Россия: народ и империя, 1552–1917 - Хоскинг Джеффри
Население присоединённых при разделах территорий отличалось большим разнообразием: около 40% составляли украинцы и белорусы, 26% — поляки, 20% — литовцы, 10% — евреи и 4% — русские. 38% были католиками, 40% — униатами, 10% исповедовали иудейскую веру и 6.5% — православие. Но трудности заключались не в разнообразии — в конце концов, с этим Россия уже научилась справляться. Роковым для неё стал тот факт, что поляки и евреи оказались самыми непримиримыми противниками российского имперского правления и постоянным источником недовольства и конфликтов.
Поляки были католиками, и большинство из них отождествляло себя с латинским Западом контрреформации. В культурном и экономическом плане они стояли на более высокой ступени, нежели русские. Их гражданская концепция противоречила всей практике и теории политической власти в России. В Польше, как и в Англии, политические права являлись продолжением расширения феодальных аристократических привилегий — «золотой свободы», — которые распространялись на всё население. Процесс формирования этих прав начался с опозданием, но уже был заметен в последние годы существования Речи Посполитой и нашёл отражение в конституции 3 мая 1791 года. И в традиционной аристократической, и в новой демократической формах польский идеал оказался несовместим с российским самодержавием. К несчастью для поляков, а возможно, и для русских, продолжавшийся раскол общества на знать (шляхту) и остальных не позволил им создать сплочённое движение национального сопротивления после включения в состав России. Будучи не в силах сбросить российское господство и не желая покориться России, Польша была постоянно гноящейся язвой на политическом теле России, наглядно демонстрируя те проблемы, с которыми сталкивается империя азиатского типа, когда пытается подчинить европейскую нацию.
Чувство свободы, присущее старой шляхте, окончательно так и не исчезло: под гнётом русских оно только ожило, приняв облик романтизма. Под его туманными покровами поляки мечтали о нации, избавленной от недостатков, волей-неволей навязываемых действительностью, и каждый польский патриот мог позволить себе создать в воображении образ совершенного общества, не пожертвовав ради него ни малейшей толикой своей индивидуальности.
Нельзя сказать, что цари оставались совершенно невосприимчивыми к той новой проблеме, которую обнажила Польша: они предпринимали некоторые усилия, как и в других частях империи, пытаясь найти способ мирного сотрудничества с польской элитой. Александр I даже назначил польского аристократа, князя Адама Чарторыйского, бывшего его близким другом, министром иностранных дел и какое-то время всерьёз воспринимал предложение по «Европе наций», в которой Польша оказалась бы независимым государством под российским протекторатом. Даже после победы над Наполеоном, когда он создал Священный Союз вопреки нациям, а не в их пользу. Царь даровал Польше конституцию, гарантировавшую право на самоуправление.
С 1815 года Королевство Польское, включавшее старую столицу, Варшаву, имело собственное правительство, собственное выборное законодательное собрание (Сейм), собственную армию, паспорта, денежные знаки и гражданство. Гарантировались гражданские свободы, польский язык являлся официальным, католицизм получил признанный статус как религия большинства населения. Подобная модель была осуществлена и в Финляндии. Многие образованные русские надеялись, что эти два региона окажутся прототипами будущей России. Сам Александр в речи перед Сеймом в 1818 году выразил надежду, что польская конституция окажет благотворное влияние на все страны, «вверенные Провидением» его заботам.
С другой стороны, многие русские по-прежнему подозревали, что дарование Польше государственности позволит полякам прибрать к рукам Литовское княжество, населённое в основном украинскими, белорусскими и литовскими крестьянами, которых считали естественными подданными России. Кроме того, Александр не привык иметь дело с парламентом и любую серьёзную оппозицию считал подстрекательством к мятежу. Когда Сейм высказался против цензуры и провозгласил своё право требовать отставки министров, царь приостановил его работу и аннулировал мандаты некоторых депутатов. Озабоченный ростом числа возможных патриотических и масонских обществ, Александр распорядился закрыть их и провести чистку преподавателей и студентов университета Вильно.
