Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Сам Сталин, как и прежде, демонстрировал свое особое расположение к Жданову. Можно отметить, что, как правило, Политбюро удовлетворяло все ходатайства, с которыми обращался Жданов как руководитель Ленинграда. 4 апреля 1939 г. Политбюро рассматривало Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении передовиков сельского хозяйства Ленинградской области. Сталин собственноручно внес имя Жданова в список награждаемых орденом Трудового Красного знамени[1084]. Незадолго до начала войны, 10 июня 1941 г., Политбюро рассматривало записку начальника лечебного управления Кремля о необходимости предоставить Жданову месячный отпуск в Сочи в связи с болезненным состоянием и «общим крайним переутомлением». Таких записок, касающихся различных чиновников высокого ранга, поступало много, и обычно Политбюро следовало рекомендациям медиков. Однако Жданов на этот раз получил больше, чем просили врачи. Политбюро приняло решение о полуторамесячном отпуске по резолюции Сталина: «Дать т. Жданову отпуск в Сочи на 11/2 месяца»[1085].
В группе самых молодых выдвиженцев с первых шагов террора лидировал Ежов, сосредоточивший в своих руках управление сразу несколькими ключевыми партийно-государственными структурами. По мере ослабления влияния Ежова, в противовес ему Сталин выдвигал Л. П. Берию и Г. М. Маленкова, сделавших буквально за несколько лет головокружительную карьеру. Тридцатидевятилетний Берия, отозванный из Грузии в Москву на пост заместителя наркома внутренних дел СССР только в августе 1938 г., уже в конце этого года стал наркомом внутренних дел, а в марте 1939 г. кандидатом в члены Политбюро[1086]. Судя по протоколам, непосредственно в работе Политбюро он принимал не слишком активное участие. Однако регулярно посещал кабинет Сталина[1087] и выносил на утверждение Политбюро многочисленные решения, касающиеся реорганизации и кадровых перестановок в НКВД, активно отстаивал интересы своего ведомства[1088].
Благоприятное отношение к Берии сложилось у Сталина еще в начале 1930-х годов, когда он способствовал постепенному выдвижению Берии на роль лидера Закавказской Федерации. Предлагая назначить Берию первым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б), Сталин в письме Кагановичу 12 августа 1932 г. писал: «Берия производит хорошее впечатление. Хороший организатор, деловой, способный работник»[1089]. Сам Берия умело использовал повышенный интерес Сталина к ситуации в Закавказье, время от времени ненавязчиво напоминая ему об особом значении земляческих, национальных связей. В письмах Сталину Берия называл его «дорогой товарищ Коба»[1090]. Составленная по инициативе Берии книга об истории большевистских организаций Закавказья возносила Сталина в разряд одного из главных вождей революционного движения в Российской империи. Энергичный и безжалостный Берия с энтузиазмом следовал «генеральной линии», в том числе преуспев в репрессиях в Закавказье.
Сталина устраивало также то, что Берия находился в острых конфликтных отношениях с бывшими руководителями Закавказья из старой партийной гвардии, которые группировались вокруг Орджоникидзе. Заслуженные закавказские большевики, вхожие в дома кремлевских вождей, распространяли о Берии не самые благоприятные сведения и, в частности, постоянно напоминали о его связях с разведкой мусаватистского правительства, находившегося у власти в Азербайджане в 1918–1920 гг. Об этом свидетельствуют письма Берии Орджоникидзе за 1930-е годы, отложившиеся в фонде Орджоникидзе в РГАСПИ. Берии, как видно из этих писем, приходилось демонстрировать крайнее уважение к Орджоникидзе и опровергать наветы недругов. «В Сухуме отдыхает Левон Гогоберидзе. По рассказам т. Лакоба и ряда других товарищей т. Гогоберидзе распространяет обо мне и вообще о новом закавказском руководстве гнуснейшие вещи. В частности, о моей прошлой работе в мусаватской контрразведке, утверждает, что партия об этом якобы не знала и не знает. Между тем Вам хорошо известно, что в муссаватскую разведку я был послан партией и что вопрос разбирался в ЦК АКП(б) (компартия Азербайджана, — О. X.) в 1920 г. в присутствии Вас […] и других. (В 1925 г. я передал Вам официальную выписку о решении ЦК АКП(б) по этому вопросу, которым я был совершенно реабилитирован, т. к. факт моей работы в контрразведке с ведома партии был подтвержден заявлениями […] (далее следовали фамилии свидетелей. — О. X.)», — писал, например, Берия Орджоникидзе 2 марта 1933 г.[1091] Сталина, несомненно, устраивало, что на Берию имелись определенные компрометирующие материалы. Эта история о связях с вражеской разведкой (специально, кстати, так и не изучавшаяся) будет висеть над Берией всю жизнь. Особую опасность эти факты приобрели в период «большого террора», когда активно выявлялись и пускались в ход «компрометирующие материалы» против советских функционеров и миллионов рядовых граждан. Берию не миновала эта участь. В июне 1937 г. на пленуме ЦК его обвинил в связях с мусаватистами нарком здравоохранения Г. Н. Каминский. Берия в очередной раз представил Сталину свидетельства о своей невиновности. Сталин предпочел поверить Берии. Каминский был арестован (хотя вряд ли только потому, что выступил против Берии)[1092]. Этот же компромат против Берии в 1938 г. использовал Ежов, крайне встревоженный (и не без оснований) назначением Берии своим заместителем по НКВД. В начале октября 1938 г. Сталин затребовал от Берии объяснения по поводу выдвинутых Ежовым обвинений о службе Берии в муса-ватистской разведке. Берия вновь представил соответствующие свидетельства, которые были у него всегда наготове[1093]. При этом Берия хорошо понимал, что Сталин может как поверить, так и не поверить его оправданиям. И дело заключалось вовсе не в надежности свидетельств и оправдательных документов. В конце концов так и получилось, правда не со Сталиным. В 1953 г. так и не доказанные факты о службе у масаватистов будут использованы Хрущевым как один из пунктов обвинений, на основании которых Берию расстреляют.
