Феномен колдовства в Средневековье - Рассел Джеффри Бартон
Другие интерпретации феномена ведовства были предложены другими авторитетными учеными, такими как Бароха и Роуз. Наиболее влиятельной из них, пожалуй, была интерпретация Хью Тревора-Ропера – как из-за выдающегося положения ее автора, так и из-за присущего ему здравого смысла. Тревор-Ропер утверждает, что ведовство было реальным в том смысле, что ведьмы сами в него верили. Оно не было ни древним культом плодородия, ни продуктом теологического воображения; ведовство, по его мнению, представляет собой прежде всего «ответ на социальную напряженность»[76]. Ведовство стало повальным увлечением в социологическом смысле. Ненависть одних групп населения к другим нашла свое выражение в мифологии зла, которая, по крайней мере, была частично принята теми, против кого и была создана. Таким образом, ведьмы, которых снова и снова обвиняли в поклонении дьяволу, постепенно стали оправдывать ожидания своих обвинителей.
Современная историческая мысль стремится к расширению спектра интерпретаций феномена ведовства с учетом разных точек зрения. Источники, которые разбросаны по архивам, написаны темным языком и трудны для понимания, не требуют какой-либо единой интерпретации. Почти все имеющиеся у нас документы, касающиеся средневековой ереси и ведьм, были написаны их противниками – в виде трактатов, хроники или протоколов признаний, полученных у еретиков. Инквизиторы, в частности, обычно использовали стандартные формулировки вопросов и ответов, которые в значительной мере заранее предопределяли «разоблачения». Опросник был составлен на латыни и мог быть «переведен» обвиняемому так, как выгодно инквизитору. Получив желаемый ответ, инквизитору оставалось только записать его как ответ на вопрос на латинском, который мог иметь совершенно иное значение, о чем заключенный не подозревал. Если подобные махинации не срабатывали, то всегда оставались пытки, которые применялись повсеместно с такой жесткостью, что могли сломить даже самых стойких.
Другой – не столь принципиальной, но все же опасной – трудностью в изучении источников является средневековая практика воспроизводить и повторять более ранние материалы, не ссылаясь на них. Черты, приписываемые какой-либо одной группе ведьм, на самом деле могли быть получены из описаний более ранней группы или даже из сугубо литературных или теологических источников. Наконец, определенную трудность представляет неравномерное распределение источников по временны́м периодам. Источники, датируемые временем до XII века, очень скудны, а для самого раннего периода, с IV по VII века, крайне фрагментарны. Вероятно, предположение о том, что стремительный рост случаев ведовства произошел в течение XIV и XV веков, может быть ошибочным. Некоторые недостатки источников можно компенсировать, если принять, что события, которые произошли лишь в человеческом представлении, так же интересны, как и те, которые «произошли на самом деле» и намного более достоверны.
Глава 3. Изменения в языческих верованиях (300–700 гг.)
Истоки средневекового ведовства следует искать в хтонической религии, народных традициях и низшей магии. Все эти три составляющие восходят к тем культурам, от которых произошла западная цивилизация: древнему Ближнему Востоку, прежде всего иудаизму, греко-римской цивилизации, раннему христианству, а также кельтам и тевтонам. Этот древнейший субстрат ведовства, пройдя через процесс аккультурации, изменился.
Христианство стало синтезирующим элементом, объединившим иудео-христианскую, греко-римскую и кельто-тевтонскую культуру и сформировавшим на их основе новое общество, но при этом само оно не было свободно от магических концепций того времени, несмотря на то что оно сознательно отвергало магию и со временем сделалось ее злейшим врагом. Новый Завет содержит элементы магии – например, изгнание демонов, – но именно в тех апокрифических писаниях, на которые оказал большое влияние гностицизм, наличие магических элементов наиболее очевидно: младенец Иисус представлен как маг, обладающий способностями превратить своих товарищей по играм в козлят или поразить их насмерть[77]. Цельс, великий языческий оппонент христианства, утверждал, что Иисус был колдуном. Симон Волхв с его псевдочудесами и фальшивой харизмой – это, как показывает Чарльз Уильямс в своем романе «Канун Дня всех святых», мрачное зеркальное отражение Христа. Магические элементы в гностицизме и христианстве не остались незамеченными лидерами христианского мира: магия была осуждена богословами и преследовалась христианскими императорами IV века. Только неустанные действия последних удержали христианство от превращения в еще один магический культ из числа тех, что были распространены в то время.
