизация) народных сил в руках правительственных? Мы не знаем ни одного государства, которое бы сложилось без борьбы родственных или чуждых друг другу племен, без их взаимодействия. Иногда элементы и влияния, из которых возникло государство, бывают очень сложны и разнообразны. Раскрытие этих элементов и влияний составляет одну из важнейших задач исторической науки. Они важны не для одной только первоначальной эпохи; они сильно действуют и на последующее развитие. Происхождение государства кладет неизгладимую печать на всю его историю. Основания его отражаются на характере власти, на учреждениях, на целом общественном складе, на типе всей национальности. Отсюда, естественно, мы придаем большую важность тому, чтобы историческая наука возможно точнее и тщательнее разъясняла происхождение того или другого государства, т. е. той или другой национальности; по крайней мере, чтобы вопрос этот был поставлен возможно правильнее для дальнейшей разработки.
Обыкновенно возникновение и развитие государственного быта значительно ускоряется, когда полудикие племена входят в близкое соприкосновение или в прямое столкновение с народами, стоящими уже на высокой степени гражданственности, т. е. с государствами цивилизованными. Ясный пример тому мы видим в Западной Европе, где возникают германские государства на пределах Римской империи и в самых областях этой империи. Подобное же явление находим и в Восточной Европе, где возникают славянские государства на других пределах или в других областях той же Римской империи, преимущественно в византийской половине. Таковы именно государства Сербское, Болгарское и Русское.