После восстания декабристов в 1825 году Николай I отнёсся к полякам с ещё большей подозрительностью и не был удовлетворён решениями польских судов, недостаточно жёстко, по его мнению, наказавших участников выступления. Положение ещё больше обострилось, когда в ноябре 1830 года одно из патриотических обществ совершило покушение на Великого князя Константина и попыталось разоружить российский гарнизон. Попытка не удалась, но повстанцы установили контроль над Варшавой, обратив недовольство в вооружённое выступление и тем самым создав безвыходную ситуацию. Каждый поляк был поставлен перед выбором, и даже Чарторыйский, хотя и неохотно, но поддержал восстание, став главой независимого польского правительства.
Однако, как и прежде, Польша осталась разделённой — на умеренных и радикалов в столице, на шляхту и крестьян по всей стране. Для того чтобы крестьяне поддержали повстанцев, требовалось незамедлительно провести земельную реформу, но польское правительство откладывало её до тех пор, пока не стало слишком поздно. Несмотря на доблесть и упорство, продемонстрированные польской армией, русские восстановили полный контроль над страной уже к осени 1831 года.
Результатом стало уничтожение тех институтов, которые отличали Польшу от других частей Российской империи. В 1835 году Николай I предупредил: «Если вы будете упорствовать в мечтах о… независимой Польше… вы можете навлечь на себя величайшие беды».
Сейм и отдельная армия были запрещены, а ведение польских дел передали российским министерствам. Рубль заменил злотый. Закрыли Варшавский университет, а над всеми школами установили российский контроль. В судах и администрациях русский язык стал официальным, российский уголовный кодекс вытеснил польский. Униатская церковь в бывшей Литве была ассимилирована в православную.
Короче говоря, с Польшей, гордой и независимой европейской нацией, обошлись так, словно это было какое-то степное ханство. Офицеры, служившие в повстанческой армии, были уволены со службы и сосланы в Сибирь. Многие, предвидя подобную участь, эмигрировали, в основном во Францию, ставшую второй родиной для тысяч поляков. Чарторыйский, поселившийся в отеле «Ламберт», стал кем-то вроде короля в изгнании. Польское Демократическое общество в Париже высмеивало дипломатические потуги Европы, говоря о «Священном Союзе Наций». Естественно, русским отводилась роль главного врага этого «Союза», и польская эмиграция с её блестящими поэтами, музыкантами, военными и государственными деятелями старшего поколения сумела поднять антирусские настроения во всей Европе. «Спасительница Европы» в 1812–1815 годах, Россия превратилась в «жандарма Европы», и эта репутация серьёзно мешала дипломатическим усилиям вплоть до конца XIX века.
Обстановка ухудшилась, когда в 1860-е годы Россия вновь начала реформы в Польше — результатом явилось повторение событий 1830 года. Пойдя на уступки церкви, разрешив частично открыть Варшавский университет, поддержав обсуждение реформ, в том числе отмену крепостного права, Александр II вызвал преувеличенные надежды и спровоцировал последующее горькое разочарование. Последовавшее за этим вооружённое восстание 1863–1864 годов имело целью восстановление польской независимости. Восставшие были упорны в своих действиях: на некоторое время полякам даже удалось почти полностью очистить свою территорию от русских войск и установить новую администрацию. Но, как и прежде, успех был сведен на нет внутренними раздорами, к тому же восставшие не сумели заручиться помощью ни одной европейской державы. К концу 1864 года русская армия вновь установила полный контроль России над Польшей, и на этот раз Польша лишилась последних остатков особого статуса: то, что было «Королевством Польским», стало просто «Привислинским Краем». Разгром восстания имел катастрофические последствия не только для самой Польши, поскольку он значительно ослабил реформистские намерения Александра II.