Христианство избежало подобной участи благодаря тому, что сумело ассимилировать магию, поскольку искоренить ее полностью не представлялось возможным, как бы сильно церковники ни старались. В более или менее замаскированном виде древние суеверия продолжали существовать в христианстве, а языческие и магические элементы проникли в культы святых[78]. Поразительная изобретательность, с которой Церковь стремилась уничтожить язычество путем поглощения, убеждая тех, кто сохранял привязанность к старым богам, в том, что на самом деле они поклоняются демонам, лишь способствовала развитию ведовства. Назвав демонов злом, Церковь столкнулась с массовым поклонением ему. Отцы Церкви обвинили язычников в поклонении дьяволу. Так как средневековые писатели понимали слова Отцов Церкви буквально, вся литература была пронизана информацией о поклонении Сатане и его приспешникам.
Христианство ассимилировало языческие традиции Средиземноморья. Затем, по мере продвижения на север с V по VIII век, оно легко и быстро вобрало в себя схожие тевтонские и кельтские традиции. Поскольку последние элементы добавились позднее, средневековые практики и верования ведьм чаще выражались в северной терминологии, нежели в средиземноморской. Но средневековое общество и его верования и обычаи в целом были синкретичными.
Из языческих богов, греко-римских или тевтонско-кельтских, перешедших в христианскую Европу, хтонические божества обладали бо́льшим влиянием в сравнении с небесными. Поклонение хтоническим богам было куда более персональным и глубоким, чем поклонение небесным богам, которое было политически легитимировано и практиковалось публично. Хтоническим культам легче удавалось ускользнуть от политических преследований со стороны христиан, стремившихся уничтожить их, особенно в раннесредневековом обществе, которое жило возделыванием земли и охотой. Наконец, христианам было легче демонизировать хтонических богов, нежели небесных, поскольку боги плодородия были связаны с землей и, следовательно, с подземным миром призраков и духов – это было почтенной традицией как в средиземноморских, так и в северных культурах. Злые колдуньи классического Рима, такие как Эрикто[79] у Лукана и Канидия или Сагана[80] у Горация, были тесно связаны с подземным миром.
Многие средиземноморские обряды плодородия содержали в себе черты более позднего ведовского культа, хотя между ними не существует очевидной прямой связи. Дионисийские мистерии, например, с их безумными плясками и песнями, непристойностями и поеданием сырого мяса (иногда человеческого, согласно некоторым легендам), и шабаши ведьм, даже если они представляют собой независимое явление, были порождены стремлением к ритуальному освобождению. Тема ритуального освобождения получила продолжение в Средние века в иных формах – например, в форме Праздника дураков, который очень похож на римские сатурналии.
Наиболее важным явным элементом языческой культуры в средневековом ведовстве был культ богини Дианы. Диана (в греческой мифологии – Артемида) была необычайно шизофреничным божеством. Дева-охотница, холодная и бледноликая девственница, которая превращала своих потенциальных любовников в животных и убивала их. Но если вспомнить встречу апостола Павла с Дианой Эфесской, многогрудой богиней плодородия Малой Азии, можно убедиться, что Диана не всегда выбирала быть девственницей. Эта дева-охотница также считалась защитницей животных (и иногда сама принимала форму животного – архетипическая идентификация, красочно описанная Д. Х. Лоуренсом в его произведении «Лиса») и, следовательно, гарантом их плодовитости. Именно как покровительница деторождения Диана была богиней Луны: фаза полумесяца символизирует размножение, а рога полумесяца (помимо всего прочего) – необъяснимое взаимное влечение у животных, провоцируемое луной. Луна ассоциировалась и с менструальным циклом у женщин, поэтому Диана также покровительствовала плодовитости как женщин, так и самок животных. Как и Луцина, она покровительствовала деторождению.