В аналогичном положении потенциально виновного находился и другой выдвиженец террора Г. М. Маленков. Достигнув в 1937 г. всего лишь 35-летнего возраста, он успел пройти большую школу бюрократической деятельности в различных партийных инстанциях: в 1925–1930 гг. — в аппарате ЦК, в 1930–1934 гг. — в Московском комитете партии, затем с 1934 г. — в качестве заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). Отдел руководящих партийных органов был создан в 1934 г. как инструмент непосредственного контроля над секретарями республиканских, краевых и областных партийных организаций. В условиях террора и многократной смены кадров отдел приобрел особое значение, занимаясь подбором новых руководящих кадров. В 1937–1938 гг. Маленков, не будучи формально даже членом ЦК, имел благодаря своей должности непосредственный и регулярный выход на Сталина. Выполняя его поручения по кадровым вопросам, Маленков постоянно вносил на утверждение Политбюро предложения по назначениям партийно-государственных чиновников. В отдельных случаях инициатива кадровых перестановок принадлежала самому Маленкову, который обращался с соответствующими записками на имя Сталина[1094].
Успешно справляясь с задачей чистки партийного аппарата, Маленков получил растущую поддержку и благосклонность Сталина. Именно Маленкову Сталин поручил выступить с основным докладом на январском пленуме ЦК в 1938 г., несмотря на то, что Маленков не являлся даже членом ЦК[1095]. Вскоре после пленума по предложению Сталина штаты отдела руководящих партийных органов были увеличены сразу на 93 единицы за счет создания аппарата ответственных организаторов ОРПО, курирующих каждую областную парторганизацию[1096]. После XVIII съезда партии, на котором Маленков выступил с одним из докладов, он становится членом ЦК, секретарем ЦК и членом Оргбюро. В самом конце марта 1939 г. Маленков возглавил новую структуру ЦК ВКП(б) — огромное Управление кадров ЦК, состоявшее из 45 отделов (по отраслям), инспекторской группы при начальнике управления (Маленкове) и архива личных дел[1097]. В предвоенные месяцы, судя по журналам записи посетителей кабинета Сталина, Маленков стал одним из ближайших сотрудников вождя. За полгода, до 22 июня, Маленков побывал у Сталина 60 раз, выйдя на второе место после Молотова[1098].
Как и в отношении других своих сотрудников, Сталин располагал на Маленкова различными компрометирующими материалами. Как следует из письма Маленкова Сталину от 28 января 1939 г., отложившегося в фонде Сталина, в этот период в отношении ОРПО и самого Маленкова велось какое-то расследование. Маленков, в частности, жаловался Сталину на пристрастность московской партийной коллегии, ведущей дело. «Хочу сказать Вам, товарищ Сталин, — писал также Маленков, — что некоторые факты, известные Вам обо мне (касается личной морали), относятся ко времени задолго до того периода, когда я стал иметь доступ непосредственно к Вам. С тех пор как я впервые побывал лично у Вас, я, по хорошему переживая, как и всякий партиец, этот первый прием, дал себе твердое обещание быть перед Вами во всех отношениях образцовым партийцем. Держусь этого прочно»[1099]. Новая угроза нависла над Маленковым после ареста Ежова, с которым в предшествующие годы Маленков был тесно связан в силу своего служебного положения. Ежов дал против Маленкова какие-то показания. И хотя Сталин не дал делу ход, Маленков помнил об этом эпизоде. В 1953 г. протокол допроса Ежова с показаниями против Маленкова был обнаружен в сейфе арестованного Берии и переслан Маленкову. Маленков уничтожил его[1100].
